Корея. 1950 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

Группа приготовилась встречать вторую машину — но, судя по удаляющемуся звуку мотора, последняя спешно покидает посёлок. Ругнувшись, залегший было за ближней постройкой Гольтяев вскочил на ноги, побежав на звук; за командиром тотчас подорвались Джису и Бём, готовые прикрыть майора.

Следом побежали и мы с артиллеристами; уже на ходу я отметил, что английского пулеметчика я смертельно ранил в голову автоматным огнём, и что граната была явно лишней. Осколки повредили ствольную коробку «Брена»… Впереди вдруг ударила короткая пулеметная очередь, потом вторая; высунувшись из-за очередного укрытия, я разглядел мелкий британский БТР — и Гольтяева с ДП-27 в руках в десантном отсеке «универсала», врезавшегося в чей-то сарай… Очевидно, водитель слишком сильно даванул на газ на развороте, спеша как можно скорее покинуть деревню. Понятное дело, в бегство мехвод бронетранспортера ударился тольно после того, как мы подбили «Грейхаунд»… Но не справившись с управлением, бритт потерял время — а лихой майор осаназа прямо на бегу вскочил в открытую десантную рубку, не дав врагу уйти!

Возможно, Паша и рискнул бы взять англичанина в плен — но мехвод, очевидно, с испуга потянулся за оружием… Гольтяеву пришлось действовать наверняка.

Глава 6

17 октября 1950 года от Рождества Христова. Остров Оаху, Гавайи. Гавань Пёрл-Харбол.

Я замер на берегу, где синие волны нежно касаются песчаного пляжа, наблюдая за восходом солнце. Оно поднимается над горизонтом, окрашивая небо в нежные розовые и золотистые тона… Города, раскинувшиеся на берегах гавани Пёрл-Харбор, уже почти целиком восстановлены после ужасов войны, и вновь обретают свою красоту. В воздухе витает дух надежды, но в то же время — и страх, как тень, следующая за мной…

В короткие выходные, выпадающие на разные дни, сквозь зелень пальм и яркие цветы я наблюдаю за тем, как гавайцы с самого утра занимаются своими повседневными делами. Их жизнь кажется простой, но полной радости. Они ловят рыбу, собирают фрукты и готовят традиционные блюда. Я часто наблюдаю, как они собираются вместе, смеются и поют, их голоса сливаются с шумом океана… В их глазах светится искренняя радость каждому дню — но иногда я замечаю в них тень тревоги.

Восстановленный порт, с его новыми доками и кораблями, стал символом возрождения. Я часто вижу моряков — и, несмотря на военную форму победителей, те выглядят обычными парнями, мечтающими попасть домой. Они работают с усердием — но в их взглядах проскальзывает тоска по дому, по родным штатам, не тронутым войной. Иногда я задумываюсь, каково им — служить в столь живописном, но все еще раненном месте.

Отдельная каста — инженеры и рабочие, неизменно трудящиеся над развертыванием военно-морской базы. Они вечно куда-то бегут… Их работа важна, но я чувствую, что местные строители также тоскую по дому.

Вечерами, когда солнце словно ныряет в спокойную водную гладь, я часто наблюдаю за тем, как местные жители собираются на пляже, чтобы отдохнуть. Именно здесь, на Оаху я впервые увидел серфинг… Завораживающее своей красотой зрелище! Молодые люди ловят волну, словно танцуя с океаном — и я не могу не восхищаться их ловкостью.

В свою очередь, гавайские женщины обладают особым шармом, явно отличающим их от американок. Девичьи улыбки искренни, а в легких движениях природная гибкость, притягивающая взгляд… Кожа местных девушек несет аромат сандала, а в глазах их сверкают завораживающие, манящие огоньки…

Конечно, я не мог не заметить разницу между женщинами, окружающими меня. Американки с их стремлением к идеалу, с высокими стандартами красоты и финансового благополучия — и гавайские девушки, ставшие для меня воплощением свободы. Им неважны твое положение и количество долларов в кармане, в их глазах читаются простые человеческие желания и радости — как и в песнях, что поют женщины на берегу моря… Их голоса словно смешиваются с шумом прибоя в удивительную музыку, трогающую душу своим непривычным звучанием…

Я прикрыл глаза, с наслаждением вдыхая по-прежнему теплый (несмотря на середину осени) океанский воздух — но тут меня окликнули со спины:

— Эй, Айван!

