Максим Шахов - Морской бой
– Не знаю, Энтони, – вздохнул Вудвин. – Я тоже не сторонник поспешных выводов, когда информации недостаточно. Но наш спутник засек в экваториальных широтах русский фрегат. Зачем он там мотается, какова цель этого одиночного похода? Я попытался запросить контору, они обещали выяснить через агентуру, но в результате я сомневаюсь. Ясно, что бортовой номер корабля говорит о его принадлежности к Черноморской эскадре, но это все.
Кларк хотел сказать о том, что пропал человек, которого Клаус отправил припугнуть русского геолога Германа. Герман был личностью для всех хорошо знакомой в округе. Одно время Кларк даже подозревал, что Герман русский разведчик, легализовавшийся в Парагвае в начале восьмидесятых. Но потом плотное наблюдение и анализ поведения показали, что контактов со своими Герман не имел, а на глубоко законспирированного агента он не тянул. Несколько тестов, проведенных негласно, показали, что «IQ» русского вполне соответствует уровню опустившегося и спившегося человека. Сейчас Герман оживился с давней попыткой продать геологам неважно какой страны мифические результаты своих изысканий. Кларк стал подозревать, что русский, если будет продолжать совать свой нос куда не следует, быстро поймет, что конкретно интересует группу американских «геологов» из нефтегазодобывающей компании и какого рода изыскания они проводят в долине Чако.
Тип, которого отправил к Герману Клаус, должен был хорошенько припугнуть русского, но припугнуть по легенде чисто геологической. Чтобы тот перестал соваться ко всем напропалую и совать свою папку. Кстати, эту папку было велено выкрасть. Клаус, нервно покусывая губы, сообщил, что его парень исчез куда-то вместе с машиной, на которой должен был выследить русского на плато. Чего он добился – не известно, потому что Герман вдруг пропал тоже. Обыск дома не дал ничего, как и заявление через своих людей в полицию.
Говорить об этом Вудвину Кларк не торопился. Надо было самому выяснить все нюансы этого происшествия, проанализировать, а потом уж подавать это под каким-нибудь удобоваримым соусом шефу из Ленгли. Ведь насчет пропажи «рыбаков» у него тоже были свои выводы. Он знал, что у Клауса никто толком не умел обращаться со взрывчаткой. По крайней мере, два года назад один за другим взорвались двое при попытке подготовить заряды для террористических актов. Правда, Клаус обещал найти бывших военных водолазов для этой операции, но…
Глава 5
Вот так всегда бывает в жизни. Стоит только увлечься чем-то, почувствовать вкус к чему-то новому, как за спиной возникают родители. И сразу начинаются вопросы, рассуждения, нотации. А насколько это серьезно, а достойно ли это, а не стоит ли за этим увлечением нечто нехорошее, пагубное, постыдное? Так было, когда Андрей Истомин в десятом классе организовал с приятелями рок-группу и отец почему-то из всей истории мировой рок-культуры вспомнил лишь скандальные слухи, что рок-музыканты часто употребляют наркотики. Потом Андрей записался в молодежный оперотряд, который в виде эксперимента попытались создать в местном Управлении внутренних дел. Почему-то отца беспокоило то, что Андрея привлекла в этом деле возможность проявить свою власть над окружающими, безнаказанное насилие. Какая, к черту, власть и насилие, когда все свелось к заданиям разнести повестки да вечерним патрулированиям с участковыми мест, где бы оперотряд мог попасться на глаза начальству?
Когда Андрей поступил в военно-морское училище, он как-то спросил отца о том, не беспокоит ли его теперь страсть сына к насилию. У них возник очень долгий и сложный спор о том, каким должен быть современный солдат. Отец почему-то полагал, что солдатом мог стать каждый, если того потребуют интересы родины. И в пример он приводил годы Отечественной войны, как последней, так и 1812 года. Андрей попытался ему возразить: ведь те, кому не суждено стать солдатом, у кого это не получалось, те ведь погибли первыми. А те, кто выжил, кто дошел до конца, до победы, те оказались приспособленными. Приспособленными, чтобы воевать, убивать. Важно не просто суметь убить врага. В состоянии аффекта, испытывая чувство ненависти к нему, просто понимая, что не убьешь ты – убьют тебя, наверное, сможет убить человека почти каждый. А вот жить потом с этим, есть, пить, спать, смеяться, писать теплые письма домой?
