Иван Стрельцов - Бандитские игры
— Да, я командированный, вот застрял в вашем городе и, чтобы время убить, схожу в музей. Так сказать, приобщусь к культуре и истории этого края.
Женщина глядела на меня как на ненормального. И действительно, кого, кроме торговцев антиквариатом, теперь интересует культура? А еще в таком захолустье. Ничего этою молодая мать не сказала, а повернувшись, рукой показала вдоль дороги.
— Пройдете до конца улицы, повернете направо, там будет остановка автобуса, третий номер. Сядете на него, две остановки — и будет музей. Правда, не знаю, работает он или нет.
— Большое спасибо, — сказал я и направился в указанном направлении.
Из-за длинной двухэтажки вышел человек, это был не прежний «топтун», а новый. Молодой человек, несмотря на безветренную погоду, шел согнувшись и подняв воротник. Прямо как статист из фильма про шпионов пятидесятых годов, еще бы черные очки.
Новый «топтун» шел немного позади меня по противоположной стороне улицы, то и дело сам оглядывался, будто не он следил, а за ним следили. Такой «хвост» разве что слепой не заметит.
В указанном месте я повернул направо, и сразу в глаза бросился дощатый навес с синей табличкой автобусной остановки. Под навесом была установлена скамейка на манер тех, что стоят в парках. Присев на край скамейки, я резко повернулся и посмотрел на преследователя. На мгновение наши взгляды встретились, парень потупил глаза и, ускорив шаг, прошел мимо остановки.
С такими затравленными глазами может быть, наверное, только наркоман, примелькавшийся местной милиции. Это подневольный стукач, а не добровольный помощник.
Пока не показался мой автобус, можно было пораскинуть мозгами. Первое — я под «колпаком» у здешней милиции. Второе — слава богу, они меня принимают за ревизора из Москвы, а не за беглого рецидивиста, хоть это отрадно. Что ж, не будем их пока разочаровывать. Третье — необходимо произвести разведку местности. Как? Действительно, как? Стоит мне показаться в районе улицы Володарского без особого на то основания, и мои намерения без труда раскроет мой новый друг Николай Колодин, который доблестно совмещает руководство местной патрульно-постовой службой и уголовным розыском. Явно не дурак. Что делать?
Решение пришло само собой. Идея посетить местный музей возникла спонтанно, когда я увидел «топтуна». Теперь я понял, что первый порыв был верным. В музеях сейчас пусто, и любой филер, сунувшийся за мной следом, будет как блоха на лысине. И вряд ли решится подойти близко, значит, у меня будет возможность побеседовать с кем-нибудь из служащих музея об истории города и, главное, о его расположении.
Из-за поворота показался плоскомордый автобус блекло-оранжевого цвета. В крайнем правом углу лобового стекла был приклеен листок бумаги с жирной цифрой три. Вот и пожаловал мой «маршрут».
Со страшным грохотом автобус остановился перед навесом, я поднялся со скамейки и вошел в салон, следом заскочил еще один пассажир, невысокого роста дядька в темной матерчатой куртке и кожаной кепке. У него было овальное лицо с двойным подбородком, щеки, налитые свежим румянцем. Походка легкая, пружинистая, ясненько, со спортом дяденька дружен. Билетерше он что-то сказал краем рта, она в мгновение посерела и затихла. Без подсказки понятно: это не просто стукачок, а внештатный сотрудник милиции, или, как говорят в простонародье, «тихарь».
Мой новый сопровождающий сел у меня за спиной и демонстративно стал шуршать газетой.
Кажется, весь этот городишко за мной следит. Ну, допустим, не весь, а только несколько человек. Да для такой дыры несколько человек — это вся сеть тайных осведомителей местного отделения милиции. И все ради одного случайного приезжего. Видно, крепко влипли здешние менты, если так перестраховываются. Что делать? Подыграть им или поговорить начистоту с Колодиным? Объяснить ситуацию, даже предложить пару тысяч. Устроим складчину с Андрюхой.
Мысль о деньгах напомнила мне пачку «соток», которые я видел в бумажнике капитана. И слова Акулова, что наш клиент — вице-мэр Хребта, что-то не поделивший с местной милицией. Получается, сам суну голову в пасть тигру, и не только свою, но и Андрюхину. Да и, пожалуй, еще неизвестного мне вице-мэра. Если нас нейтрализуют, вряд ли с ним будут церемониться. Значит, играем до упора бессмертное произведение Николая Васильевича Гоголя.
