Юлия Латынина - Саранча
— У него охраны целый джип на улице, — ответил Царьков, — если бы Нетушкина так охраняли.
— А какая по поводу Игоря официальная версия? — спокойно спросил Сазан.
— А ты сегодняшних газет не читал? Там очень все интересно написано про происки иностранной разведки.
— А если без газет?
Санька пожал плечами.
— А если без газет, то это уж как начальство договорится с Спиридоном. Оно у нас сговорчивое, начальство-то.
— Значит, по-твоему, Игоря убили по приказанию Спиридона?
Санька с Царьковым очень пристально смотрели на залетного московского гостя.
— Похоже на то.
— А кто конкретный исполнитель? Лесько?
— Не знаю, — сказал Царьков, — мы еще Лесько на предмет того, что он делал двадцать третьего, не проверяли.
— А чей был серый «опель?» — спросил Сазан. — Угнанный?
— Нет. Машина зарегистрирована на тещу Лесько. Он на ней по доверенности ездил.
Валерий слегка поднял брови.
— Видать, спешили братки-то, — усмехнулся Царьков, — ты когда в город приехал?
— Около четырех.
— Ну вот, видишь. А через шесть часов в тебя уже стреляли. Некогда при таких-то темпах машины угонять.
— А ствол откуда?
— Уточняем, — это был хмурый Царьков.
— Он, этот ствол, уже наследил при одной разборке, — сказал Санька, — из него два месяца назад на дискотеке одного парня ранили.
В кабинете наступила тяжелая тишина. Три опера смотрели на хорошо одетого москвича. Так дворовые псы смотрят на случайно забежавшего в палисад волка.
— Да, гражданин Нестеренко, — сказал Царьков, — пойдемте в соседний кабинет, я с вас сниму показания, как в вас стреляли, и езжайте-ка вы себе подобру-поздорову, поскольку закрывать вас указания не было. Небось, проголодались уже. Осетринка вас ждет в кабаке.
Валерий, пожав плечами, шагнул за Царьковым из кабинета. Опера даже не поднялись из-за стола с газеткой и водкой.
***
Валерий вышел из здания милиции около часа дня. Яркое весеннее солнце заливало улицу, отражаясь в пыльных стеклах магазинов и оплывших сугробах, с гигантских сосулек, похожих на фаллосы, по нечищенному тротуару немолчно барабанила капель, и Валерий невольно обратил внимание на цвет тающих сугробов: в районе комбината они были какие-то переливчато-синие, а здесь, в центре, — здорового белого цвета.
Два джипа с московскими номерами по-прежнему красовались под окнами областного УВД. При виде Валерия один из джипов немедленно подкатился к самому входу.
— Куда едем? — осведомился Муха, запрыгивая в джип вслед за Сазаном.
— Домой к Игорю. То есть к Яне.
***
Полковник Молодарчук, начальник областного МВД, сидел в кресле, уставившись на плоскую морду телевизора. По экрану телевизора, обольстительно размахивая крылышками, летали прокладки «Олвейз плюс», но полковник Молодарчук прокладками не возмущался. Он размышлял.
Вопреки своим официальным заявлениям насчет «руки ЦРУ» и прочая, и прочая, и прочая, полковник Молодарчук нимало не сомневался, что Игоря Нетушкина хлопнул Спиридон. Более того. Со вчерашнего дня полковник был почти уверен, что знает имя исполнителя, — и что исполнителем этим должен быть не кто иной, как все тот же почивший вчера в бозе лейтенант Лесько.
Вообще следовало признать, что за последние несколько месяцев Спиридон стремительно деградировал: из жесткого и крутого бандита он превратился в отъявленного отморозка, чьи выходки мешали жить всем, в том числе — и областному МВД, и Колуну.
Сколь— нибудь внятный диалог с ним становился невозможным: человек кушал его высокоблагородие кокаин в промышленных количествах, калечил проституток, издевался над собственной бригадой и не далее, как две недели назад чуть не насмерть подстрелил барыгу, собственноручно принесшего ему дань. Думали, что Спиридон был недоволен размерами подношения, но потом выяснилось, что Спиридонову почудилось, будто в его кабинет входит большой белый медведь…
Словом, со Спиридоном было пора кончать, пока он не примет за белого медведя эдак там губернатора области или самого Молодарчука. Разгром группировки давал бы полковнику возможность отличиться в глазах центра и, что куда важнее, — получить свою долю в ее бизнесе. Молодарчук рассчитывал, как минимум, на контроль над Северным рынком и расположенным там же автосервисным центром.
