Вячеслав Денисов - Горят как розы былые раны
– Что, просто так? – проворчал комиссар, вынимая из кармана очки и приближая их к глазам. На такого человека, как лежавший на тротуаре Ван Гог, смотреть можно было в очки, не распрямляя дужек. – Не экзаменуйте мой мозг каверзными задачками, мсье Форрель.
– Клянусь богом, – запричитал свидетель, – он шел мимо нашего дома, а потом сбросил с себя эту коробку, отшвырнул вещи и стал орать и метаться по улице!
– Какое отношение имеете вы к богу, что так легко им клянетесь? Вы его кузен?
«Краски!» – зазвенело в голове Винсента.
Он забыл о красках!
Поднявшись, Ван Гог пригнул голову и, внимательно и тревожно всматриваясь в каждый квадратный ярд мостовой, стал двигаться по кругу.
– Вот, – с нескрываемой тоской подтвердил тот, кто назван был Форрелем, – приблизительно так все и было.
Другой, подойдя к комиссару, интимно зашептал ему на ухо:
– Он под присмотром доктора Рея, мсье Деланье… Не понимаю, как он здесь оказался. У него падучая…
– Где мои краски? – страшно кривя лицо в судороге, прокричал Винсент.
Из полученных от доктора Рея денег у него оставалось всего пять… Кажется, пять франков.
– Пусть отдадут, пусть они отдадут мои краски! – взмолился Винсент, хватая Деланье за отвороты сюртука. – Мне больше ничего не нужно, пусть возьмут холст, коробку, но пусть вернут краски!.. Понимаете ли вы, о чем я прошу?
Деланье осторожно освободил свой сюртук из рук самого несчастного из всех известных ему несчастных людей Арля. Ему хотелось убедиться, что грязь из-под ногтей этого идиота не переместилась на отвороты его одежды, но он решил этого не делать.
– Эй, – крикнул он, не обращаясь ни к кому конкретно, – где его чертовы краски?
На мостовой раздался глухой треск и послышался звук быстро удаляющихся детских ног. В окнах домов снова послышался смех.
Опершись рукой на плечо Деланье, Винсент отстранил полицейского. Боль пронзила его сердце. Косо развалившись, так, что содержимое разлетелось на пару футов, ящик с красками лежал посреди дороги.
– Краски… – в который уже раз произнес Винсент. Ноги привели его к ящику. Он встал на колени и опустил дрожащие руки на треснувшую крышку. «Пусть они украли кисти, но только бы они оставили мне краски…»
Сорвав крышку, он с призрачной надеждой заглянул внутрь. И заплакал.
Все до единого тюбики и коробочки были выдавлены внутрь ящика. Густая, перемешанная, немыслимых тонов масса покрывала все внутренности его ящика. Ею были измазаны стенки, в ней утопали кисти и карандаши, и ущерб был столь велик, что Винсент готов был проклясть себя даже за грунтовую смесь, что мог бы оставить сегодня дома. Кусок хлеба и головку лука тоже можно было выбросить.
Зачерпнув смесь рукой, Винсент зарыдал. У него оставалось пять франков из полученных от доктора Рея денег. Тео, конечно, пришлет ему какую-то сумму, но не раньше чем через две недели. Его краски… Краски лучше качеством, чем они с Тео покупали у папаши Тонга. Такие дорогие, а теперь превратившиеся в залитое сквозь прохудившуюся крышу голубиное гуано.
Схватив себя за голову, Винсент закачался, как китайский болванчик.
– Мсье Ван Гог, – пробормотал Деланье, смущенный, что ему приходится заниматься столь унизительными для себя процедурами, – вам нужно уйти. Вы сможете добраться до своего дома без посторонней помощи?
Ошарашенно посмотрев на него, Винсент рассеянным взглядом окинул мостовую, людей вокруг и в три приема поднялся на ноги. Его взъерошенные рыжие волосы, от краски стоявшие дыбом, переливались всеми цветами радуги.
– Вы вправе требовать разбирательств, мсье Ван Гог, – еще тише произнес, посматривая по сторонам, комиссар. – Как представитель власти, должен поставить вас в известность, что за нанесенный ущерб, если таковой вам представляется значительным, вы можете обратиться в полицию с соответствующим заявлением.
– И мне вернут мои краски? – искажая лицо усмешкой, спросил Винсент.
– Я не могу ответить на этот вопрос. Это решаю не я.
– Что же вы намерены предпринять, чтобы найти того, кто сломал мой ящик? Тут-то вы вправе принять меры, а?
Комиссар подумал. Дать ответ, похожий на первый, в данном случае было уже нельзя.
– Штраф, тюремное заключение, если будет установлено, что нарушение закона носило общественно опасный характер. Да почему вы спрашиваете?
