Сергей Самаров - Зомбированный город
— Нет. Не знаю. Не сталкивался с этим.
— В церковном воске значительная доза парафина. Эксперт предположил, что некто купил много церковных свечей, расплавил их, удалил фитили и сделал слепки ключей. Слепки передал кому-то для изготовления точных копий.
— Я понял. Про моих якутов информации нет?
— Утром пойдут опрашивать жильцов подъезда. Того и этого. К кому приходили похожие люди. Сейчас уже поздно. Но не это главное. Я почему звоню в ночь. На ключах обнаружены отпечатки пальцев Бориса. Опера вчера негласно и аккуратно сняли отпечатки с бокала, из которого Борис чай пил. Имели возможность сравнить. Поинтересуйтесь у дочери, мог Борис держать ключи в руках? Еще на них отпечатки посторонних людей. По картотеке ФСБ и МВД эти отпечатки не проходят. Вот. Теперь у меня все.
— Спасибо, Артур Владимирович. Держите меня в курсе всех событий.
— Обо всем, что мне доложат, обязательно передам.
Профессор убрал мобильник и задумался.
В дверь словно мышка поскребла. Так обычно стучит Алина, когда не уверена, спит отец или бодрствует.
— Заходи, дочь, заходи. Я не сплю…
— Извини, папа, я знаю, что ты не спишь. Краем уха слышала разговор. Тебе что-то про Бориса сказали?
— Причем второй раз за сутки. Сначала вечером подполковник ФСБ сказал, чтобы я аккуратнее с Борисом общался. Скользкий, говорит, тип и все время не в свои дела нос сует. А сейчас вот позвонил наш начальник первого отдела. У него прямые данные из ФСБ. Ты знаешь, что мать Бориса уезжала в Израиль?
— Знаю. Она же вернулась.
— Вернулась. До отъезда она была у нас подполковником милиции. Сообщила, что в Израиле служила в полиции. Но ФСБ проверяла. В полиции она не служила. Возможно, в службе безопасности или в «Моссаде»…
— Это что такое?
— «Моссад» — самая сильная разведка мира — израильская. Говорят, она даже ЦРУ контролирует. В принципе, ничего удивительного, потому что евреи разбросаны по всему миру, и шпион «Моссада» везде может быть принят за своего человека. Еще император франков Карл Великий создавал свою разведку из евреев. Так вот, в ФСБ подозревают, что мать Бориса служила там. Но разведчики на пенсию не выходят. Если она там служила, значит, и сейчас продолжает служить. Борис мог взять твои ключи, а потом положить их на место?
— Теоретически мог.
— На ключах нашли его отпечатки пальцев. Если он не брал, как могли там оказаться отпечатки? Не обвиняй, вспомни, может, ты давала ему ключи?
— Да. Два дня назад. Ты был на работе. Я что-то готовила. Посылала его в магазин. Давала ключи. Потом… Вечером как-то… Пришли, на лестничной площадке света не было. Я в замочную скважину попасть не могла. Дала ему ключи, он открывал. Ты еще тогда лампочку вворачивал…
— Помню. Ладно. А ты что не спишь? Понятно. Как и я.
— Вопрос, папа. У тебя работа очень серьезная?
— Чрезвычайно серьезная. Оружие нового типа.
— Борис часто о твоей работе спрашивает. Может, как журналист интересуется. Не знаю. Я ничего не говорю.
— Тогда у меня встречный вопрос. Когда он привел ко мне Игоря Владимировича, он сказал, что этот пациент по моему профилю. Это правда. Но откуда Борис мог знать мой профиль работы? Я подумал, ты что-то сказала. Потом сообразил, что ты сказать ничего не могла, потому что сама ничего не знаешь. Я тебя в суть своей работы не посвящал.
— Так что, теперь не пускать Бориса в дом?
Характером Алина была в мать. Та тоже любила кардинальные решения.
— Делай вид, что ничего не произошло. А дальше — разберемся…
Поговорка гласит: «Пришла беда — раскрывай ворота». Насколько верна эта народная мудрость, профессор Страхов вскоре убедился. Утром он доехал до станции метро, там пересел на институтский автобус и благополучно добрался до своей лаборатории. Зашел в кабинет, откуда только что вышла уборщица. И не успел даже посмотреть в компьютере данные на подопытных животных, как к нему, привычно без стука, ураганом ворвался Торсисян.
— Рассказывай! — потребовал Арсен Эмильевич. — Что ты там вчера сумел выкопать?
— Ты о чем?
— Мы ж с тобой вчера говорили… — напомнил Торсисян. — Ты хотел в семью убийцы сходить, поговорить. Поговорил?
— Поговорил.