Автобус, попетляв по узким улочкам городка среди пятиэтажных «хрущоб», выехал на небольшую площадь. С одной стороны за металлической оградой выглядывали голые стволы деревьев, а на арке у входа большими буквами из металла было выведено: «Парк „Комсомольский“». С другой стороны стоял большой одноэтажный особняк с табличкой у парадного входа. Музей, догадался я. Проехав с десяток метров, автобус остановился. Я вышел, за мной вывалился сопровождающий. Глаза его испуганно бегали, еще бы, как тут было поступить? Соблюдая конспирацию, проехать до следующей остановки, а если я рвану в парк или, чего доброго, уйду дворами, что тогда? Теперь он лихорадочно соображал, что делать дальше, коли конспирация нарушена. Ничего не скажешь, непрофессионально. Я сделал вид, будто ничего не заметил, и пошел в сторону музея, мой филер остался на месте.
Музей, к моему счастью, работал, я заплатил за билет женщине у входа, синей, как мороженая курица, и стал знакомиться с экспозицией.
Этот особняк до революции принадлежал купцу первой гильдии Карабанову. В восемнадцатом году особняк национализировали, а самого купца расстреляли за контрреволюционную деятельность. Рядом с плакатом, где сообщалось о судьбе бывшего владельца этого здания, висела большая икона и горела лампада, под которой была прибита к стене бронзовая табличка, где сообщалось, что лампада была зажжена за упокой души зверски замученного большевиками купца и раба божьего.
Дальше шли раздел первобытного строя и до российская эпоха, затем освоение Урала, революция, Гражданская война, первые пятилетки, Великая Отечественная и уже наше время.
Конечно же, меня интересовало «наше время», а особенно внешний облик города (и желательно план). Но чтобы не вызвать подозрений, я начал осматривать постепенно. Быстро прошел экспозиции, рассказывающие об уральских мамонтах и первобытных бомжах, когда-то заселявших здешние края. Потом зал, посвященный освоению недр Урала, зарождающемуся капитализму в России. Затем зал революции и Гражданской войны.
В большой угловой комнате вдоль стен были развешаны картины местных художников, под стеклом на стендах лежали муляжи оружия, какие-то документы, фотографии тех времен. В общем, все как во всех музеях, за исключением лампады. Кроме документов, подтверждающих победное шествие советской власти, тут лежали документы, подтверждающие и обратное. Статьи из теперешних местных газет о зверствах чекистов и продотрядников.
В самом центре зала была выставлена огромная картина в золоченой раме. Судя по яркости красок, это произведение было из «новых». На фоне Уральских гор конные музыканты, облаченные в серые мундиры с золотыми погонами, аксельбантами и Георгиевскими крестами, натужно раздувая щеки, приближались к ликующей толпе горожан. Картина называлась «Вступление войск генерала Колчака в город Хребет-Уральский». Нечто подобное я уже видел, только музыканты были одеты не в офицерские мундиры белогвардейцев, а в красноармейские буденовки, называлась картина «Музыканты Первой Конной».
— Извините, — обратился я к высушенной старушке в длинной вязаной кофте, — а кто автор этой картины?
— Наш бывший секретарь райкома комсомола, — желчно произнесла старушка, — теперь в Екатеринбурге хозяин ресторана.
Судя по тону, это был «товарищ старой закалки». Что ж, это тоже струна, на которой можно будет сыграть при необходимости. Служащая встала рядом со мной, видимо, ожидая вопросов, слегка переминаясь с ноги на ногу, да уж, жарко здесь не было.
— А что, Колчак и сюда дошел? — спросил я первое, что пришло в голову.
— Какой Колчак, — вздохнула женщина, — красные ушли, а белые сюда не заходили, слишком мал был городишко, чтобы распылять на него силы.
Мы не спеша перешли в соседний зал, рассказывающий овосстановлении разрушенного Гражданской войной хозяйства, первых пятилетках и коллективизации. Разрухи здесь не было, в первые годы индустриализации в Хребте было построено ремонтное депо паровозов и обновлена ювелирная фабрика. Строительству сельских коммун отводилось совсем немного места: несколько фотографий на деревенскую тему, первый колхозный сноп пшеницы, перетянутый красной широкой лентой, и нож плуга от трактора.
Больше всего меня привлекла небольшая экспозиция в центре зала. На стеклянном столе лежали под ярким светом неоновых ламп три овала из темно-серого алебастра. С овалов на меня смотрели темные глазницы посмертных масок. Таблички под ними гласили: «В. И. Ленин», «Я. М. Свердлов», «Ф. Э. Дзержинский».
