Сергей Недоруб - Песочные часы
— Ты тогда здорово меня выручил, Сенатор, — сказал Орех с легким румянцем на щеках, заметным даже при таком освещении. — Я приполз без единого патрона и дико уставший.
— Более того, мой юный друг, без единой зубочистки, — добавил Сенатор, впервые за встречу посмотрев на молодого сталкера. — И ты съел весь мой ужин и отключился, хотя по правилам, если ночью в Зоне вместе оказалось двое и более персон, то нужно по очереди стоять на часах, не обращая внимание на усталость. Но я не виню тебя, так как уверен, что в этот раз ты поступишь мудрее.
— Мы планировали дежурить по очереди, — произнес Марк, не замечая совсем сконфуженного Ореха.
— И кто должен был стоять первым? — спросил Сенатор.
— Я, — ответил Марк. — До двух часов.
— Боюсь, мой друг, тебе пришлось бы дежурить до утра, — сказал Сенатор, снова глядя на Марка. — Нельзя недооценивать склонность этого юноши ко сну.
— У каждого свои недостатки, — возразил Марк.
— У каждого свое понимание сна, — ответил Сенатор.
Наступило молчание, на фоне которого треск пламени слышался особенно четко, и Марк внезапно понял, что вой чернобыльских псов прекратился.
— Ты даже не заметил, как стало тихо вокруг, — произнес Сенатор, словно прочитав мысли Марка. — И в нужный момент ты можешь не заметить грома. Ты совсем новый человек в Зоне, а она совсем новая для тебя. Во взаимоотношениях Зоны и каждого сталкера есть свой, индивидуальный срок, в течение которого они привыкают друг к другу. Но ты не так прост, сталкер Марк. Это чувствуется. Ты никогда не привыкнешь к Зоне.
— Не знал, что я настолько выделяюсь, — сказал Марк, снова рассматривая лежащий рядом Каменный Цветок.
— Выделяешься. Это заметили почти все обитатели Кордона.
— Почти, но не все. И я не планирую привыкать к Зоне.
— Зона у каждого своя, — вздохнул Сенатор. — Для большинства сталкеров она стала последним пристанищем. Как у живых, так и у ушедших в лучший мир. Или в худший, кому какая доля выпала. Однако пристанище не всегда становится тем, что человек выбирает добровольно. Счастлив тот, кому есть куда идти из Зоны. А как быть с теми, для кого Зона — последний шанс?
— К чему ты клонишь? — спросил Марк.
— Я клоню к тому, что ты один из тех, для кого Зона стала последним шансом найти покой.
Орех, для которого эти разговоры были чересчур мудреными, был занят чисткой автомата снаружи, поэтому он не видел пораженного лица Марка.
— Почему это Зона стала для меня последним шансом? — спросил Марк, чувствуя легкую дрожь.
— Ты человек решительный, но твоя решимость остаточная. Основная ее часть ушла на то, чтобы набраться сил сделать выбор и прийти в Зону, чтобы окончательно все узнать.
— Кто ты? — спросил Марк, стискивая и разжимая кулаки. — Ты же меня не знаешь.
— Я тот, кого ты перед собой видишь, — ответил Сенатор. — И, хотя я не знаю подробностей о том камне, что ты носишь на сердце, я, тем не менее, вижу тебя в общих чертах. Видеть и понимать чью-либо роль в общей картине намного лучше, чем замечать отдельные и ничего не значащие подробности, Марк.
— У каждого свой камень на душе, — тихо сказал сталкер.
— Но твой камень не порожден тобою. Это переживание за другого, близкого тебе человека. Это сразу видно по тебе, и это заметили бы все остальные, не будь у них собственных камней, ими же самими и порожденных. Эгоист не видит чужой боли. Но твоя боль действительно сильна, раз забросила тебя в Зону.
Дрожь Марка усилилась, и он придвинулся поближе к пламени.
— Вот почему ты здесь, — продолжал Сенатор. — В своем мире перед тобой встали неразрешимые вопросы, ответы на которые ты мог найти лишь в Зоне. Но Зона — место коварное. Она может дать любой ответ, после чего может так же легко убить того, кто этот ответ искал. Однако твоя боль оказалась настолько сильной, что ты готов даже на смерть, лишь бы это принесло тебе объяснение. Вот почему ты здесь. Чтобы найти покой. И ты на все пойдешь, чтобы докопаться до истины.
— На все, — глухо подтвердил Марк.
— Вижу, тебе уже пришлось убивать людей.
— Пришлось, — прошептал Марк.
— Ты не найдешь себе мира, если сейчас все бросишь и вернешься домой.
