Дмитрий Черкасов - Парижский десант Посейдона
Гладилин выхватил пистолет, намереваясь расстрелять всю троицу, но ему не позволили это осуществить.
По руке капитана был тут же нанесен удар, ПМ полетел на пол. Николай Николаевич предусмотрительно отошел в угол и оттуда следил за развитием событий.
Шея Гладилина попала в стальной захват.
Вопреки ожиданиям капитана, его не ударили по голове и не пырнули ножом. В руках второго амбала сверкнул абсолютно неуместный в распоряжении подобного владельца шприц. Игла ужалила сквозь рукав, и все заволокло мглой.
...В тот самый момент, когда капитан Гладилин проходил эту нехитрую медицинскую процедуру, отряд Маэстро уже вступил в Славяновку и, проверяя дом за домом, неотвратимо приближался к жилищу немки.
Глава одиннадцатая
НОВОБРАНЦЫ
Сроки поджимали, но Каретников, тем не менее, нашел время заглянуть в больницу и навестить Чайку. Чайка уверенно шла на поправку, и ее уже перевели из реанимации в хирургию. Черная полоса для нее, судя по всему, закончилась.
Посейдон пришел к ней с большим букетом роз и «дачкой» – обычный набор: конфеты-апельсины.
Чайка улыбнулась и покачала головой:
– Розы забирай обратно. У моей соседки аллергия на пыльцу и еще тысячу факторов. Сопли висят чуть ли не до пола, а чихает так, что мешает спать.
Палата была двухместная, но сейчас Чайка была одна, болезненная соседка ушла на процедуры.
– Не везет тебе с соседками, однако, – заметил Посейдон.
– И не говори.
– Куда же я дену букет?
– Девушке подари, куда же еще.
– Да, девушке, – усмехнулся Посейдон. – И где она, единственная и неповторимая? Первым делом – самолеты...
Чайка пристально на него посмотрела:
– Чувствую, что это ты не просто к слову. Куда-нибудь летим?
– От тебя ничего не скроешь. Летим, верно. Но ты пока напрасно примазываешься. Отдыхай, твой день – восьмое марта.
– Спишете вы меня, – с горечью сказала Чайка.
– Не говори ерунды, – при этом в голосе Каретникова не было слишком большой уверенности.
– И ты не говори. Ступай уж, я же вижу, что ты как на иголках. Спасибо, что пришел, я оценила.
– Поправляйся, – Посейдон неуклюже поцеловал Чайку в лоб, недоуменно повертел в руках опасный букет и вышел из палаты.
Молодец Чайка. Ни одного лишнего вопроса – куда летят, зачем... А ведь имеет право спросить, и он бы ответил, инструкциям вопреки.
...После посещения больницы он укрепился в решении насчет численности отряда. Он не позволит списать Чайку, конечно. Во всяком случае, он приложит к этому все усилия. Но Чайка выйдет из стационара не сегодня и не завтра, а ему не хватает людей. Семь – идеальное число, сказочное и волшебное. Так он считал про себя, отчасти будучи суеверным, хотя и старался не признаваться самому себе в этой слабости. Сейчас их пятеро, а о пяти углах изба не строится.
И Каретников решил безотлагательно связаться с Клюнтиным, чтобы затребовать пополнение. Он разговаривал с генералом в несвойственной ему категоричной манере.
Тот явно остался недоволен требованием-просьбой.
Посейдону было совершенно ясно, что Клюнтин не желает расширять круг лиц, посвященных в операцию.
И капитан догадывался, почему.
Но генералу было прекрасно известно, что Каретников и в самом деле привык к заявленной численности личного состава, и что все операции выполнялись именно этим числом людей. А на острове Коневец дела пошли так, что не хватило даже семи. Крепость доктора Валентино Баутце – твердый орешек, и если Посейдон говорит, что нужны семеро, то, значит, у него есть на то основания. Генерал-майор счел за лучшее выполнить пожелание капитана.
Поэтому вечером, в совещательной комнате все того же бара-подставы, Каретников был полностью удовлетворен, приветствуя новобранцев – лейтенантов Муромова и Капелыцикову.
Пятерка привычно разместилась за столом, и все сидели мрачные. Место погибшего Нельсона пустовало, наводя на тягостные напоминания. Отсутствие за столом Чайки тоже, признаться, не радовало.
Торпеда в достаточной мере пришел в себя, но был все еще бледен. Магеллан держался бодро, но немного прихрамывал. Лица Флинта и Мины ничего не выражали; оба молча потягивали пиво.
Внизу, под ними, глухо звучала музыка, то и дело доносились пьяноватые выкрики вперемешку с ненатурально задорными призывами диджея.
Когда вновь прибывшие офицеры вошли, Посейдон встал им навстречу:
– Прошу к столу.
Все обменялись рукопожатиями, после чего ненадолго воцарилось молчание. Новичков оценивали.
