Леонид Влодавец - Адская рулетка
Наконец я остановился, не произнеся стандартной формулы «доклад закончил», и Чудо-юдо сказал громкое «хм!», что означало: «Теперь я говорить буду!»
Я, грешным делом, подумал, будто он настолько заинтересовался моими похождениями в виртуальном мире, что забудет прочитать неприятную нотацию, но ошибся. Начал он именно с нее, хотя, наверно, домашняя заготовка была у него намного пространнее.
— Значит, говоришь, тебе тридцать пятый идет? — сказал он, качая головой.
— Надо же! А я, между прочим, в этом возрасте уже подполковником был.
Я не стал говорить, что он запоздал в чинах не только по сравнению с Гайдаром-дедом, который в 16 лет полком командовал, но и по сравнению со мной, два дня возглавлявшим министерство социального обеспечения на Хайди. Кроме того, я еще и президентом «Rodriguez AnSo incorporated» успел побывать.
— Понимаешь, я уже четко ощущал, — задумчиво рассказывал Чудо-юдо, — что можно, а чего нельзя. На какую половицу ставить ногу, а на какую нет. В какие кабинеты почаще заглядывать, а в какие носа не казать. С кем откровенничать, а кому ничего лишнего не говорить. Каких баб обходить за сто верст, а каких трахать в обязательном порядке. Где можно выпить рюмку, а где
— бутылку. Все время контроль над самим собой, постоянно. На нелегалке, с «дипкрышей», даже в Москве. Без расслабухи. И не только потому, что боялся опалиться, залететь сам лично. Мне, видишь ли, как-то привили ощущение ответственности за других. И чем дольше работал, тем крепче понимал, насколько все в этом мире связано и переплетено. Вроде бы сам по себе полностью чист, а неприятность произошла с кем-то. Ни служебное расследование, ни понижение, ни увольнение, ни тем более суд не светят ни по какой линии, но чувствуешь — виноват. Например, когда начальство приказало ввести в игру такого кадра, которого близко к делу нельзя подпускать. Мог намекнуть руководству, что есть сомнения, а не намекнул — виноват! Не возразил, когда был шанс поменять решение, — тоже виноват. В общем, ты не профессионал, тебе все нюансы понять трудно, но надо хотя бы догадываться, какие неприятности могут возникнуть от малюсенького, но непродуманного шага. Скольких людей ты можешь подставить под эти неприятности…
— Я ж говорил, что все понимаю. Расслабился…
— Ни фига ты не понимаешь, — зло прищурился Чудо-юдо. — Ты просто вообразил себя эдаким Джеймсом Бондом — все могу, от всего откручусь, и сейчас, сукин сын, морально считаешь себя правым. Дескать, прошел огонь,
воду, медные трубы и все мне нипочем. Пойми, раздолбай, ты — никто. Мыслящая марионетка. Я тебя дергаю за нитки — ты пляшешь или стреляешь. Я могу в принципе сделать из тебя такого же биоробота, как из Ваньки и Валета. Не делаю только потому, что ты мой сын, хотя так было бы в сто раз проще. Был бы ты такой же, как Ваня или Валет, уже сутки находился бы дома, вполне здоровый. И все развивалось бы не через пень-колоду, а по моему графику и распорядку. У меня в Абу-Даби намечался один полезнейший контакт — пришлось перенести. Это не так безобидно, между прочим. Из-за того, что на сегодня его пришлось отменить, он состоится только через месяц. Если б он сегодня состоялся, то в энском районе земного шара уже через недельку перестали бы убивать людей. В неделю гибнет примерно десять человек. Может быть, и немного, и возможно, люди не самые лучшие, но все-таки. Теперь в лучшем случае смертоубийство прекратится только через пять недель. Значит, вместо семидесяти трупов будет триста пятьдесят. Эту разницу в двести восемьдесят человек можешь спокойно записать на свою душу. Но это люди неконкретные, арифметические. Кому из тех, кто там кровь проливает, выпадет решка — Господь ведает, мы с тобой их имена не знаем, в лицо не видели. Но вот Юрку Лосенка мы знаем оба, а его больше нет. Да, он немного виноват во вчерашнем. Поддался на твои уговоры, оставил машину, надрызгался вместе с вами, не принял всех мер к тому, чтоб организовать преследование. Но главная вина — твоя. Не пришлось бы ему сегодня за тобой ехать — был бы жив… Хотя, аналогично твоему похищению из «Олимпийца», нападение на «Чероки» было случайным! Мы уже знаем это точно. Ты велел проходными дворами ехать, сам говорил. А в этом дворе ребята с «мухой» и двумя автоматами ждали машину банкира — точно такой же «Чероки».
— Он, по-моему, за нами ехал, точнее, в пробке стоял, — припомнил я.
