Сергей Зверев - Сезон охоты на ментов
– Ящик!
На черешню:
– Ящик!
Дед вообще арбузы машинами привозил. Килограмм – пять копеек.
Геннадий до сих пор помнил, что тогда было настоящее Счастье.
Геннадий очнулся – странно, что детство вспомнилось.
Он пошел под холодный душ и, ощущая, как холодные струи, обжигая разгоряченное тело, стекают вниз и вода льется по лицу, щекам, губам, охлаждая и успокаивая, закричал: «Все будет хорошо! Плевал я на все эти козни!»
Так вот, тогда родители приехали в отпуск с Севера, с огромными деньгами и, прежде чем уехать на курорты Кавказа и Латвии, постоянно устраивали у деда на даче роскошные пикники.
У маленького дачного домика деда, в импровизированной беседке, укрытой виноградной лозой, где гроздья свешивались и создавали иллюзию кавказского курорта, Гена восседал на кожаном курортном стуле с металлическими ножками, а на круглый стол водружались всевозможные излишества и яства. И когда он собрался укусить обычный бутерброд с колбасой, огромная оса, со скоростью сверхзвукового истребителя, влетела прямо в рот и около минуты, под смех всей родни, лазила в открытом рту Гены по колбасе, а потом мирно улетела. Тот бутерброд он выкинул…
Геннадий вышел из ванной, кое-как обтерся большим махровым полотенцем с эмблемой английского футбольного клуба третьей лиги – бульдог на голубом фоне, и вдруг остолбенел – оказывается они всю ночь спали с незапертой на засов дверью!
– Ха-ха! Не ожидал? Я – Зло! – вошел неожиданно на кухню Вовка Чекушка. – Генка, одевайся, на твоей квартире надо кое-что порешать. – Он подошел к столу, налил в рюмки водку из бутылки, из закуски своим опытным глазом нашел пучок укропа. – Пей!
– Не буду! У меня все болит после вчерашнего… Там жена спит, если она увидит…
– Пей, я сказал! Я – Зло!
Геннадий выпил водку, тут же закусил вчерашним укропом и сразу понял, что не стоит закусывать вчерашним укропом, если есть манты, колбаса, рыба или икра. Никогда!
– Дядя Вова, – вяло начал он. Вовка Чекушка был старше Геннадия лет на пятнадцать, поэтому, в зависимости от настроения, Геннадий называл его то «Вовка», то «дядя Вова».
Чекушка приложил к его губам свой нечистый палец.
– Тц-ц-ц-ц. Аванс когда нам выдашь?
– Могу сегодня.
– Хорошо. Ты прав, это самое главное – выдать аванс, и выдать сегодня!
– Дядя Вова, я сейчас раздам всем необходимые суммы по ремонту. Сейчас оденусь, пойдем на квартиру, и я все раздам.
– Не называй меня дядя Вова! – заявил Чекушка. Он снова налил себе, выпил, сморщившись, ушел из кухни, отмахиваясь от вопросов Геннадия, но через пару секунд вернулся и спросил: – Почему у меня такое имя?
Этот вопрос, с утра, да после рюмки водки, мог обескуражить любого, не только Геннадия. Он промолчал, никак не отреагировав на вопрос.
Тогда Вовка Чекушка стал объяснять:
– Гена, почему у меня такое имя? Нет, посуди: у моей супруги Ольги Аароновны, имя как имя – Ольга! Ну, как ее назовешь? Ольга! И все. А меня? Вовка! Вовка-Морковка! Вован! Вовян! Вовчик. Володя. Вова! Мне уже пятьдесят с лишком лет, а я все Вова. А я теперь буду Зло! Зло-о-о-о!!! – И дядя Вова заорал во весь голос, нисколько не беспокоясь о спящей в зале Ирине и последствиях ее пробуждения.
Геннадий опустил свою руку на плечо Зла.
– Дядя Вова…
– Я – Зло!
– Дядя Зло, кушать будешь? Я сейчас котлеты разогрею и чай с мелиссой оформлю.
– Мой чай – вот! – показал Зло на недопитую бутылку. – А котлеты буду. Накладывай!
– Хорошо. А зачем, дядя Зло, я должен идти на квартиру? Все еще спят, а мне уже на службу пора. Я Ирине с работы позвоню – она с вами рассчитается. У меня другие планы на утро. Правда, поверь, завал полный!
– Хочу, чтобы ты был. Американца будем пытать!
– Опять?
– Не опять, а снова! Пусть объяснит, как он обходился в Америке без женщины столько времени и были ли у него связи с афроамериканцами.
– Гомосексуальные? – поразился Геннадий.
– Я не знаю какие, – отмахнулся Зло. – Пусть объяснит, особенно про вот эти, что ты сказал…
– Если он про «эти» скажет?
– Вот и увидишь, что с ним будет, если узнаем, про «эти»… – наполняя рюмку, пояснил Зло.
