Марина Воронина - У смерти женское лицо
— Коновалова.
— Ах, Коновалова... Вот что, Георгий Иванович.
Ты иди, а мы с девушкой тут потолкуем. Я посмотрю, что можно сделать.
Гоша поднялся и ушел, напоследок незаметно подмигнув Кате. Это ее не слишком успокоило: Щукин, хоть и выглядел, как обещал Гоша, мировым мужиком, был, похоже, очень и очень непрост, и Катя не видела причин, по которым хозяин процветающего заведения стал бы связываться с подозрительной беспаспортной девицей, пришедшей прямиком с улицы, вряд ли то, что ее привела Лизка Коновалова, могло служить надежной рекомендацией. Кроме того, ее очень беспокоил предстоящий разговор: несмотря на свою довольно бурную жизнь, она так и не научилась решать деловые вопросы через постель... или, как в данном случае, через диван, хотя и не сомневалась, что большинство женщин только так и поступает, во всяком случае, до тех пор, пока это позволяет их внешность. Конечно, Щукин был красив — широкие плечи, волевой подбородок, твердая линия красиво очерченных губ, глубокие серые глаза под высоким лбом, отлично вылепленный нос, благородная седина на висках — все это, не говоря уже о «Мерседесе», выглядело весьма привлекательно, но Кате почему-то всегда казалось, что вопросы трудоустройства и секс лежат в разных областях человеческих взаимоотношений.
«Впрочем, — сказала она себе, — в моем положении особенно выбирать не приходится. Наше с тобой положение, Скворцова, таково, что если наши взгляды в чем-то расходятся с действительностью, то менять придется не действительность, а именно взгляды. Потерпишь, мать твою! Если бы ты дала себе труд потерпеть тогда, три года назад, то не влипла бы в историю, которая в конце концов привела тебя сюда».
— Итак, — сказал Щукин, откидываясь на спинку кресла, — то, что вас привела сюда Коновалова, наводит на определенные размышления. Вы молодая, симпатичная и явно неглупая особа, тем не менее приходите сюда по протекции уличной... э-э-э... да что там! — уличной девицы легкого поведения. Из этого следует вывод, что у вас проблемы, причем, возможно, немаленькие. Я не любопытен и не привык совать нос в чужие дела, но, принимая человека на работу, я должен знать, чего мне ожидать впоследствии. Итак, чего вам не хватает в этой жизни?
Катя вздохнула. Нужно было быстренько решать, что сказать, а чего не говорить этому симпатичному Алексею Петровичу. Он вполне недвусмысленно брал быка за рога, вызывая ее на откровенность, и Катя испытывала сильнейшее искушение рассказать все, как есть, — она чувствовала себя чересчур старой и уставшей для вранья. Хотя, с другой стороны, для тюрьмы и смерти она ощущала себя еще недостаточно повзрослевшей. После секундного колебания она выбрала золотую середину: не правду, но полуправду, точнее, неполную версию правды, которая зачастую скрывает истинное положение вещей лучше любой лжи.
— Многого, — снова вздохнув, ответила она. — Денег, жилья, работы... паспорта.
— Паспорта или прописки? — уточнил внимательно слушавший Щукин.
— И того, и другого, — честно ответила Катя.
— Вы не похожи на человека, который, проведя всю жизнь в отрезанном от всего мира горном селении, спустился в долину за солью, заблудился и забрел в Москву, — заметил на это Щукин. — Следовательно, паспорт у вас был, а потом его не стало. Почему?
— Знаете, — сказала Катя, — я, пожалуй, лучше пойду.
— Сидеть, — негромко, но очень властно приказал Щукин. — А что вы скажете, если я прямо сейчас вызову милицию?
— Ничего не скажу, — стараясь, чтобы голос звучал спокойно, ответила Катя, опуская руку в стоявшую у нее на коленях сумку. — Я застрелю вас молча.
— Вот так штука, — сказал Щукин. — Вот спасибо Коноваловой, подбросила ценный кадр... А вы уверены, что не промахнетесь?
Катя улыбнулась ему без малейшего намека на веселье. Похоже, эта улыбка убедила хозяина ночного клуба лучше всяких слов.
— Ладно, — сказал он. — Забудем о милиции. В бегах?
Катя кивнула.
— Срок? — спросил Щукин. Он по-прежнему был предельно корректен, но доброжелательную улыбку как ветром сдуло. Теперь это был бизнесмен, обсуждающий условия рискованной сделки.
— Будет, когда поймают, — ответила Катя.
— И давно ловят?
— Скоро три года.
Щукин неопределенно хмыкнул, закурил и немного повращался из стороны в сторону в своем кресле. Затем, приняв, как видно, какое-то решение, снова повернулся к Кате.
— Хорошо, — заговорил он. — У меня есть работа. Платить пока что буду немного... Думаю, вдаваться в причины не имеет смысла, они ясны и без этого... Ноги у тебя красивые?
Катя поперхнулась.
— Ноги? — переспросила она. — Ноги как ноги...