— И что? Только время не тяни…
Арсена Эмильевича, кажется, раздражала в других людях привычка говорить вдумчиво и не бросаться словами. Он хотел, чтобы все обладали его за край переливающимся темпераментом и поддерживали его тон беседы. И не хотел принимать во внимание то, что для большинства это было невозможно.
— Пограничное состояние… Пока выливается только в форме истерики, но если бы ты не снял «рамку», могло бы быть и хуже.
— Откуда ты знаешь, что я сам «рамку» снимал?
— Когда мы с Борисом подъехали к дому, ты вместе с подполковником Нестеренко выезжал из двора. Я что, слепой?
— Ну вот, а Стас Петрович сказал еще, что ты нас не узнал. В темноте мы, дескать, едем. Не подумал, что у тебя память как у спецназовца, что ты номер запомнить можешь. Я предупреждал!
— Не в этом суть. Ты теперь понимаешь, что «рамка» работает в обе стороны контура, а не направленно, как ты раньше предполагал. Это не локатор, а просто «рамка». И подобные приборы следует делать только в форме локатора. Иначе сам оператор может получить психическое повреждение.
— «Рамка» работает без оператора. Она облучает пространство и транслирует сигналы через радио, через телевизор или телефон. А напрямую на человека действует только в сам момент передачи программ.
— Это при бытовом использовании. Но использование может быть и военное. Мы делаем приборы не для того, чтобы ФСБ с ними играла.
— При подготовке военных приборов я это учту.
Приборы военного назначения, аналогичные «рамке» по действию, целенаправленно работали через сотовые телефоны и через Интернет. «Рамки» пока делались в испытательном варианте и не передавались на производство на опытный завод, только еще создаваемый при институте. А будут передаваться или нет, это решение примет военная комиссия после завершения и «подгонки» опытного оборудования.
— А как вообще вас приняли? Я подумал, что это бесполезное занятие. Не захочет она с вами общаться. Ее состояние сейчас можно понять.
— Борис меня представил жене убийцы экспертом по психологии, хотя я и не знаю такой официальной должности, и только поэтому она согласилась со мной разговаривать. Но ее уже сейчас, пока не поздно, следует лечить. Я думаю провести с ней пару гипнотических сеансов, чтобы снять пограничное состояние.
— Мы же сняли «рамку».
Игорь Илларионович кисло улыбнулся.
— Это я понимаю. Но как ты думаешь, если человека стукнуть по голове, пусть не лезвием, как этот прапорщик, а обухом топора, ему следует после удара оказывать помощь? Или достаточно того, чтобы не бить снова?
Арсен Эмильевич улыбнулся еще кислее.
— Был бы я такой умный вчера, как моя жена сегодня… — старой одесской поговоркой ответил он и, в обычной своей манере, вскочил со стула, словно с перегретой электрической плиты, и устремился к выходу.
Но профессор остановил его стремительное движение своим вопросом, брошенным в спину, словно булыжник:
— А ты не спрашивал своих заказчиков, по какому принципу они выбирают объекты, которым ставят «рамку»? Меня что-то стал волновать этот вопрос. Ответственность за это лежит и на мне, поскольку я исследую участки мозга, и на тебе, поскольку ты на эти участки воздействуешь.
— Нет. Не спрашивал, — скорее в приемную, чем в кабинет, не оборачиваясь и даже испуганно сказал Торсисян и выскочил за двери, забыв их закрыть. Пришлось Игорю Илларионовичу самому подняться и, вздохнув, закрыть дверь за руководителем соседней лаборатории. Торсисяна не переделаешь.
Но сам Арсен Эмильевич позвонил уже через пять минут.
— Игорь Ларионыч, мне тут пообещали досье дать почитать на твоего друга Бориса. Я тебе сделаю копию, чтобы полюбопытствовал.
Желая «отшить» назойливого коллегу, Страхов сказал:
— Спасибо, Арсен Эмильевич. Я еще вчера с этим досье ознакомился. Не утруждай себя. А мне он вообще-то не друг и даже не сослуживец. Он друг моей дочери, и не больше. А ты на себя досье не запрашивал?
— Думаешь, есть?
— Несомненно. И на тебя, и на меня. И каждый твой контакт с ФСБ там отражен. Для потомков или до смены власти — в стране или в ФСБ.
Это был, грубо говоря, удар ниже пояса. Но Страхов почувствовал удовлетворение от того, что нанес его. Однако Торсисян ответил точно таким же ударом:
— А записи всех твоих домашних разговоров тоже в твое досье заносятся?
Игорь Илларионовичу пришлось проглотить пилюлю. Но все же, что бы Арсен Эмильевич ни говорил, он подал ему хорошую мысль. Следовало только обдумать, как эту мысль воплотить в жизнь.
