Олег Приходько - Личный убийца
— Что?
— Я спрашиваю, когда вы в последний раз были дома? — Следователь перелистал паспорт Фрола. — На Сельскохозяйственной улице, дом шестнадцать, квартира тридцать один?
Он удивленно вскинул брови, как будто не видел раньше отметки о прописке, перевел взгляд на пострадавшего.
— На Сельскохозяйственной — в прошлом году, — ответил Фрол. — Я там не живу, а только прописан. У сестры.
— Вот как… А сами, значит, снимаете квартиру?
— Совершенно верно. Сам снимаю квартиру по адресу: Планетный проезд, дом два, квартира восемь.
— А там вы когда в последний раз были?
Что-то в такой постановке вопроса настораживало, словно милиционер уже знал, что накануне избиения он домой не заходил. Врать было бессмысленно и бесполезно, тем более что ничего предосудительного Фрол не совершил, если не считать попойки с Ниной Рудинской в Белощапове, ну да за это пусть ей родители ремнем по заднице надают, а ему путаться не с руки, тем более что милиционер уже вертел в прокуренных пальцах билет.
— В понедельник, — поговорил Фрол и прикрыл глаза. В темноте прыгали кровавые чертики, в распухших веках пульсировала кровь.
— Вот как? А где же вы были с понедельника до среды?
— Водку пил и занимался любовью с красивой молодой женщиной, — дерзко ответил Фрол.
Притихшие соседи по палате засмеялись. Милиционер невозмутимо записал показания.
— А что, это имеет какое-то значение? — посмотрел Фрол на него в упор. — Вы так спрашиваете, будто это не меня, а я кого-то избил.
Следователь отреагировал на его всплеск весьма индифферентно. Вообще этот тяжеловесный мужчина за сорок, с редеющими каштановыми волосами, зачесанными на затылок, и круглым, гладко выбритым лицом на пострадавшего Неледина не давил, голоса не повышал — то ли понимал состояние избитого, то ли планировал отношения с ним всерьез и надолго.
— Я спрашиваю вас об этом, Фрол Игнатьевич, потому, что дверь квартиры, которую вы снимаете, оказалась взломанной, а в самой квартире устроен, мягко выражаясь, погром. Было ли похищено что-либо оттуда, мы узнаем после вашей выписки, а пока распишитесь вот здесь, пожалуйста… И еще — вот здесь…
Фрол не мог перечитать записанного следователем, да и не хотел — поставил закорючку сильно задрожавшей рукой.
— Вам плохо? — наклонился к нему следователь. — Позвать врача?
Он помотал головой, но сестра, пощупав его пульс, все же побежала за врачом, и через минуту-другую Фрол почувствовал, как руку повыше локтя стянул жгут, в вену вонзилась тупая игла, и его неудержимо поволокло в сон.
Проснулся он на закате. С помощью алюминиевой палки с резиновой подошвой отправился в туалет. Туго стянутая эластичным бинтом нога онемела, болели ребра и лицо, дышалось с трудом, но все это было ничем по сравнению с ощущением неотвратимой беды. Ощущение стало реальностью с известием, которое принес в девятом часу Стас Хижняк. Он появился в палате, нашел глазами Фрола и только после этого поздоровался с больными.
— Ну ты даешь! — бесцеремонно усевшись на койку в ногах Фрола, положил на тумбочку кулек с яблоками. — Не вписался в рыночные отношения?
Избитый приятель его веселости не разделил, вяло ответил на рукопожатие. Знакомство их было давним, но в дружбу не перерастало; «пофигиста» Хижняка всерьез никто не воспринимал, казалось, он идет по жизни, не преследуя никаких целей, и должность репортера по прозвищу Кудапошлют его вполне устраивает.
— Ты как узнал? — спросил Фрол.
— Ха!.. Звонил тебе все утро, а в обед следователь пришел. Я как раз в кабинете Черноуса «Пентиум» налаживал.
— О чем он спрашивал?
— О тебе. Что ты за гусь, не ездил ли куда в последние дни. Фотографии твои с немецкой фабрики смотрел, потом отправился к кадровикам. У меня спрашивал, когда и с кем ты накануне уходил, не было ли при тебе вещей…
— И что ты ответил?
— Как — что? Ответил, что ушел в половине двенадцатого, при тебе была сумка с аппаратурой. Я ведь тебе триста пятую открывал, где ты ее оставил, вот и рассказал все, как было… А что?
«Значит, сюда следователь пришел, уже зная, что при мне была сумка и что ушел я в одиннадцать тридцать? — думал Фрол. — Зачем же он тогда спрашивал об этом? Как будто не потерпевшего допрашивал, а обвиняемого. В чем он меня подозревает-то?»
— Ты что натворил, Фрол? — наклонившись к самому его уху, шепотом спросил Хижняк.