Андрей уважал веру отца, поэтому не стал прямо заявлять, что, по его мнению, хорошим солдатом может стать только человек с врожденной агрессивностью, человек, грубо говоря, склонный к убийству. И что страна, как бы она ни хотела красиво подать эту проблему, должна это осознать и создавать из таких людей профессиональную армию. И настоящая проблема как раз в другом. В том, чтобы набрать в эту армию не потенциальных преступников, которым убить – раз плюнуть. Нужно научиться в результате научного подхода выявить и оставить в своих рядах тех, кто способен перешагнуть через психологический барьер, кто способен понять, пропустить через себя слово «надо», слова «долг», «Родина», «защитник Отечества». Тех, кто сможет самостоятельно рубцевать раны в душе, которые все равно будут оставаться после каждого боя, когда по ту сторону прицела падают и падают человеческие фигуры. Тех, кто способен не думать о том, что вот этого человека с бородой, который лежит перед тобой в луже крови, тоже рожала мать, он тоже учился в школе и мог стать музыкантом, нянчить на руках ребенка, целоваться с девушкой.
Убедить отца, что в военное училище Андрей поступил из благих намерений и мысля «правильно», удалось. Тут, конечно, сыграло не последнюю роль и чувство гордости от того, что сын пошел по стопам отца – офицера российского флота. Эти слова в семье произносились с особым чувством, как когда-то в старину: «Как вы смеете, милостивый государь, говорить это мне – офицеру флота российского»!
Андрей скрывал от отца, что его на самом деле привлекало в службе. Форма, умение и желание при случае вот так красиво заявить, что ты офицер флота российского. Да еще упиваться счастьем, что ты крутой парень, офицер не просто спецназа, а одного из самых элитных спецподразделений. Что парни, узнав, кто ты, бледнеют, а девчонки млеют от восхищения. Ну и, конечно, возможность в мирное время проявить себя в настоящей боевой обстановке, ощутить, что ты не на словах, а на деле защищаешь Родину.
Вот и Ломашевский тоже оказался чем-то похожим на отца Андрея. Его, видишь ли, очень волнует, а не проявит ли капитан-лейтенант Истомин себя в самый критический момент недостойным образом. Только выяснилось, что у командира своя грань недостойного, чисто командирская – а выполнит ли Истомин приказ. А насколько сильно влияние отца – старого офицера? А не заявит ли капитан-лейтенант, что участие в данной операции его недостойно, что он должен Родину защищать, а не шкурные интересы частной коммерческой структуры?
– И сколько же можно! – вслух проворчал Андрей. – Что за страсть все усложнять, во всем видеть проблему?
– Что? – тихо спросил Сашка, сидевший в трех шагах от него с автоматом на изготовку.
Андрей не стал комментировать свои вздохи и продолжал смотреть на окружающую судно воду в пределах своего сектора. Ночью наблюдение на бортах сухогруза вела половина группы. И каждый второй имел приборы ночного видения. Командир резонно решил, что, не особенно разбираясь в причинах неудачи, противник, кем бы он ни был, теперь срочно предпримет другую попытку остановить судно или его уничтожить.
Второй помощник капитана, Сергей Владимирович Гоголев, стоял «собачью» вахту. Собачьей называли вахту с четырех до восьми утра. У команды самый крепкий сон, да и вахтенным составляет большого труда не клевать носом. Испокон веков на флоте эту вахту стоял старший помощник капитана, но сегодня повезло Гоголеву, потому что старпом вторые сутки мучился зубной болью. Капитан Топилин при всей своей строгости и маниакальной любви к порядку был очень внимателен к своим подчиненным. Тем более в вопросах здоровья.
Гоголев выпил уже вторую чашку кофе и выкурил десятую сигарету, когда над морем наконец стало светлеть. Теперь можно не таращиться до помутнения рассудка на экран радара, а переключить внимание больше на визуальное наблюдение. Благо и погода стояла почти штилевая. Старая конструкция «Архангельска» была несколько неудобна именно с точки зрения визуального наблюдения с ходового мостика. Даже при высокой надстройке крановые палубные конструкции закрывали обзор на сотню-другую метров прямо по курсу судна. В открытом море это было не так страшно, но вот на рейде или во время движения в акватории порта! Видимо, конструкторы посчитали, что целый кабельтов почти мертвого пространства – это не так страшно, потому что в порту судно ведут буксиры, а они свою воду знают.
Где-то там на палубе притаились здоровенные спецназовцы, но Гоголев никого не видел. Наверное, и не должен был видеть. Для спецназовцев удобно, что «Архангельск» – судно одновременно и трюмного расположения грузов, и палубно-контейнерного. Среди контейнеров можно слона спрятать, не то что…