— А ну, встань, — скомандовал Щукин.
Катя встала. «Если опять заставят раздеваться, плюну ему в морду и уйду, — решила вдруг она. — Это, конечно, будет совсем не деловой подход, но сколько, черт возьми, можно?!» Однако раздеваться ей не пришлось. Щукин окинул ее быстрым оценивающим взглядом и пожал плечами.
— Действительно, — сказал он, — ноги как ноги. Очень даже неплохие ноги. И грудь вроде бы не на спине. Почему же тебя Гоша в стриптиз не взял?
— Из-за шрама, — ответила Катя. — На боку.
— Ну, это ладно, — махнул рукой Щукин. — Садись. Возьму тебя официанткой... Но если поймаю на обсчете, пеняй на себя. На чай бери сколько влезет, но обманывать не смей. У нас тут довольно строгие порядки, имей в виду.
— Разыскивают меня не за это, — ответила Катя, — если вы это имеете в виду.
— Что имею, то и введу, — совсем уже по-свойски заверил ее Щукин. — Пока свободна, а в пять часов чтобы была на кухне. Найдешь там Веру Антоновну, скажешь, что ты новая официантка. Все, ступай.
— Спасибо, — сказала Катя, но Щукин только рассеянно кивнул в ответ, он уже снова держал в руке телефонную трубку и набирал чей-то номер, держа сигарету в углу рта и морщась от разъедавшего глаза дыма.
— Привет, — сказал Щукин своему абоненту, когда дверь за Катей закрылась. — Нужно, чтобы ты подъехал сегодня вечером. Ага... Да, да. Посмотреть на мое последнее приобретение.
Он глубоко затянулся, слушая своего невидимого собеседника, чему-то негромко рассмеялся и бросил быстрый взгляд на дверь.
— Нет, — сказал он, — на этот раз — нет... Вот именно, и довольно симпатичная притом. Такая, знаешь ли... Ну, сам посмотришь. Все, пока. Жду.
Он положил трубку и еще некоторое время задумчиво смотрел на дверь, прежде чем приняться за свои повседневные дела.
* * *Дребезжащий двенадцати летний «Эскорт», подпрыгнув на выбоине, свернул на Штурвальную. Сидевшая за рулем пышногрудая блондинка от толчка выронила зажатую в ярко накрашенных пухлых губах сигарету и коротко, по-солдатски выматерилась, сразу разрушив тщательно создаваемый образ томной экзальтированной особы. Примостившаяся на заднем сиденье Катя с трудом сдержала смешок. Лизкина подруга Лилек стала выглядеть гораздо более симпатичной, как только перестала корчить из себя Мерилин Монро.
— Вот козлы, — сказала Лилек, кося одним глазом вниз и нашаривая подошвой левой ноги тлеющий окурок. — Дорожный налог дерут, а по дорогам не проехать. Неделю назад подвеску ремонтировала, а она опять стучит.
Катя, за три года более или менее освоившая автомобильные премудрости, могла бы указать ей на ошибку — стучала вовсе не подвеска, а клапаны, но затевать дискуссию ей было лень. День выдался не из легких, а уж вечер и почти вся ночь вообще не лезли ни в какие ворота. Так интенсивно и насыщенно Катя не жила уже давненько, и теперь ее единственным желанием было заползти под одеяло и закрыть глаза.
...Вера Антоновна оказалась тем, что некоторые называют гром-бабой, а иные — фельдфебелем в юбке. Кате так и не удалось до конца уяснить, какую строчку занимает эта дама в табеле о рангах ночного клуба «Омикрон» и как именуется ее должность в официальных документах, но суть в общих чертах была ясна: она командовала официантками и справлялась со своей работой так, что любо-дорого было глянуть. Со стороны. Вблизи же Вера Антоновна выглядела человеком, с которым лучше было не связываться, будь он даже тысячу раз неправ. Голос ее громыхал и лязгал, как гусеницы мчащегося на полной скорости танка, огромный, обтянутый, несмотря на жару, синим сукном бюст стремительно рассекал облака кухонного пара, как нос авианосца «Китти Хоук», а квадратное красное лицо в обрамлении седеющих кудряшек рдело на почти двухметровой высоте подобно тревожному огню маяка, сверкающему сквозь бурю и мглу. У нее были бесцветные глаза с желтоватыми белками, довольно густые черные усы и полный рот железных зубов, которыми она, казалось, при желании могла бы свободно перегрызть водопроводную трубу.
«Черт побери, подумала Катя, — в присутствии этой бабищи только и остается, что лепетать и надеяться, что она не станет сразу набрасываться на тебя с кулаками, а хотя бы дослушает до конца». Выслушав Катин лепет, Вера Антоновна презрительно глянула на нее сверху вниз, издала протяжный полувздох-полустон, полный сдерживаемого негодования на судьбу, которая все время занимается ерундой сама и заставляет заниматься тем же ее, и сказала глубоким басом, нимало не заботясь о том, что ее голос отчетливо слышен во всех уголках обширной ресторанной кухни:
