Виктор Смирнов - Ночной мотоциклист. Сети на ловца. Тринадцатый рейс
Зверюга. Хитрый, беспощадный хищник. Фашист. Затаившийся, надевший маску добропорядочности, он продолжал нести заряд смерти. Так мина, найденная много лет спустя после войны, кажется безобидной консервной банкой. Но прикосновение к ней несет гибель и разрушение.
Я рос в этом городе, ходил по тем же улицам, что и он. Я наивно полагал, что прошлое — это прошлое… Зверюга, фашист.
— Ну, ты не волнуйся, Чернов, — говорит Помилуйко и осторожно берет у меня протоколы.
— А Шабашников? — спрашиваю я.
Помилуйко чешет затылок.
Нет, его ничем не проймешь.
— Маленький город, — говорю я.
Помилуйко пожимает плечами. Он не понимает, что я имею в виду. Маленький город… Слухи, которые распространяются с быстротой правительственных депеш и принимают характер достоверности. Шабашников — «убийца, вор». Он уже был отмечен клеймом, и, как ему казалось, на всю жизнь. Он хотел избавиться от позора и решил, что это можно сделать, лишь смирившись с ним.
— Ну, дело прошлое. Выздоравливай, я тут постараюсь все довести до кондиции. Приедут ведь оттуда.
Большой палец снова описывает дугу, указывая куда–то в потолок и за плечо. Помилуйко уходит, попрощавшись поднятой ладонью, как триумфатор. И тут из–за двери, оглядываясь, появляется Комаровский. Очевидно, старые навыки сыскной работы позволили ему незаметно прошмыгнуть мимо грозного майора.
— Здравствуйте, Паша. Я принес записку от Николая Семеновича.
«Паша! Врачи разрешили общаться с миром, но говорят, что с работой придется пока проститься. Я все узнал от Комаровского. Ты поступил, как мальчишка. Но, знаешь, я рад за тебя. Спокойствие и мудрость — все, что мы называем опытом, — придут, а сердце дается человеку от рождения, и тут я неисправимый идеалист…»
— И еще звонила Самарина.
Лицо у Комаровского добродушно–хитрое, понимающее. «Дядя Степа», он тут в Колодине все секреты знает. Недаром первая его служба началась на посту на базаре.
— Спрашивала, можно ей прийти сегодня. Я сказал — конечно.
СЕТИ НА ЛОВЦА
Я ловко сети, Озрик, расставлял
И угодил в них за свое коварство.
В то воскресное утро, когда я, по–соседски коротко постучав в фанерную дверь, вошел к Павлу Чернову, старший лейтенант милиции лежал на раскладушке с увесистым академическим томом Шекспира в руках.
— Привет, — сказал я. — Что, сегодня и в угрозыске выходной?
— Ты думал, мы денно и нощно гоняемся за преступниками? Иногда и отдыхаем. Скажи, ты никогда не писал детективных повестей или рассказов?
— Не писал.
— Жаль. У Шекспира нашел бы эпиграф к любому случаю.
В то время я и в самом деле не предполагал, что буду когда–либо писать рассказы и повести, главным героем которых станет Павел Чернов, «сыщик», как он часто себя называл, пользуясь устаревшим, но зато точным и лаконичным определением… Мы были соседями по обширной и шумливой коммунальной квартире и не очень–то интересовались работой друг друга. Так бывает у людей, слишком тесно соприкасающихся в быту.
В самом деле, когда вы сталкиваетесь на кухне с сотрудником угрозыска, который несет в руке сковородку с расплывшимися шницелями, вы меньше всего думаете о том, что перед вами человек, профессия которого исполнена романтики и суровой, подчас опасной для жизни борьбы. Так называемые мелочи быта мешают быть зоркими и объективными… Поэзия не выдерживает соприкосновения с прозаическим кухонным чадом.
Нет ничего удивительного, что я «открыл» Павла с большим опозданием Зато, однажды открыв, уже не упускал этого парня из виду. Так появились на свет и «Ночной мотоциклист» и «Тринадцатый рейс»… Более того, постепенно произошло нечто вроде подмены самого себя собственным героем как личностью более значительной и интересной. Вот почему друзья и знакомые, читая написанные от первого лица детективные истории, начинали путать меня с Черновым и Чернова со мной: весьма лестное для автора заблуждение.
Итак, все началось в то воскресное утро.
— Если тебе все же придет в голову написать детектив, — продолжал Павел, обязательно перечитай Шекспира.
— «Откупори шампанского бутылку иль перечти «Женитьбу Фигаро»!
Мне не хотелось завязывать серьезный разговор: всю неделю я безвылазно провел в редакции газеты и жаждал реки, воздуха, легкомысленной воскресной болтовни.