— Почему — натворил? С чего ты взял? — Сердце Фрола снова заколотилось в груди, подступила тошнота.
— Да я так просто спросил, — ретировался приятель и, помявшись, как бы невзначай произнес: — Тут еще Нинка Рудинская куда-то запропастилась, ее мать к Черноусу заходила, заполошная такая. Я сам не видел, правда, мне Мартинсон рассказал.
«Вот оно! — закрыл глаза Фрол, чувствуя, что проваливается куда-то в пустоту. — Влип!»
— Как… запропастилась, Стас? Что значит…
— Нет ее нигде. Получается, ты был последним, кто ее видел. В понедельник на фабрику вы с ней ездили, — словно оправдываясь, ответил Хижняк. И поспешил успокоить покрывшегося смертельной белизной приятеля: — Да никуда она не денется, я так думаю. Мало ли куда закатилась в отсутствие предков — не маленькая!
«Врешь, дорогой, — подумал Фрол. — Не такой это пустяк, каким ты хочешь мне его представить.
Вот и про отсутствие предков тебе уже известно, не иначе вся редакция только об этом и говорит. И с чего бы следователь стал выяснять мою личность у главного, если бы не было подозрений?»
Теперь он уже не знал, что его беспокоит больше: нападение неизвестных на него, их же (он ни на секунду не сомневался в этом) вторжение в его квартиру, пропажа Рудинской или тон, каким с ним беседовал следователь.
— Зачем ты пришел? — спросил он Хижняка.
Стас похлопал себя по карманам:
— Как — зачем? Навестить пришел… Ты бы ко мне разве не пришел? Что тут такого-то? И вот еще должок принес… Полтинник «зелеными», — положил на тумбочку деньги. — Привет тебе от Григория Ефимовича и от Палехиной. Если тебя не выпишут, она в субботу прийти собиралась.
Это уж и вовсе было туфтой — ни с Мартинсоном, ни с Палехиной Неледин не был на короткой ноге, так что с «приветами» от них Стас явно перестарался.
— Кто тебя отметелил-то, не знаешь? — помолчав, спросил он.
— Тот, кто наверняка знал, что меня не будет дома, — с ходу выбросил первую пришедшую на ум версию Фрол. — Обобрали квартиру…
— Как?!
— Да вот так. Кто-то им прокричал «атас» с улицы, столкнулись со мной в подъезде, ну и влепили в нос кулаком. Чтобы не опознал. А заодно сумку с техникой сорвали с плеча.
Неожиданно слетевшая с языка версия ему понравилась. Простившись с трусоватым, явно спешившим отделаться от него в преддверии неприятностей Хижняком (вот и долг вернул, а еще вчера говорил, что получит деньги только в мае), Фрол стал обдумывать предстоящую беседу со следователем. В том, что такая беседа грянет, он не сомневался, и не беседа, а допрос — так, кажется, это у них называется на милицейском языке.
«Пойти получить на главпочте пленку да рассказать все, как было? — проигрывал он очередной вариант. — А почему тогда сразу не сообщил? Ну, допустим, испугался, убежал… Но, вернувшись-то в Москву и обнаружив пропажу белощаповской пленки, знал, чем это дело может кончиться?.. Тем более когда Нинка не ответила на звонок. А когда проявил пленку с кадром лесной расправы над неизвестным — почему?.. Тут уж и вовсе нет оправдания: зачем по почте-то отправил?!»
Признаться в том, что он задумал по пути в Москву в электричке, Фрол боялся даже себе, идея же была простой: путем частного расследования установить личности бандитов и продать им эту пленку, решив свои финансовые и жилищные проблемы. За такие-то кадры с убийц можно и на тачку, и на квартиру скачать! А что до подлости, то по отношению к кому или к чему? К трупу — так ему уже все равно, его, как говорится, не вернешь; к убийцам — и думать смешно; к морали — какая мораль в стране, где от премьера до крестьянина все наживаются любыми способами? Вот разве что с Нинкой, не дай Бог, беда… Но его, Фрола, вины в том нет — он ушел от нее утром, оставив досыпать в теплой постели…
Попытки оправдать свои действия были тщетными, но и соблазн велик, расстаться с обличительными материалами, сулившими быстрое и верное обогащение, не хотелось. Фрол решил рассказать все, как было с Нинкой, опустив историю с ночными охотниками — уж этого-то проверить никто не сможет.
Перед утренним обходом в палату заглянула медсестра:
— Неледин, к главврачу.
Фрол нехотя встал, преодолевая боль во всем теле, доковылял до туалета. Рассмотрел в зеркальном осколке лицо, начавшее местами чернеть, местами желтеть, умылся.
В кабинете вчерашний милиционер беседовал о чем-то с главврачом, покуривая в форточку. За окном радостно щебетали птицы.