Однако этого Молодарчуку справедливо казалось совершенно недостаточно. Главной жертвой окончательно спятивший Спиридон, похоже, выбрал «Зарю», и разгром группировки сейчас означал бы, по сути, оказание бесплатной услуги провинившемуся комбинату. А так как на дворе стоял 1999 год и капитализм, то начальник областного МВД справедливо полагал, что время бесплатных услуг кончилось лет пятнадцать назад. Его условие, выставленное почти сразу после убийства Нетушкина, было простым — пусть платят пятьсот штук по трем векселям, и проблема Спиридона решается в окончательном и не подлежащем обжалованию порядке.
Но Санычев, гаденыш, вместо того, чтобы немедленно отомстить за смерть своего подчиненного принялся выкаблучиваться. «Сволочь! У него, можно сказать, приемного сына убили, а он жмотится! Бывают же скареды на свете», — подумал Молодарчук.
И все же что-то в происходящем смутно беспокоило главного областного мента. Что именно? Ведь цепочка «Спиридон — поехавшая крыша — убитый Нетушкин» просматривалась однозначно. Что еще? Что Спиридона натравил, по своему обыкновению, Колун? Это тоже понятно, причем понятно и то, что Колун решил с Спиридоном кончать. И вместо того, чтобы застрелить отморозка самому, аккуратно подставляет его под ментовский ствол…
Все?
Молодарчук пожал плечами. В тени кондиционированного кабинета, на угольно-черном столе вился терпкий дымок из чашечки свежего кофе, и в телевизоре раззевал рот губернатор, пришедший на смену прокладкам. Наверное, опять что-ro обещал избирателям.
«Эк же они поругались, — со вздохом подумал Молодарчук, — еще ведь полгода назад ничего не было, Тарскую нефтехимическую корпорацию под завод собирались создавать…»
Глава 5
Возле дома Игоря, уткнувшись косой фарой в подтаивающий сугроб, негромко урчал черный «чероки» — обманчиво-грозная машина, паркетный джип, неприспособленный для проселочных дорог. Сквозь примороженное стекло был виден силуэт водителя: курносый парень в пуховике и клетчатой кепочке читал книжку с пестрой обложкой. При виде подъехавших джипов парень поднял голову, окинул новоприбывших внимательным взглядом и опять уткнулся в книжку. Валерий отворил калитку и прошел к дому. Рубчатые подошвы разъезжались на ледяной дорожке. Дверь Валерию открыла Виктория Львовна: ее серые, как песчаная змейка, глаза спокойно смо грели на московского бандита и на огромный букет, закупленный на привокзальном рынке.
— Это ты, Валера? Заходи. Чаю будешь?
Валерию почему-то вспомнилось, как очень давно, когда Игорю было только девять, Виктория Львовна повела его с Игорем и еще двумя ребятишками в Пушкинский музей. Ребятишки были чистенькие и вымытые, сопровождаемые мамашей и домработницей. Валера сразу почувствовал глухую классовую ненависть и начал, по обыкновению, заводиться: по дороге в музей: лупил мальчишек грязными снежками и топал по лужам, а в музее затих и присмирел и вертел головой в созерцании незнакомых предметов и, наконец, при виде очередного экспоната дернул за платье Викторию Львовну и осведомился:
— Теть Вик, что такое фаллос?
Виктория Львовна ужасно сконфузилась, но объяснила, как могла.
— Так это просто х…! — разочарованно сказал Валерий.
Через минуту Валерий услышал за своей спиной жаркий шепот одной из мамаш: «Господи, да это ж просто шпана какая-то! Как вы ему позволяете общаться с сыном!» «Да, он испорченный мальчик, — вздохнула Виктория Львовна, — но сердце у него доброе…»
Теперь испорченный мальчик, который в девять лет не знал, что такое фаллос, но зато с раннего детства прекрасно знал более короткий и более популярный синоним греческого слова, стоял на пороге прихожей в сером костюме с галстуком за сто долларов, а отличник Игорь Нетушкин лежал в тесном гробу на Тарском кладбище.
Двое бычков Нестеренко застенчиво жались в прихожей. Высокорослый Муха нагибал голову, чтобы не побиться о дверную притолоку.
— Снимите обувь, ребята, — вежливо сказала Виктория Львовна.
— А где Яна? — спросил Валерий.
— Наверху. Она совсем разболелась.
Валерий скинул ботинки и в одних носках поднялся по скрипучей лесенке с давно обтершимися ступенями, некогда крашенными рыжей масляной краской.
Яна лежала в постели, свернувшись калачиком. Рядом, на стуле, сидел хорошо одетый человек лет сорока, несколько полный, но весьма еще моложавый, в крупных черепаховых очках, поблескивающих на слегка поросячьем лице. Человек держал Яну за руку, высунувшуюся из-под одеяла. Глаза Яны были закрыты, она неслышно и легко дышала. Ладошка у Яны была узкая, а у гостя, наоборот, мясистая и белая, как мякоть кабачка. Судя по всему, джип со скучающим водителем принадлежал именно ему.
