Пётр Разуваев - Русский калибр (сборник)
– Их легко можно оставить рядом со школой, загнать в подземный гараж, – невесело усмехнулся я. – Как тебе такая перспектива?
– Ужасно… Я звоню в полицию?
– Да, это лучшее, что мы можем… Что за чёрт!?
Скрип тормозов и хлопки распахивающихся дверей я услышал за доли секунды до того, как прозвучал первый выстрел. Успел потянуться за пистолетом, поднять глаза, заметить человека, стоящего в дверях. Страшный удар отшвырнул меня вглубь ангара, и, падая на бетонный пол, я с отчаянием осознал, что теперь уже не успею, не смогу… Бронежилет спас мне жизнь, пуля шла в грудь и засела где-то между слоями пуленепробиваемой ткани, но у Тани не было ничего, что могло бы её защитить, и та же самая очередь заставила девушку сложиться пополам, уронила на пол, заляпала кровавыми пятнами светлый костюм. Какой-то нечеловеческий, звериный крик вырвался у меня, когда я понял, что произошло. Рывком подбрасывая своё тело вверх и в сторону, я на лету выпустил в стоявшего на пороге человека оставшиеся в обойме патроны, упал рядом с Таней, подхватил её на руки и бросился влево, пытаясь укрыться за рядами микроавтобусов. Мы повалились совсем близко от первых машин, я успел оттолкнуть девушку глубже в проход, за переднее колесо, и лишь после этого перекатился к ней, прикрывая своим телом. Застонав, Таня открыла глаза, улыбнулась слабо и прошептала, с трудом выдыхая слова: «Пистолет… в машине…» Несколько автоматных очередей прошили тонкий металл корпуса, сверху на меня посыпались осколки стекла, я увидел свой пистолет, валявшийся в центре прохода, и ясно понял, что сейчас мы все умрём. Микродозы гексогена добавляют в капсюли патронов для усиления заряда, а вокруг меня лежали сотни, тысячи килограммов этой взрывчатки… Настало время отправляться в Край Вечной Охоты. Таня лежала подо мной, и на фоне пушистых чёрных волос лицо девушки казалось мертвенно-бледным. Весёлые Боги, как же вы могли…
Наклонившись к Тане, я поцеловал её мягкие, тёплые губы, и она вдруг улыбнулась, слабо и очень нежно… Короткая очередь высекла искры из бетонного пола, частый град осколков посыпался сверху, и прикрывавшая нас машина часто задрожала, принимая на себя пулевые удары. «Вот и всё, Таня, – отчего-то счастливо улыбаясь, прошептал я, – нам пора».
– Не стрелять! – Чистый женский голос, выкрикнувший эту команду, был мне хорошо знаком. Сам голос, но не властная сила, звеневшая сейчас в нём. – Не стрелять, идиоты! – резко повторила Фатима. – Всё взлетит на воздух!
Выстрелы мгновенно стихли. Послышались чёткие, уверенные шаги, гулко раздававшиеся в огромном пустом помещении. Фатима шла медленно, и её тонкие каблуки, словно гвозди, били в гладкий бетон. Не выдержав, я выглянул из своего укрытия. Фатима стояла метрах в десяти от нас. Спокойно заложив руки за спину, она вглядывалась в длинный строй медицинских машин, которые теперь превратились в смертельное оружие. Эта Фатима не носила очки, она не куталась в длинное чёрное полупальто-полуплатье и не теребила тонкими пальцами края своего платка. Строгий деловой костюм, светлый плащ, гладко зачёсанные назад волосы, спокойствие и уверенность во всём.
– Андре? – не то приглашение, не то – вопрос. Ни единой эмоции не было в её голосе.
– Да, – коротко ответил я.
– Я не верила, что ты сможешь… – задумчиво сказала Фатима. Помолчав, она неожиданно закончила: – Но я рада, что смог именно ты. Поверь, я не желала твоей смерти. Так было нужно.
– Чего ты хочешь? – спросил я тихо. – Мне всё равно, но здесь есть ещё один человек, она ранена…
– Это неважно, – невозмутимо ответила Фатима. – Теперь это неважно. Мы сейчас уйдём, и ты можешь вызвать полицию. Надеюсь, твоей спутнице повезёт.
– Ты оставляешь всё… это? – Я не мог поверить своим ушам. – Просто уйдёшь?
– Да, Андре, – Фатима безразлично улыбнулась. – Всё это – прошлое. Воля Аллаха уже свершилась.
– Я не понимаю, – признался я.
– В твоём досье указано, что ты не читаешь газет, – спокойно заметила Фатима. – Но сегодняшние газеты тебе всё же стоит прочесть. Возьми, я оставляю тебе свою.
Её рука вынырнула из-за спины, что-то белое мелькнуло в воздухе, и на пол между нами упала сложенная вдвое «Либерасьон».
