Клайв Касслер - Айсберг
— Замри! — приказал Питт.
Бандит проигнорировал команду, и тогда в маленькой комнате прогремел выстрел. Оружие вылетело из рук темнокожего. Пуля оторвала ему большой палец правой руки.
— Убейте меня, майор, — вдруг закричал он. — Быстро! Прямо здесь!
Он бил себя в грудь раненой рукой.
— Так. Значит, ты говоришь по-английски. Здорово, ты ничем не выдал, что понимал все, о чем здесь говорилось.
— Убейте меня!
— Зачем торопиться? У тебя впереди возможность быть повешенным за убийство сержанта Арнарсона. Вы ведь убили сержанта?
— Да, сержант мертв. А теперь сделайте это для меня.
Джонссон молча наблюдал за этой сценой.
— Давай, четырехглазый, — сказал Питт, — мы заключим с тобой сделку. Следующая пуля войдет прямо тебе в сердце, если ты назовешь мне имя человека, который тебе платит.
Тот посмотрел на Питта как затравленное животное, покачал головой, но не произнес ни слова.
— Сейчас не война, приятель. Ты не предаешь ни своего Бога, ни свою страну.
— Вы убьете меня, майор! Я заставлю! — он двинулся прямо на Питта.
Пуля тридцать восьмого калибра вонзилась в левую ногу бандита, как раз над коленной чашечкой. Убийца начал медленно оседать на пол. Вокруг него появилась лужа крови.
— Кажется, нашему другу больше нечего сказать, — Питт направил револьвер на темнокожего.
— Пожалуйста, не убивайте его, — попросил Джонссон. — Его жизнь не стоит бремени, которое ляжет на вашу душу. Отдайте мне револьвер.
Питт, поколебавшись, отдал Джонссону револьвер.
— Я позабочусь об этих двоих и свяжусь с властями немедленно, — сказал доктор. — А вы поезжайте с Мундссоном в Рейкьявик и побудьте в постели хотя бы денька два. Это приказ доктора.
— Ваше предписание трудно выполнимо, — заметил Питт. — Вы были правы, сказав, что всполошится вся деревня.
Он кивнул в сторону дороги. Там, с ружьями наготове, стояли человек двадцать деревенских жителей.
Питт поднял руки, чтобы они были хорошо видны.
— Думаю, доктор сейчас самое время дать мне ваши рекомендации. Эти добрые люди не уверены, кто из нас — хорошие парни, а кто — нет.
Джонссон встал рядом с Питтом и заговорил по-исландски. Когда он закончил, люди опустили ружья и стали расходиться. Джонссон протянул руку, и Питт крепко пожал ее.
— Надеюсь, вы добьетесь успеха в поисках этого человека, который ответит за такое количество бессмысленных убийств, — сказал Джонссон. — Однако я опасаюсь за вашу жизнь. Вы — не убийца. Ваше слабое место — ваше отношение к жизни. Когда наступит момент, прошу вас, мой друг, будьте твердым! Да будет с вами Бог и удача!
Питт махнул рукой доктору Джонссону, повернулся и спустился по ступенькам вниз. Бьярни оставил переднюю дверь «лендровера» открытой. Сиденье было мягким и удобным, но Питт не почувствовал этого: все его тело как бы оцепенело. Как только он сел, Мундссон завел мотор, и они двинулись по узкой дороге в сторону Рейкьявика. Питт погрузился в глубокий сон, который время от времени прерывался всплесками воспоминаний: что-то сказанное им, что-то виденное им, что-то неуловимое, как мелодия, которая вертится в голове, но не вспоминается, не давало его мозгу возможности расслабиться полностью и отдохнуть.
Глава 7
Время от времени он боролся с волнами на качающейся доске: шатаясь, тащил по пляжу Ханневелла, перевязывал океанографу руку — и вновь впадал в небытие. Каждый раз, когда какой-либо момент всплывал в его памяти, как кадр из далекого фильма, он отчаянно цеплялся за эти обрывки сознания, понимая, что ничего изменить уже нельзя. «Это всего лишь ночной кошмар», — думал он, пытаясь вырваться с этого забрызганного кровью пляжа. Усилием воли он заставил себя открыть глаза, рассчитывая увидеть перед собой пустую комнату.
— Доброе утро, Дирк, — проговорил мягкий голос. — Я уже потеряла надежду, что ты когда-нибудь проснешься.
Питт посмотрел в искрившиеся улыбкой карие глаза длинноногой девушки, сидевшей на стуле недалеко от изголовья его кровати.
— Последняя пташка с желтым клювом, которая сидела на моем подоконнике, нисколько на тебя не походила, — сказал он.
