Александр Жиров - Черный амулет
Плотно прижал его к ребрам.
Он несколько раз сжал и разжал кулак.
Прожить больше четырех лет в Питере и не научиться внутривенным инъекциям невозможно. Одноразовая, а потому совершенно новая и острая, игла прошила кожу, как масло. Кофи ничего не почувствовал. Комар кусает намного больнее.
Сквозь кожу он видел кончик иглы рядом со вздувшейся веной.
Он слегка надавил на иглу. В стенках вен нет болевых рецепторов. Не понять: попал или не попал. Кофи чуть потянул поршень назад. В шприц с двумя кубиками оксибутерата ринулась кровь. В бесцветной жидкости заклубился густой багровый туман. Очень похожий на гриб ядерного взрыва.
Широкие коричневые губы расползлись в улыбке. Порядок. Попал! Кофи отвел плечо от собственных ребер. Подтяжки сразу отпустили. Он расправил кулак. Расслабил ладонь. И принялся давить на поршень…
— У-у-у-у-у, — застонал черный парень, сползая с кровати на пол. — У-у-уу-у… Приход… Какой ломовой!
Шприц упал, покатился. Он больше не требовался. Кофи блаженствовал. Кайф действительно был ломовой. Ему продали свежий и качественный продукт. Вождь испытывал неземную легкость. Полное раскрепощение. Легкость в теле, легкость в мыслях. Может, так чувствует себя космонавт, кувыркающийся в невесомости?
Нет, космонавту хуже. У него легкость лишь в теле. А в мыслях совсем другое: вернется или не вернется он на родную Землю?
Перед глазами поплыло голубое облачко, в котором метался маленький Кофи. Он держал в руке хлопковый цветок.
Это облако направлялось к розовому облаку.
На розовом облаке сидела маленькая Катя. Кофи протягивал ей цветок, а Катя пыталась схватить его рукой. Чтобы дотянуться, ей не хватало совсем немного.
Кофи ронял из руки хлопковый цветок, и тот, медленно кружась, падал вниз.
Катя плакала, а Кофи ее успокаивал. Говорил, что пойдет на хлопковое поле и нарвет ей там целый букет.
17
На звонок отец с сыном бросились к двери одновременно. «Лена!» — пронеслось в голове Василия Константиновича.
«Мама!» — подумал Борис.
Они столкнулись в прихожей. Посмотрели друг на друга. В другой бы раз улыбнулись. Распахнулась дверь. Тут же испарился еще один шанс на возвращение Елены Владимировны.
— Здравствуйте, дядя Сергей, — сказал Борис.
— Здравия желаю, товарищ полковник! — вытянулся на пороге бывший прапорщик Иванов. — Здравствуй, Боря.
— Проходи, Сережа, проходи, дорогой, — дрожащим голосом произнес Василий Константинович, пожимая руку боевому товарищу. — Ради Бога, не вздумай разуваться…
Хозяевам пришлось покинуть прихожую, чтобы грузному гостю хватило места. Иванов с трудом владел собой. Он знал Василия Кондратьева веселым, пьяным, усталым, жестоким, нерешительным, задумчивым, целеустремленным.
Он знал Василия как человека с молниеносной реакцией. Солдаты шутили, что их командир успевает выстрелить быстрее, чем проснуться.
Иванов никогда не видел Кондратьева жалким. Слабаки не попадают в спецназ.
И уж тем более не командуют в спецназе ротами, батальонами и полками. Он протянул бутылку «Белого аиста». Сказал, опустив глаза:
— Это я вот думал… маму твою, Любовь Семеновну, помянуть…
Трясущейся рукой Кондратьев взял бутылку, передал сыну. Обнял толстогопретолстого Иванова.
— Ох, Сережа, Сережа, — застонал Кондратьев. — В самую пору и отца поминать. Раз мать нашлась мертвая, то отца и подавно давно нет в живых. Ума не приложу, что за напасть обрушилась. За что кара Божья?
Внутри Иванова словно молния проскочила. Его командир никогда ни в кого не верил. Ни в черта, ни в Бога. Вот после таких потрясений люди и становятся верующими фанатиками.
«А если он так уверен в смерти отца, — подумал бывший прапорщик, — то почему не допустить, что и Лена мертва?»
Иванов почти физически ощутил, как все его жирное, бесформенное тело стягивается от ужаса, словно в кокон.
— Ко мне уже в десять утра из угрозыска сыщик приходил, — сказал Иванов, чтобы как-то подбодрить несчастного друга. — Круто они за дело взялись.
Оперативно.
Еще в Бездымкове и Васнецовке Борис лично был свидетелем «оперативной» работы милиции. Он влез в разговор:
— Вы бы знали, кому папе пришлось звонить, чтоб добиться этой оперативности! Сначала нам, как всегда, предложили ждать пять суток. Стали лапшу вешать, сколько семей распалось от того, что пропавших супругов находили в квартирах у любовников. Целыми и невредимыми.
— Да, — кивнул безмерно усталый Василий Константинович. — Они спросили, сколько Лене лет, потом посмотрели на меня. Прикидывали, может ли женщина уйти от такой развалины к другому мужчине. И решили, что так оно и есть… Ох, извини, Сережа, даже забыл тебе присесть предложить.
— Ничего, ничего. — Толстяк Иванов с пыхтением уселся в кресло. — А где же старшенькая твоя?
Кондратьев опустился напротив. Борис откупорил коньяк. Поставил на журнальный столик тарелку с толсто, помужски, нарезанным лимоном.
— Поехала к своему парню, — объяснил Василий Константинович. — Сказала, что милиция двадцать дней искала и не нашла ее деда и бабушку. Сказала, что не верит ментам. И решила вести собственное расследование. Ты себе это можешь представить?
Иванов не мог. Он честно покачал головой.
— Даже на работе успела за свой счет отпуск оформить, — сказал Борис. — Сказала, что, если сидеть сложа руки, нас вырежут всех до единого. И папу, и ее, и меня.
— Но это же бред! — Иванов воздел над головой пухлые, а некогда весьма грозные руки. — Ну какой маньяк может поставить такую цель? В жизни ни о чем подобном не слыхал.
— Все когда-нибудь случается впервые, — обреченно сказал Василий Константинович и прикрыл ладонью глаза.
— А зачем она поехала к своему парню? — спросил Иванов, отвернувшись от плачущего командира и обращаясь к Борису, — Он что, в ФСБ работает?
Даже в такую страшную минуту Борис не сдержал улыбку.
— Ну что вы, дядя Сергей! Просто пока он последний, кто видел позавчера мою маму.
— Постой-ка, Боря… Но мне сыщик говорил, что последним ее видел тот черный парень, который кормит зверей под твоей фамилией.
— Правильно! Это и есть Катькин ухажер.
— Негр по имени э-э… Кофи? — прищурился Иванов, и можно было представить, что точно так он смотрел сквозь прорезь прицела лет двадцать пять тому назад. — Откуда он?
Бывший прапорщик поднес к губам рюмку и одним движением опорожнил.
Никому ничего не объясняя. Во-первых, не тот сейчас момент, чтобы вдаваться в пустые объяснения. Во-вторых, что тут объяснять, когда и так ясно: Иванов — алкоголик. Работа такая.
Борис бросил быстрый взгляд на отца и тоже выпил.
— Кофи из Бенина, — сказал он. — Это небольшая страна в Западной Африке.
В глазах толстяка словно блеснули лезвия.
— Ты меня не лечи, пацан, географией. Мы с твоим отцом в этом чертовом Бенине были одно время безраздельными хозяевами. Господами жизни и смерти.
— Папа мне ничего такого не рассказывал, — пролепетал Борис.
Василий Константинович сквозь пелену горя едва разобрал, о чем речь.
— О таких вещах пятьдесят лет нельзя рассказывать, — ответил бывший прапорщик и наполнил рюмки. — Мы все подписку давали.
— Ты что, Серега, с ума сошел? — глухо произнес полковник в отставке. — В каком таком Бенине мы с тобой хозяйничали?
— Ну, в Порто-Ново!
Лицо полковника на миг озарилось молодым огнем. И погасло.
— Так это ж Дагомея, — тускло сказал он. — Там мы действительно малость покуролесили.
— Василий! — вскричал толстяк. — Да ведь это одно и то же! Дагомея с семьдесят шестого года стала называться Бенином.
— Почему? — тупо спросил Кондратьев, пытаясь что-то осмыслить.
— Ну ты прямо с Луны свалился, — развел руками Иванов. — Где ты был-то в семьдесят шестом?
— Батальон спецназа, — коротко ответил Кондратьев. — Никарагуа.
Борис в изумлении слушал разговор бравых вояк.
— Точно! — вспомнил бывший прапорщик. — Ты мне рассказывал. Под самым носом у США. Да, это не Дагомея, одной ротой было не обойтись…
— Да, — согласился полковник. — Мне там батальона едва хватило… Выходит, Кофи из Дагомеи?
— Выходит, так, — ответил Борис в недоумении.
Василий Константинович обхватил голову руками. Необходимо было сосредоточиться, но безмерность потерь разрушала все попытки логически мыслить.
— Тем более странно, что негр оказался последним, кто видел Елену, — сформулировал за друга толстяк и принял очередную рюмку.
До Бориса дошло, к чему он клонит.
— Да вы что, дядя Сергей! Он же мой друг. Но не это главное. Они с Катькой любят друг друга. Дело идет к свадьбе.
— Что?!
Полковник приподнялся в кресле. Побелели ногти, впившиеся в подлокотники. Иванов, напротив, в ужасе вжался в спинку, и кресло предостерегающе хрустнуло.