— Я не собираюсь возвращаться, — произнес Марк, пытаясь совладать с собой и восстановить дыхание. Напряжение последних лет, которое он тщательно давил в себе, отчаянно прорывалось наружу в самый неподходящий момент. Он закрыл лицо руками и пожелал, чтобы Орех куда-то отлучился по любому поводу, и его желание внезапно сбылось.
— Я скоро буду, — объявил Орех, повесил автомат на плечо и встал. — Мать-природа зовет по личной нужде.
— Будь осторожен, — сказал Сенатор и Орех ушел, что-то насвистывая.
— Я не вернусь, — повторил Марк чуть громче, отнимая руки от лица. По его щекам катились слезы. — Получится у меня или не получится, вернуться обратно у меня нет шансов.
— Получится, конечно, — заверил его Сенатор. — А вернешься ты или нет, уже не столь важно. Будь это важнее, ты бы просто не пришел сюда. В любом деле нужно видеть успех не в том, чтобы обязательно добиться результата, а в том, чтобы костьми лечь, но сделать все, на что ты был способен. Это закончится либо получением желаемого, либо гибелью на пути к этому. И то, и другое можно считать успехом. Жить по-другому просто не имеет смысла.
— Тогда я определенно намерен добиться успеха, — мрачно сказал Марк.
— И что же тебя гложет? — спросил Сенатор.
Марк глубоко вздохнул и успокоился.
— То, что я могу не выдержать и стать кем-то другим, — ответил он.
— Да, это действительно опасно, — согласился Сенатор. — Позволь, я попробую угадать, что конкретно ты собираешься сделать. Ты идешь в глубь Зоны. Именно там и хранятся ответы на интересующие тебя вопросы.
— Насколько я тебя узнал за эти пять минут, тебе не составило труда догадаться о моих намерениях, — ответил Марк, беря с земли веточку и покручивая ее в ладони.
— Тогда позволь мне угадать и причины. Второй взрыв в районе ЧАЭС разрушил множество жизней, и это каким-то образом коснулось близкого тебе человека. И ты намерен добраться до северных районов Зоны, чтобы все узнать. Я прав?
Резким движением Марк сломал веточку и неподвижно уставился на обе ее половинки. Сенатор аккуратно вытащил их из его пальцев.
— Сломать всегда проще, чем восстановить, — сказал он и бросил половинки в огонь. — Но все же можно. Намного хуже, если осколки сгорают. Тогда восстановить их невозможно, и остается лишь горькая память.
Марк ничего не ответил.
— А вот и я, — послышался голос Ореха. — Не ждали?
— Побудь тут, я тоже пройдусь, — сказал Марк, встал и, засунув руки в карманы и бросив многозначительный взгляд на Сенатора, направился в темноту деревьев.
— Кстати, да, нужно выбросить мусор, — сказал Сенатор извиняющимся тоном, взял пустую банку и поднялся. — Ты тут не сильно будешь скучать?
Орех, не отрываясь от бутылки с квасом, скосил на него глаза и что-то хмыкнул.
Отойдя метров на тридцать, Марк закрыл глаза, обхватил ствол дерева рукой и бессильно прижался к нему лбом. Свисающие с веток сероватые волокна Жгучего Пуха потянулись к нему, но облако обжигающих частиц так и не выбросили — дерево набиралось сил к завтрашней охоте. Лес застыл, напоминая кадр на фотопленке. Не шевелился ни один лист, ни одна травинка. Лишь мерцание звезд при полной Луне создавало видимость движения.
Отпустив дерево, Марк прислонился к нему спиной и с силой провел рукой по лицу. Одна часть его плана уже была провалена. Он по-прежнему оставался человеком, давая человеческую же оценку собственным поступкам. В его миссии нельзя было рассчитывать ни на разум, ни на интуицию, поскольку обе данных психологических направляющих отчаянно сигнализировали ему, что он попросту сошел с ума. Никакая нервная система не выдержит груза действий, проводимых за пределами человеческих сил.
Сенатор бесшумно возник перед ним, глядя с самым успокаивающим выражением, на которое только был способен.
— Я не стану выпытывать у тебя подробности, — сказал он. — Но если ты не будешь хотя бы физически находиться рядом с теми, кто тебя поддерживает, ты сломаешься. Сталкеры, находящиеся в Зоне, имеют собственные, но очень похожие проблемы. Сильнейшие духом слабеют в условиях одиночества. Ты более одинок в этом месте, чем любой другой сталкер.
Марк опустил руку и сквозь зубы втянул в себя воздух.
— Я за пять лет не открылся ни одному человеку, — сказал он, качая головой. — Ни единому. Думал, смогу держать все в себе. Даже гордился этим. Но тогда все было проще. Кругом всегда были люди. Спокойные, цивилизованные люди. И осознание собственной тайны не так сильно тяготило. Здесь же я сам по себе.
— Могу я тебя попросить кое о чем? — произнес Сенатор.