Она рассмеялась, тряхнув головой так, что ее густые каштановые волосы откинулись за спину, встала и подошла к кровати так грациозно, как ртуть пробегает по извилистой трубочке. На ней было красное шерстяное платье, плотно облегавшее точеную фигурку и открывавшее скульптурно вылепленные колени. Она не была ни экзотически красива, ни чрезмерно сексуальна, но она была пикантна — чертовски пикантна, — с той дерзкой привлекательностью, которая заставляла дрогнуть каждого встречавшего ее мужчину.
Она дотронулась до повязки на его голове и мелодично пропела:
— Ты, похоже попал в жуткую передрягу? Очень больно?
— Только когда я встаю на голову.
Питт понимал причины ее неподдельного беспокойства: он знал, кто она такая. Ее звали Тиди Ройял, и ее игривая внешность могла ввести в заблуждение. Она могла стенографировать и писать на машинке по сто двадцать слов в минуту, не вставая все восемь часов в день. Именно за это, по крайней мере, он так упорно утверждал, адмирал Сандекер взял ее на работу в качестве своего личного секретаря.
Питт сел на кровати, предварительно заглянув под одеяло, чтобы проверить, было ли на нем что-нибудь надето. На нем были только спортивные трусы.
— Раз ты здесь, значит, и адмирал где-то поблизости?
— Через пятнадцать минут после получения твоего сообщения по радио из консульства, мы уже сидели в самолете, отправлявшемся в Исландию. Он в шоке от смерти доктора Ханневелла. Он так винит себя.
— Он должен встать в очередь, — заявил Питт, — так как первым в этой очереди — я.
— Он так и сказал, что ты будешь чувствовать то же самое. — Тиди старалась говорить мягко, но у нее не очень получалось. — Спрятанное глубоко внутри, сознание вины будет мучить тебя, вынуждая анализировать, как можно было бы этого избежать,
— Экстрасенсорные способности адмирала выше всякой похвалы.
— О, нет. Я говорю не об адмирале.
Питт вопросительно взглянул на нее.
— Доктор Джонссон из той маленькой деревушки к северу позвонил в консульство и дал очень подробные инструкции, как будет проходить твое выздоровление.
— Что? Выздоровление? — взорвался Питт. — И вообще, что ты делаешь в моей комнате?
— Я — сиделка.
— Сиделка?
— Да. Я находилась здесь, пока ты спал. Так велел доктор Джонссон. Здесь был еще сотрудник консульства.
— А сколько времени?
— Около десяти часов… утра, следует добавить.
— Боже, я потерял почти четырнадцать часов. А где моя одежда?
— Думаю, на помойке. Она не годится уже даже на тряпки. Тебе надо одолжить что-нибудь у ребят из консульства.
— В таком случае не могла бы ты подобрать мне сейчас что-либо на время, пока я приму душ и побреюсь. — Он бросил на нее испытующий взгляд. — И, дорогая, не могла бы ты отвернуться к стене.
Она не двинулась с места.
— Я сидела и думала, каким ты окажешься, когда встанешь с кровати?
Он пожал плечами и сбросил одеяло. И только собрался встать на ноги, как перед глазами оказались три Тиди, комната закачалась, как резиновая, и в голове, стучало так, как будто ударили молотом.
Тиди подскочила к нему и, обеспокоенная, подхватила за правую руку.
— О, Дирк, тебе еще нельзя вставать.
— Ничего, ничего. Просто я слишком резко вскочил. Из тебя получится ужасная сиделка, Тиди. Ты слишком волнуешься за своих пациентов.
Он оперся на ее руку и подождал, пока головокружение не прекратилось. Осталась только сильная головная боль.
— Ты — единственный пациент, из-за которого я беспокоюсь, Дирк, — Она не спешила отпускать его руку. — Но ты, похоже, никогда не замечал этого, как, впрочем, и саму меня. И, я думаю, если бы мы столкнулись где-нибудь в пустом лифте, ты даже и не посмотрел бы на меня. Иногда я даже сомневаюсь, знаешь ли ты, что я существую.
— О, я хорошо знаю, что ты существуешь. — Он оторвался от нее и медленно побрел в ванную, стараясь не глядеть на девушку. — Рост у тебя чуть больше пяти с половиной футов, вес — сто тридцать пять фунтов, тридцать шесть дюймов вокруг бедер и восхитительные двадцать три дюйма в талии, бюст примерно тридцать шесть дюймов, третий номер. Фигурка в целом потянет на обложку «Плейбоя». Далее. Каштановые волосы обрамляют живое яркое лицо с блестящими карими глазами, тонким маленьким носиком, изящным ртом с двумя ямочками, которые появляются только тогда, когда ты улыбаешься. Да, еще. Две родинки за левым ухом, и… сейчас твое сердце бьется со скоростью примерно сто пять ударов в минуту.
Она застыла, проглотив на мгновение язык, как победитель телеконкурса, которому только что объявили о его выигрыше. Она подошла к нему, держась левой рукой за родинки.