— Тем не менее, если б вы не повернули туда, куда не должны были ехать, то Юрка сейчас не в морге бы лежал, а в кровати с женой, понимаешь? И те два парня из «службы быта» были бы живы. И ты не прибыл бы ко мне на излечение в то время, когда ты мне очень нужен здоровый. Я еще не знаю, можно ли послать нашу новую невестку одну в Швейцарию, хотя этот вопрос нужно решать быстрее.
— Это почему?
— Потому что она переволновалась, когда ты пропал, даже, можно сказать, испытала стресс. Тут ведь еще наложилось то, что дети ее не узнали, Катька вообще нагрубила, к Зинке убежала. Тебе надо было ехать с ней и с Васей, а не отправляться с Лосенком на волю в пампасы. Ты должен был пылинки с нее сдувать! Ходить за ней как пришитый. Ведь знаешь, что такое быть в чужой шкуре…
— Ничего особенного… — вякнул я.
— Да? А то, что для молодой дамы ее внешний вид играет определяющую роль в ее общем самочувствии, ты никогда не слышал?
— Конечно, слышал.
— Так вот, Лена ощущает себя царевной в лягушачьей шкуре, понял? Это не просто метафора. Это синдром. Конечно, Танечка, если ее привести в надлежащий вид, тоже смотрелась весьма симпатично, но все равно чисто объективная оценка не в ее пользу. Лицо не очень чистенькое, рябоватое,
волосы короткие, ростом пониже, ноги слишком мускулистые, руки не округлые -там, наверно, еще два десятка различий, которые Ленку приводят в состояние фрустрации. Она ощущает себя изуродованной, ни больше ни меньше! И тут родной муж, которому надо бы показать, что он без ума от такого сочетания: тело Тани — душа Лены, убедить свою несчастную бабу, что «новое платье» ей очень к лицу, вместо этого срывается на какую-то пьянку, исчезает, потом звонит и просит миллион баксов за свою шкуру… Весело? Она и так не в своей тарелке, а тут еще добавка. Надо работать, спасать Васю, а Ленка сама в истерике валяется, Зинка колет ей успокоительное, я еще не долетел. Результат — Вася потерян.
— Он действительно умер?
— Да. И ты в этом виноват. Конечно, хорошо, что он сумел связаться с тобой напрямую, но это его заслуга, а не твоя. Так, говоришь, он тебе книгу передал?
— Да, только она там осталась…
— Книга — это символ архивированного файла информации. Шифр ты запомнил, значит, мы сможем его распаковать. Гораздо хуже, если у тебя в мозгу еще и Белый волк заархивировался.
— Что это вообще такое?
— Это тот самый логический вирус, от которого умер Вася. Он его так себе представил. То, что ты от него там, в виртуальном мире, убежал — еще ничего не значит. Грубо говоря, твоя и Васина микросхемы сыграли роль модемов, которые связали между собой ваши мозги в локальную сеть. В течение твоего «сна-ходилки» вы с Васей имели объединенное сознание. Никакой реальной границы не было. И сейчас пока трудно определить, остался ли вирус в Васином мозгу, то есть погиб вместе с ним или перешел в твою память. И то и другое содержит в себе элементы плохого и хорошего. Диалектика!
— Волк остался в шахте, — припомнил я еще раз, — люк закрылся, а потом вообще исчез.
— Это все картинки, — отмахнулся Чудо-юдо. — А что за ними реально стоит, еще нужно расшифровать. Вся эта символика системы перехода была построена в Васином сознании. Но он подключил ее к твоей микросхеме, и она стала частью твоего сознания. То, что он в ней зашифровал код доступа к файлу, который передал в виде книги, это понятно. Вроде бы то, что ты ее вынес в исходную точку, должно означать, что файл переписан к тебе в память, а отрыв от Белого волка — блокировку вируса. Но вот что вызывает сомнения. Первое: ты видел, как образ Васи трансформировался в Волка. Второе: Волк вырвался из той «комнаты», где Вася передавал тебе книгу. Эта комната символизирует Васин мозг. Хорошо, если, проскочив «коридор-шахту», ты вышел не в свою собственную память, а во временный канал связи, который обрубился, как только Васино сознание отключилось. Тогда вирус действительно пропал. Но могло быть и так, что «дверь», где были картинки, символизирующие Болта, Валета, Ваню и Васю, непосредственно являлась границей между твоим и Васиным сознанием. Тогда, после смерти Васи, вся система перехода осталась у тебя…
— И Белый волк остался в закрытой шахте, которая может когда-нибудь открыться? — До меня, с некоторым опозданием, стала доходить нешуточная опасность этой ситуации.
— Совершенно верно.
— То есть я могу, извиняюсь, скопытиться так же, как и Лопухин.
— Так точно. Тем не менее это несет в себе кое-что положительное.