Я не спешу оборачиваться.

— Герой войны, ну ты что? Обиделся? — звонкий женский голос раздается уже заметно ближе.

— Сьюзи, мне не пятнадцать, чтобы обижаться. Тем более ты не давала поводов, солнышко мое… Я просто созерцал.

Мои губы сами собой сложились в совершенно искреннюю улыбку; обернувшись, я встретил лучистый взгляд карих очей девушки, уже бросившей велосипед и теперь смело балансирующей на огромных валунах! А ведь это совсем неудобно делать пусть даже и на небольших каблучках…

— Осторожнее. — я подал Сьюзи руку. — Не хватало еще, чтобы я стал причиной твоих травм!

— Я уже говорила, что ты странный? — девушка смешно наклонила голову набок.

— Раз десять. — я лишь сухо констатирую факт.

— Ты такой скучный. — маленький кулачек слабо ткнул меня в плечо. — И прекрати уже бриться! Тебе бы пошла щетина.

Я равнодушно пожал плечами, коротко ответив:

— Армейская привычка.

— Вечно пялишься в океан… У вас на Аляске его разве нет?

— Есть. Но на Аляске он совсем иной…

Девушка смахнула со лба предательски выбившуюся прядь; зря, по мне так было даже интереснее…

— Ну, пусть так. Я что хотела — заскакивай сегодня в бар! Мы все будем тебя ждать.

Девушка погладила меня по плечу, а я поймал себя на мысли, что ей очень идет яркая помада и красное платье. И как соблазнительна тончайшая ниточка шрама на ее шее…

— Обязательно буду. — улыбнулся я. — Но помни: я только ради тебя и терплю эти вечеринки!

— Ловлю на слове! — напомаженные губы быстро коснулись моей щеки. — До вечера, странный северный человек.

Я только улыбнулся в ответ махнув уже удаляющейся от меня девушке… А волны все так же убаюкивающе бьются от берег.

Эхо войны все еще отзывается в Пёрл-Харбор — причем под названием военно-морской базы и самой гавани я понимаю также и поселения на ее берегах… Даже этот шрам у Сьюзи — подарок японской бомбы; слава Богу, мелкий осколок задел девушку на излете, лишь вскользь.

Сейчас-то все давно уже кончено, Япония повержена целых пять лет назад. И все же местные порой невольно вздрагивают при виде групп американских самолетов, возвращающихся с учений и заходящих на посадку…

Впрочем, в своей жизни я успел повидать вещи и похуже японского налета от 7 декабря 1941-го — а вот теперь стою на берегу и мирно любуюсь океаном… Что познал, как кажется, все тайны мира.

Но время созерцания подходит к концу… Пора.

Я спрыгнул с камней. Мягкие туфли наполовину погрузились в песок. Шаг к велосипеду — нужно поторопиться… Сегодня ведь моя смена на аэродроме Хикэм-Филд. Принеси, подай, не мешай — но все с уважением: я ведь герой войны! Пережил японский плен, вернулся… А работа есть работа, друг. Доллары сами себя не заработают, у нас здесь не Оклахома! Военный объект. Нужно работать и гордиться.

— Хей, Айван! Заскакивай на шахматы! Давно тебя не было!

Старик Элл. Я лишь примерно догадываюсь, сколько ему лет — но ходят слухи, что у старика в тумбочке покоится «Медаль Почета» за бои во Франции в 1918-м. Выходит, старик успел надрать фрицам зад еще в Великой войне! А после мировой мясорубки тридцатилетней давности перебрался из Арканзаса на Гавайи.

Я часто размышляю о том времени, когда Элл был молод, полон надежд и стремлений… Непростое время, оно должно было положить конец безумству кровопролития, отнявшего миллионы человеческих жизней! Но люди не справились с тем узлом противоречий, что, как кажется, еще только сильнее затянулся в 18-м… Иногда мы беседуем с Эллом о том, как война меняет людей, закаляя дух — и, одновременно с тем, иссушает душу.

— Знаешь, Айван. — говорил он порой, глядя в небо. — настоящим героем ведь не становится тот, кто ищет славы. Герой — это человек, одержавший победу над собственным страхом. Он вынужден идти вперед, даже когда сердце точат сомнения…