— В самом деле, — сказал Павел, рассматривая гравюру, изображающую Полония, — вот пройдоха, который, несомненно, заслуживал быть занесенным в полицейскую картотеку, если она существовала тогда в Дании… Шекспир великий мастер по части криминалистических загадок.
— Сообщи об этом на кафедру западной литературы. «Новое об английском драматурге. Шекспир и угрозыск».
— Смеешься? Представь себя на месте следователя, который застает картину, описанную в финале «Гамлета». Разберись в этом хитросплетении смертей, где причинная зависимость запутана. Кто виновник, ну?
— Король, — бодро ответил я.
— Если бы! — серьезно сказал Павел, — Если бы все было так просто.
— На рыбалку поедешь?
Я попробовал отвлечь соседа от его вечной углубленности в профессиональные проблемы, которые он умел извлекать отовсюду с настойчивостью неофита. Так начинающий медик ищет в своих знакомых симптомы всех изучаемых болезней. И — представьте себе — находит…
— Не поеду. Жду звонка, — сказал Павел. — Знаешь, как говорится в воинских уставах: «разрешается отдыхать лежа, не снимая одежды».
Мы сидели в дистрофичной желто–зеленой комнатенке (семь на два с половиной), вытянутой к окну, словно коридор. Одна стенка была занята стеллажом с книгами, большинство которых, судя по старым, видавшим виды обложкам, перекочевало сюда из букинистических магазинов. Часть второй стены занимала самодельная дискотека, заключавшая несколько сот пластинок… Словом, с первого взгляда было ясно, чт составляет главное увлечение хозяина.
Тот, кто сталкивался с Павлом, меньше всего готов был заподозрить в этом парне сотрудника милиции. Он не был похож на человека действия. Медлительный, лобастый, как телок, — он казался застенчивым, рассеянным и немного неуклюжим. Но вскоре я узнал, что это обманчивое впечатление: просто в свободные часы Павел, как говорят спортсмены, «расслаблялся», в нем словно аккумулировалась энергия.
Впоследствии, познакомившись поближе с нашим областным угрозыском, я не раз спрашивал себя: почему на долю Павла выпадали исключительные, редкие дела, иной раз даже в том случае, когда он их не искал? Наверно, здесь вступало в силу как бы взаимное притяжение — Павел и сам был незаурядным, может быть, исключительным оперативником. Он принадлежал к тем счастливцам, которые сумели детское увлечение превратить в пожизненное занятие, для него существовала только работа, только…
— Вот ты говоришь о детективе… Но как я его напишу? Это для меня область неведомая. Взял бы меня на расследование!
Я сказал это между прочим, не предполагая, что разговор получит деловое продолжение.
— Или ты не можешь взять? Секретная работа?
— Да нет. Отчего же? Только нужно разрешение начальства, сам понимаешь
— Попробую связаться с вашими через редакцию. Майор Комолов, наверно, разрешит.
— Наверно. Может быть, и съездим вместе.
— Но только чтобы интересное дело!
Павел нахмурился и с треском захлопнул книгу.
— Странный вы народ, журналисты. «Интересное дело» — а для кого? Да весь смысл нашей работы состоит в том, чтобы «интересных дел» не было. Нас больше радует, когда тревоги ограничиваются пустяком. Короче говоря, мы в основном занимаемся профилактикой.
— Ну, а если…
— Бывают и «если».
Спустя некоторое время благодаря этому воскресному разговору я стал свидетелем — и даже участником — самого короткого расследования, которое когда–либо проводил Павел Чернов, а на долю этого парня выпало немало — потому что вскоре.,
Впрочем, детективные истории следует рассказывать по порядку.
Звонок, которого я ждал довольно долго, раздался в самое неподходящее время — существует же «закон падающего маслом вниз бутерброда». Я сидел в опустевшей редакции, обдумывая подписи к фоторепортажу, который следовало срочно поставить в уже сверстанный газетный номер. Поэтому на звонок я ответил немым ругательством: приподнял и тут же опустил трубку. Но звонок раздался снова.
— Алло, пресса, — сказал Павел, узнав мой голос. — Вежливый человек не бросает трубку, как бы ни был занят. Если хочешь, поехали с нами. Чэпэ! Комолов разрешил. Выходи к подъезду редакции через десять минут. Прихватим доктора — и сразу к тебе.
По решительному тону я понял, что Павел «на стреме» и даже взволнован. С заданием удалось справиться в рекордный срок, через десять минут я ввалился в «газик», и мы понеслись, падая друг на друга при резких неожиданных поворотах и чертыхаясь.