– Прощай, Андре, – тихо сказала Фатима, и мне почудилось, что в ее голосе мелькнуло слабое подобие какого-то чувства. Сожаление? Досада? Грусть? Или всё это вместе? Едва слышно она закончила: – Жаль, что всё так… Впрочем, это тоже – неважно. Прощай, Андре.
Развернувшись, она быстро зашагала к выходу. Короткая команда, и несколько вооружённых людей, всё это время настороженно наблюдавших за происходящим, по одному покинули ангар. Прежде чем закрыть за собой дверь, последний из них качнул в мою сторону стволом автоматической винтовки и с досадой плюнул на пол. Я хорошо понимал его чувства. Невыносимо обидно выпускать победу из рук.
Мой пистолет лежал на полу, совсем рядом с газетой, которую оставила Фатима, и я случайно заметил броский заголовок, напечатанный на первой полосе. Заинтересовавшись, я поднял газету с пола. « Решение принято» – этот заголовок нельзя было не заметить. Страны Североатлантического альянса отказываются от дальнейших переговоров с правительством Милошевича. Войска НАТО приведены в боевую готовность. Бомбардировки Югославии начнутся в самые ближайшие часы.
Сидя между рядами никому не нужных автомобилей, начинённых взрывчаткой, я всматривался в бледное лицо девушки, которую любил, сжимал в кулаке газету и не понимал, никак не мог понять – плакать мне хотелось или смеяться?
Эпилог
Над Парижем сгущалась ночь. На улице это было не так заметно – горели яркие фонари, и ночная мгла пугливо пряталась под кронами деревьев, убегала в тёмные окна домов, скрываясь там, где некому было включить свет. Вязкая темнота наполняла кабинет, пряча в себе очертания книжных шкафов, письменного стола, дивана, укутывая меня своим покрывалом. Ночь принесла с собой успокоение, и, сидя у окна в глубоком кресле, я слой за слоем избавлялся от твёрдой брони, сковывавшей мою душу.
Победа вырвалась из моих рук. Я сделал всё, что должен был сделать, и всё равно проиграл, потому что невозможно выиграть у того, кто лишён Имени. Абу аль-Хауль сегодня утратил маску, но война в Югославии всё равно началась.
Только что мне звонил отец. Впервые за последние два года я услышал его спокойный, чуточку хрипловатый голос.
– Здравствуй, Андре, – сказал он так, словно мы расстались с ним вчера.
– Здравствуй, отец, – ответил я, чуть помедлив. – Сожалею. Мне не удалось помочь тебе.
– О чём ты? – удивился он. – Насколько я знаю, сегодня ты стал героем.
– Я читал газеты. Решение принято. Лорд Гренвилл и ты… Вы проиграли.
– Проиграли? А, ты о Югославии… Это уже не имеет значения. Всё изменилось, Андре. Ты сделал то, что необходимо было сделать.
– Не имеет значения… – тихо повторил я. – Морские глубины успокоились на время?
– Ты по-прежнему любишь говорить загадками, – я знал, что сейчас отец недовольно морщится. – Впрочем, это неважно. Я звоню, чтобы поздравить тебя. Сегодня мы говорили с лордом Литтоном… Он весьма доволен решением своей дочери.
– Это была шутка, отец, – устало ответил я. – Глупая шутка. Я не собираюсь жениться на дочери лорда Литтона.
– Шутка? – В его голосе явственно звучало недоверие. – Вот как… А мне показалось, что лорд Литтон настроен весьма серьёзно. Полагаю, тебе всё же стоит с ним поговорить. Это была бы неплохая партия…
Наш разговор был недолгим. Не о чем было говорить. Отец всё ещё надеялся увидеть во мне наследника Империи Дюпре. А я не хотел вновь опускаться в тёмные морские глубины.
На моём столе валялась медная безделушка, грубоватая ладонь с нарисованным на ней голубым глазом. «Ладонь Фатимы», дочери пророка. На Востоке говорят, что она приносит счастье. Возможно, что так и есть… На Востоке. Где-то там, в Югославии, люди со страхом всматривались в небо, которое грозило им войной.
Совсем рядом со мной, в парижском «Американском госпитале» на операционном столе лежала сейчас Таня. Девушка, которую я любил. Полчаса назад мне сказали, что она будет жить. Более всего в жизни я бы хотел сейчас быть рядом с ней, но… «В моей жизни есть место только для одного мужчины, Андре», – сказала она.
Рядом с ней сейчас был её муж.
Дотянувшись до книжного шкафа, я наугад взял с полки какую-то книгу, не глядя раскрыл её и, напрягая глаза, прочитал первые попавшиеся строчки.
…Я сижу в темноте. И она не хуже
В комнате, чем темнота снаружи.
Весёлые Боги, склонившиеся над моим плечом, смеялись, радуясь своей шутке.
* * *Я сидел в кресле, закрыв глаза, и словно наяву видел перед собой гладь морской воды, насыщенной изумрудной зеленью, огромное доброе солнце, песчаный берег, ласковые волны, с шуршанием сбегающие по песку…
Я сидел в кресле, и мне не хотелось открывать глаза.