– Потому что на ваших глазах в отношении меня совершалось преступление. Вы же пальцем не пошевелили, чтобы его пресечь. Вы не видели, кто швырнул ящик, но сразу же узнали злодея со спины, когда тот бросился наутек. Так я могу идти, комиссар? – Собрав в сломанный ящик жалкий скарб и не найдя на мостовой ни холста на подрамнике, ни этюдника, Винсент обхватил свои пожитки руками и побрел по дороге.
– Я не получил ответа насчет заявления, мсье Ван Гог! – крикнул ему вслед Деланье.
– Тюремное заключение за несколько тюбиков с красками? – бросил через плечо Винсент.
– Но вы только что убивались именно по этой причине!
Остановившись и подкинув в руках ящик, Винсент развернулся. При своих окрашенных в попугаичьи цвета волосах, разноцветных больших руках, измазанных в созвучные волосам оттенки и похожих на крылья, он был настолько смешон, что на улице – вдоль мостовой и из окон домов – раздался дружный протяжный хохот. А после и так хорошо знакомый Винсенту свист.
– Когда бы вы переживали о правах людей в этом городе так, как убиваюсь по своим погибшим краскам я, уверенность повела бы меня к вам с заявлением.
Деланье отвернулся и пошел прочь. Улица Бу-Д’Арль поддерживала его дружным весельем. А Винсент брел и изо всех сил старался не расплескать из наполненных до краев глаз слезы.
Неподалеку от кафе его окликнула мадам Жину.
– Что с вами случилось, Винсент? – приглушенно спросила она и поправила блузу на груди. Удивленные и встревоженные глаза ее смотрели на голову Ван Гога.
– Можно было бы считать это неудачным падением. Если бы ящик я носил на груди, а не на плече. Вы хотели поговорить только об этом, мадам Жину?
Спохватившись, она схватила Винсента за руку и повела в кафе. Там, вручив чистое полотенце и мыло, указала на дверь, ведущую к кухне. Через четверть часа почти чистый Ван Гог появился и стал объяснять, что ему теперь ни за что не отстирать полотенце. Мадам Жину кивала и смотрела на заляпанную красками повязку на левом ухе, с которой Винсент вернулся из больницы.
– Оставьте ваши глупости, Винсент, – устало попросила она, отбирая у него похожую на расцветший фейерверк тряпку. – Что вы предпочитаете – говяжий гуляш или свиные отбивные? К мясу я подам, разумеется, молодое вино.
Винсент открыл рот и тут же услышал резкое и неожиданное замечание:
– Я не хочу ничего слышать о вашей сытости. Гуляш или отбивная?
Винсент сглотнул слюну. Последний раз мясо он ел четыре дня назад, в больнице. Несколько кусочков плохо приготовленной говядины переваривались в нем весь следующий день. Похоже, корова была лишена жизни за пять минут до наступления естественной смерти.
– Если получение платы за обед через две недели не испортит вашего доброго ко мне отношения, то хотел бы я, наверное, получить отбивную.
Всплеснув руками, мадам Жину сдернула с носа очки и рассмеялась. Этот смех разительно отличался от того, что Винсент уже слышал сегодня.
– Винсент! – сказала она. – Вы украсили наше кафе своими картинами совершенно бесплатно, отчего же я не могу уже в десятый, наверное, раз сообщить вам о том, что вы можете приходить к нам обедать, не вынимая кошелька!
– У меня нет кошелька, – выдавил Винсент сквозь вспыхнувшую в нем волну признательности. – И никогда не было. Вот в чем дело…
Мадам Жину оборвала свой смех. Снова взяв художника за руку, как ребенка, она отвела его к столику в углу.
– Сейчас вам подадут вашу отбивную.
Винсент уже приканчивал вино, как вдруг в кафе вошли несколько человек. Он знал их всех по именам. Вот, с черной как смоль бородкой, Жак Риньон. Местный сапожник. Вот Шарль Полин, почтовый служащий. Он работает вместе с Руленом. И, наконец, лейтенант, командир роты зуавов, Мишель Габриньи. Последний явно не принадлежал к развеселой компании. Так уж случилось, что вошел он сразу за Полином. Словом, если кого Винсент и хотел бы увидеть сейчас, то не первых двух. Между тем все трое находились в превосходном расположении духа, и видно было, что обед они заменят абсентом. Так, собственно, и случилось. Выпив по стаканчику, они заказали еще, и Полин, давно обнаруживший присутствие в заведении Винсента, снова принялся за старое.
– Слышал я, мсье Ван Гог, – начал он, поглядывая на спутников и заводя себя, – что приключилось с вами сегодня несчастье. Вы разбили свой короб и смешали все краски?
Риньон улыбнулся, глядя на чистые стены заведения. Габриньи сделал вид, что не расслышал. Он держал в вытянутой руке стакан и любовался преломлением света в пронзенном лучом солнца абсенте.