– Ну что, покрестим сразу? – обратился к «Сиренам» Посейдон.
– Только «Нельсон» не вариант, – сказал Флинт.
– Отныне вы «Сирены», – объявил новичкам Каретников. – Надолго это или нет – не знаю. Но даже если и всего на пять минут, то вы ведете себя как «Сирены» и мыслите соответственно. У всех нас есть оперативные псевдонимы – не красоты ради, как понимаете. Я Посейдон. Это Мина, это Флинт, Торпеда, Магеллан. А если уж у нас есть Флинт, то как вы смотрите, товарищ Муромов, на то, чтобы побыть пиратом и впредь именоваться, скажем, Сильвером?
Долговязый и обманчиво нескладный Муромов усмехнулся:
– Сильвер был одноногий... Инвалид.
– Зато стоил десятка здоровых.
– Да какие могут быть возражения? Если группа решит... Сильвер так Сильвер. Мне нравится.
– Договорились, отлично. Ну а вы, товарищ Капельщикова, – как насчет Русалки? Или Нимфы?
– Я предпочла бы стать Медузой, – отозвалась товарищ Капелыцикова.
– Ради бога. А почему, если не секрет?
Вместо ответа лейтенант Капелыцикова перехватила взгляд Посейдона и уже больше не выпускала, пока тот не дернулся и не отвел глаза.
– Да, понимаю. Вы и в самом деле Медуза. Правда, скорее, не из водной стихии, а из античной мифологии.
– Сирены, кстати, тоже существа сомнительные в смысле реального существования. Как, впрочем, и всемогущий Посейдон.
Флинт слегка улыбнулся – очевидно усомнившись, в свою очередь, в собственной реальности. У Мины на этот счет никаких сомнений не было.
– Хорошо. Добро пожаловать в отряд, Медуза и Сильвер. Вас ввели в курс дела, сообщили подробности?
– Никак нет, – новички ответили почти хором.
– Отставить официоз. Иначе на нем и засветитесь. Все эти «никак нет» придется забыть на неопределенное время. Но это, конечно, не означает упразднения обычной дисциплины. В действительности она у нас даже жестче той, к которой вы привыкли. Но при этом мы – одна семья.
– Понятно, – не без некоторого усилия сказала Медуза, соскальзывая с запретного официоза.
– Тогда начинайте входить в курс дела прямо сейчас. Вместе с остальными... Итак, нам предстоит приятная командировка в прекрасный город Париж. Мечта идиота. Кафешантаны, бутики, Монблан и так далее. Если выдастся возможность, мы посетим там чудесный музей д'Орсе и полюбуемся полотнами импрессионистов. Но это произойдет лишь в том случае, если мы перед этим успешно посетим особняк, расположенный неподалеку, где осмотрим некий сейф или что-то в этом роде.
Медуза, как школьница, подняла руку:
– Можно вопрос?
– Можно.
– Почему не посетить музей перед особняком? Я так понимаю, что мы поедем под видом туристов. Вполне естественно сначала пойти и посетить музей... а походя оценить особняк снаружи.
Посейдону понравилось, что она ничего не спросила ни о жителях особняка, ни о сейфе, ни о надобности его осмотра.
– Возможно...
Тут вмешался Торпеда, задав вопрос: с какого вообще рожна водоплавающим «Сиренам» лезть в особняк?
– Это сухопутная операция...
То же самое Посейдон недавно говорил Клюнтину.
– А тебя что, Торпеда, никогда не учили штурмовать наземные объекты? Те же базы, например?
– Так то с моря...
– Вот и мы пойдем с моря. С реки. Этот особняк, как мне сказали, настоящая цитадель. В нем обосновался старый нацист Валентино Баутце. Он уже одной ногой в могиле, но продолжает отравлять воздух. В сейфе у него какие-то важные документы, которые и являются предметом нашего интереса. С суши цитадель брать нежелательно, поднимется кипеж. Поэтому мы пойдем с Сены.
– А данные предварительной разведки? – спросил Магеллан.
Ну вот, все как по нотам. Стандартные вопросы... Что ж – на них будут соответствующие ответы.
– Их нет, – повторил Посейдон слова генерала Клюнтина – в точности, вплоть до соблюдения генеральской интонации.
Магеллан поджал губы.
Сообразительный парень.
– Когда выступаем? – осведомился Мина.
– На подготовку нам дали сутки. Так что все основные моменты придется, видимо, анализировать уже прямо на местности.
Магеллан меланхолично продекламировал:
– Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...
– Да, – кивнул Каретников, – у тебя правильные образы. Ночь и улица. Правда, не улица, а набережная Анатоля Франса, но это несущественно. Мы не поэты, чтобы выдерживать размер.
– Это круто, – заметил Мина. – Вроде бы и пустячок, зато в центре Парижа, да ночью, да под воду, с оружием, в речку...
