Стивен Хантер - Мастер-снайпер
В один прекрасный день в дешевом кафе, где он проводил в то время целые дни, он наткнулся на своего друга.
— Ты не слышал, Хенель все еще набирает людей? Я согласен делать все, что угодно. Могу пойти чертежником, подсобным рабочим, заняться моделированием.
— Нет, Ганс, не думаю, что они тебя возьмут. Сам знаешь старика Гуго. Он встанет у тебя на дороге.
— Вот старый дурак!
— Но знаешь, Ганс, я кое-что слышал.
Друг вел себя необычайно нервно. После того как Ганса уволили, они встретились впервые. Вообще-то Ганс был очень удивлен, что встретил его в таком месте.
— И что же ты слышал? — прищурился Фольмерхаузен. Он провел руками по волосам и лицу и только тут впервые заметил, что уже давно не брился.
— Ну, я слышал, что какие-то парни из СС хотят вскоре заключить большой контракт. На «Вампира». Они могут оживить «Вампира».
— Из СС? Какое им до этого дело…
— Ганс, я ни о чем не спрашивал. Я… я просто не задавал вопросов. Но я слышал, что это связано… Он умолк на полуслове.
— С чем? Ну что же ты, Дитер. С чем, ради всего святого? Я никогда не видел тебя таким…
— Ганс, это просто возможность получить работу. Похоже, в войсках СС хотят запустить «Вампир» в производство. Я не…
— Так что же ты слышал?
— Это особый случай. Особое задание. Все держится в большом секрете, этому придают большое значение. Вот и все. Говорят, это исходит из… из очень высоких кругов.
Озадаченный Фольмерхаузен брезгливо поджал губы.
— Мне кажется, они заинтересуются тобой. И даже очень заинтересуются. Ты согласишься? Подумай об этом, Ганс. Пожалуйста.
Одно название СС наполняло его страхом. Об этой организации рассказывали слишком много страшных вещей. Но работа есть работа, особенно когда альтернативой ей является Восточный фронт.
— Да. Да, наверное, я…
Примерно через день он уже беседовал с бледным офицером на Унтер-ден-Айхен, где располагалась секретная штаб-квартира Административно-экономического отдела СС в Берлине.
— Рейхсфюрер очень хочет довести этот контракт до опытной разработки, расположив этот проект в Шварцвальде. Буду с вами откровенен: он считает, что «Вампир», над которым вы работали, может найти применение в сфере деятельности СС, и ему не терпится осуществить это.
— Интересно, — заметил Фольмерхаузен.
Далее офицер начал обсуждать с ним технические вопросы, показав удивительную осведомленность в истории и самой конструкции «Вампира», особенно его стыковки с STG-44. Фольмерхаузена поразило, насколько тщательно был изучен.
Горный массив на юге Германии проект этой, как ее там, WVHA — организацией, о которой до сего дня он ничего и не слышал.
— Вопрос о финансировании не стоит, — пояснил офицер. — Мы знаем, где взять достаточно денег. Наша вспомогательная организация под названием «Ostindustne GmbH» получает очень хорошую прибыль. Дешевые рабочие руки с Востока.
— Ну да, бюджет является важным фактором в таком проекте, — одобрительно кивнул Фольмерхаузен.
— Вы знаете этого парня, Реппа?
— Знаменитого героя войск СС?
— Да, именно его. Он тоже будет участвовать в этом деле. Присоединится к работе над проектом в ближайшее время. Мы дали проекту кодовое название «Нибелунги». Операция «Нибелунги».
— Что за…
— Это идея рейхсфюрера. Он любит привносить такие маленькие штрихи. Конечно, это шутка. Вы ведь понимаете?
Но Фольмерхаузен был в недоумении. Шутка?
— А теперь, господин инженер-доктор, вот что, — продолжил офицер, пододвигая к себе стопку бумаг. — Согласно полевым испытаниям, главный недостаток «Вампира»…
— Неудачный исход испытаний был запланирован С ним обращались как с кухонной утварью. Они извратили…
— Да, да, мы это знаем. Итак, с нашей точки зрения, главная проблема заключается в весе.
— А что еще можно ожидать с его батареями, изоляцией, устройством наведения, оптической системой, с возможностью преобразования энергии?
— Сколько весит «Вампир»?
Фольмерхаузен ничего не ответил. Вопрос был очень скользким.
— Семьдесят килограммов, — ответил на свой вопрос офицер. — На самой границе мобильности.
— Сильный здоровый мужчина… — Мужчина на фронте, под дождем, на холоде, голодный, уставший, не может быть сильным.