Одоева позвала Геннадия в курилку пошушукаться – на виду у всех они не могли обсуждать «свои» дела, пока не выявлен стукач. Курили, сидя на подоконнике. Геннадий играл со спичечным коробком. Со стороны казалось, что это занятие его очень увлекло, на самом же деле он страдал, ощущая непоправимость случившегося с отцом и с ним. Для себя он решил – если за оставшиеся дни не найдется приемлемый выход из ситуации, он застрелится, на хрен. Что ворам с мертвого мента? Тогда они пошлют отца подальше… И примутся за другого мента – того же Урюпина, или вот за нее, Одоеву, и добьются желаемого – получат в руки арестованного Игошина, выдавят из него, где он устроил тайник, а потом вернут милиции в виде трупа. Начальство пошумит да успокоится – убийца милиционера так или иначе наказан. Грустно все это. По-любому воры окажутся наверху. И отца они не пощадят – специально утопят в помоях… Такие это люди… И семью выгонят из ипотечной квартиры. Ирка совсем не самостоятельная, одна семью не вытянет… Но главное другое – нельзя все купить за деньги! Вот его, Генку Егорова, за бандитские деньги, за самые большие, за большущие, в крови и наркоте вымазанные, не купишь. И за то, что старика-отца так «опустили», они должны ответить. Наступает такой момент в жизни, когда охреневший кабан должен получить за все нож под ребро. Пойти прямо к этому Ондатру, снова, как тогда ночью, с пистолетом, и всю обойму в его башку всадить…
Егоров вздохнул, а Лизка, видя его состояние, кивнула головой:
– Понимаю тебя. Время идет, результата нет.
Пока они курили, Лиза успела рассказать и о смерти сутенера Зии Костика Сопливого, и о беседе с репортером Кукурузовым и его боссом, главным редактором газеты Юрием Сергеевичем, и о «чистосердечных показаниях» таксистов с пятака, доказывающих, что Зия никак не могла быть девственницей.
– А что редактор говорил? Я как-то пропустил мимо ушей.
– Тот еще жук, этот редактор. Вошла к нему в кабинет. Сидит лысоватый тип в круглых очках за столом, читает передовицу – вылитый Берия из фильмов о ГУЛАГе. На меня посмотрел поверх стекол. «Что вам угодно?» – спрашивает. Голосок масляный. Интеллигента из себя разыгрывает. Но я-то знаю, кто он, – Костя порассказал об этой свинье. Бесцеремонно сажусь на стул и спрашиваю:
– Пузатый, с кем твой козел Кукурузов у памятника Белинского общался?
– Что-о-о?!
– Кто тебе бабки стеганул за статью про монстра?
– Вы кто такая?
– Узнаешь – лысина плесенью покроется!
– Ага… А ну, пошла отсюда! Пошла, хамло!
Я ему – бабах пальцами по губам.
– Тише, кабан! Колись, иначе я сейчас выйду, а ты навсегда останешься. – Лиза хмыкнула, надула губки, красиво стряхнула пепел с сигареты на бетонный пол курилки и добавила: – Газета принадлежит Авдотьину.
– Это я знаю, – кивнул Геннадий, стараясь не потерять нить рассказа. Все время в голове свербил вопрос: «Где Машка?» Вчера истерику закатила, когда он только намекнул, что, раз Самсонов козлом оказался, надо бы от его плода избавиться… Как Машка разоралась! Он в ответ тоже накричался до хрипоты, а после затаился в кухне, думал, Машка завалится плакать – она уже какие сутки напролет ревела, – а эта дура в сумку вещи побросала, и бегом на улицу. Звал, кричал – куда там, прыг в такси – и была такова… Зря он вчера так напился, голова как ватная. И Зло этот, принесла его нелегкая с самого утра.
– Ты меня слушаешь? – обиженно спросила Лиза.
– Да, конечно.
– Сонный ты какой-то… Пил вчера?
– Каузина сказала?
– И так вижу.
– Была бы ты на моем месте…
– Не каркай! Вникай в информацию. Газета принадлежит Авдотьину, а он связан с группировкой Ондатра.
– Все понял. Через газету выявить иудушку в нашем управлении не удастся.
– Да. Авдотьин приказал редактору толкнуть материал, чтобы ты поторопился Игошина бандитам сдать. На встречу с Кукурузовым пришел урка Ондатра, сунул ему липовое удостоверение, рассказал, что пока требовалось… А осторожный Кукурузов ему поверил, потому что сам главный редактор велел поверить.
– Что из этого следует?
– Что и раньше следовало. Стукач известен только Ондатру, ну, может, еще кому из его приближенных. И все…
– Если мы не сможем обезвредить «глаза и уши» Ондатра, я всю неделю буду сидеть сложа руки… А одна ты ничего не успеешь.
– Егоров, ты мне не доверяешь?
– Не обижайся. Именно тебе одной и доверяю. Но ты одна… Вместе мы могли бы сделать больше.
– Что же делать?
– Не знаю. Но если мы не вычислим крота – мое дело проиграно.
– Не кисни раньше времени. Ладно, расходимся. Поговорим вечером.
Из курилки Одоева пошла к медэкспертам, а Геннадий – звонить отцу.
– Алло, отец?
– Гена… Что у вас стряслось? Маша…