Фольмерхаузен снова промолчал. Он отвел взгляд и уставился в пространство. Показывать свой гнев перед офицером СС было небезопасно, и все же он чувствовал, что начинает сердиться.
— Господин доктор, наши требования сводятся к сорока килограммам.
Фольмерхаузен подумал, что ослышался.
— Что? Я не уверен, что…
— Сорок килограммов.
— Это безумие! Вы что, шутите? Какая нелепость!
— Это невозможно сделать?
— Вы ставите под вопрос само существование «Вампира». Ведь это не игрушка. Возможно, в будущем, когда станут доступны новые технологии миниатюризации. Но не сейчас, не…
— У вас будет три месяца. Ну, может быть, даже четыре или пять, сейчас это трудно сказать.
Фольмерхаузен чуть не вскочил со стула, но он видел, что офицер остановил на нем холодный твердый взгляд.
— Я… я не знаю, — заикаясь ответил он.
— У вас будут лучшие производственные возможности, первоклассные специалисты, зеленый свет от всех контрагентов. В вашем распоряжении будут все ресурсы СС, начиная от рейхсфюрера и ниже. Думаю, вы знаете, какая тяжесть легла на всех нас в эти дни.
— Да, но я…
— Мы готовы пройти весь этот путь до конца. Полагаем, что это станет жизненно важным для нашего фюрера, фатерланда и нашей расы. Я не представляю, как вы сможете сказать «нет» рейхсфюреру. Быть выбранным для такой работы — это высокая честь. Кульминационный момент вашей службы рейху.
Фольмерхаузен уловил в последних фразах угрозу, достаточно явную, чтобы остаться незамеченной.
— Конечно, — выдавил он наконец из себя с легкой еврейской улыбочкой. — Это большая честь.
Но в голове у него крутилось: «Что я делаю? Сорок килограммов?»
Сейчас, месяц спустя, до сорока килограммов оставалось еще десять. Все это время они проводили отбор, откидывали лишнее, шли на компромиссы, импровизировали с решениями, мучительно убирая грамм за граммом. Фольмерхаузен мог назвать почти каждый из предыдущих дней по количеству граммов, убранных тут или там, но последние десять килограммов, казалось, убрать было уже невозможно. После постоянного прогресса группа начала топтаться на месте, и к прочим беспокойствам Фольмерхаузена прибавилась еще и тревога по поводу того, заметил ли Репп их заминку или нет.
Он думал о том, что это типичный для него процесс развития карьеры. Он хорошо выполняет большую часть работы, выполняет ее блестяще, но никогда так и не получает от этого никакой реальной выгоды. И вот теперь ему снова мешали какие-то мелочи, которые невозможно контролировать.
На глаза ему навернулись горькие слезы. Казалось, что неудачи, несправедливые гонения, дурные совпадения преследуют его.
Например, какую благодарность, какое уважение он получил за уже произведенную модификацию STG-44? Он взял эффективную, добротно сделанную винтовку, хотя и с затвором и стволом ручной работы, но все же обычный автомат, и сделал из него первоклассное оружие для снайпера. Он одним ударом решил две самые насущные проблемы — шум и точность при дальнем поражении цели, открыв совершенно новую концепцию в баллистике. Поставленная задача заключалась в том, чтобы бесшумно выпустить обойму из тридцати патронов и поразить цель, находящуюся в четырехстах метрах. И это достигнуто: теперь Репп имеет свои тридцать шансов там, где раньше у него не было ничего.
А что в ответ?
Репп просто сидит, уставившись на него своими холодными глазами, и спрашивает: «Но, инженер-доктор, а какой у нас сейчас вес?»
Сегодняшнее собрание прошло не очень-то хорошо: началась резкая перебранка между группой оптиков, большинство из которых были из Мюнхенского технологического института, и группой энергетиков-аккухмуляторщиков, — эти две группы являлись естественными антагонистами в вопросе уменьшения веса. Тем временем люди из группы преобразования энергии хмуро молчали.
Казалось, что все трудности навалились как-то сразу. Фольмерхаузен почувствовал, как у него задрожали руки и ноги, когда глаза всех его сотрудников устремились к нему в ожидании ответов, подсказок, решений. А за этими глазами он, к своему ужасу, видел Реппа. Страдания Фольмерхаузена были неописуемы.
— Господа, послушайте. Я верю…
Он остановился, совершенно не представляя, о чем он хотел сказать, когда начал говорить. С ним часто такое случалось: он начинал уверенно говорить, но где-то на середине терял контроль над своими мыслями и умолкал, а идеи, которые он хотел разъяснить, исчезали. Фольмерхаузен почувствовал, что в нем растет желание убежать; это желание трепыхалось у него в груди, как живое существо.
