Андрей Таманцев - Точка возврата
— Я все скажу, — сказал Шкрабьюк. — Сейчас, все скажу, только дышать мне трудно, сейчас отдышусь и все скажу.
Побледнел и замолчал.
К нему бросился Док. Одной рукой он взял пульс на шее, другой — на запястье. Потом бросил руку, она упала плетью, оттянул веко и внимательно всмотрелся в глаз.
— Поздравляю с первым трупом, — объявил Док и стянул с головы чулок.
— Инфаркт? — поинтересовался Боцман.
— Да, и обширный. Надо что-то решать, пока не окоченел.
Я вышел из шахматного клуба и постучал к Бороде.
— Борода, — сказал я ему, когда он открыл, — у тебя перчатки есть?
Борода явно испугался, нырнул к себе и вынес пару белых трикотажных рабочих перчаток.
— Что, не колется? — шепотом спросил он.
— Он уже никогда не расколется.
Борода перепугался еще больше, но я его успокоил:
— Он только очнулся, увидел нас и окочурился со страху. Ничего такого мы с ним не делали, только попугать собирались.
Вместе мы вернулись к ребятам и трупу. Борода успокоился, но не совсем. Я вообще заметил, что с выдержкой у него плоховато. Дилетант.
— Может, автокатастрофу инсценировать, — суетился он. — Я место знаю, здесь недалеко.
— Не имеет смысла, если у него и так честный инфаркт, — возразил Док. — С аварией хлопот больше, ее надо еще так инсценировать, чтобы следствие могло объяснить причину. Ты, Андрей, иди к себе, мы сами все сделаем. И не бойся.
Я кивнул Доку, и он вышел на лестницу. За ним двинулся Артист. Артист выбрался на улицу, осмотрелся, вернулся, открыл дверь и заглянул на лестницу. Док просигналил ему сверху — у него все тихо. И тогда Артист кивнул мне — я стоял внизу у входа в «пыточную». По этому сигналу мы с Боцманом подхватили бренные останки замученного москалями украинского патриота и вынесли их к машине. Боцман уже был в перчатках и успел найти ключ в карманах Шкрабьюка. Мы усадили труп рядом с водительским местом, Боцман сел за руль и укатил. Мы вернулись к Бороде и были несколько удивлены, застав у него Деда. Об операции знали только мы и Борода. Гриша со Светой получили инструкцию после вечеринки отправляться по домам. Деду вообще ничего не говорили. Однако он встретил нас словами:
— Ну что, товарищи, укатали «генерала»? Запираться не имело смысла.
— Слабонервные в УНСО «генералы». Инфаркт. Это Борода перестарался, устроил провокацию.
— Скорее не я, а Семен, — возразил Борода. — Я ж видел, как этот взревновал.
— Видимо, и то и другое, — подытожил Док. — И вероятно, еще что-то третье. На сердце он мне жаловался, но я не думал, что так все серьезно. Надо было его послушать — он напрашивался, да я увильнул от этой процедуры. Андрей (Док всегда и ко всем обращался только по имени, прозвищ не признавал), дайка мне папироску покрепче.
— А надо было бы со мной посоветоваться, — встрял Дед. — Напрасно молодежь не доверяет старшим товарищам. Да не смотрите на меня так! Ясно же было, что Шкрабьюка будете брать сегодня. Андрюха окна в шахматке занавесил одеялом — вот и понятно, где вы его прятать собрались. Как вы его скрутили, я в глазок видел. Потом вышел на улицу подстраховать, смотрю — несете.
Я посмотрел на Артиста.
— Не видел я никого, — развел руками Артист.
— Ты пешеходов смотрел, — объяснил Дед. — А я стоял за кусточком. Ты пождал минуту и пошел сигналить. А я эту минуту на тебя любовался!
— Хорошо, — сказал я. — А что бы вы посоветовали, если бы мы к вам обратились?
— Языка выдержать надо. Денька два в темной. Жрать не давать. Можно пару раз спуститься к нему и навалять. И не говорить ему ничего. Потом еще раз навалять — и на допрос.
— Отлично. Но здесь его держать два дня негде. Сюда могли из ЖЭКа наведаться. Да и хватятся его.
— Опять же меня не спросили. Сарай под балконом нашим с Лариской видели? Знаете, какая там дверь? Сам ставил! Окон там нет. Связать, кляп, и вылежит там на полу земляном сколько надо.
— Хорошо. А потом мы его отпустим, а он догадается, где его держали. Ну, например, по звукам, голосам, доносящимся со двора. Или по размерам и форме сарая?
— Так языков разве же отпускают? — изумился Дед. — Если это в нашем тылу, то в плен они идут, а если в их — то в расход.
— Николай Иванович, — одернул его Док. — Сейчас не война.
— Как так не война! Целая армия стоит в горах, того и гляди, на Россию попрут, а ты говоришь — не война.
Однако пора было возвращаться Боцману, а его все не было. Ввалился он только минут через сорок.
— Здравствуйте, дедушка! Что ж вы прятались, не заходили?
— Это он меня фарами присветил, когда выезжал, — пояснил Дед. — Хороший глаз у парня. Узнал.
— В этом чертовом городе ночью светофоры не мигают! — возмущался Боцман. — Мигают желтеньким в дежурном режиме. И вообще, мертвый город. Ни машин, ни пешеходов, ни ментов. Я хотел его у светофора поставить, пересадить, и будто его там и прихватило. Только ни одного перекрестка, где бы ему нужно было притормозить, не оказалось. Остановил просто так, якобы он себя плохо почувствовал и успел остановиться. Руку на сердце еле пристроил, коченеть, зараза, начал.
На этой жизнерадостной ноте я дал отбой личному составу, не задействованному в следующей операции. У меня, Дока и Бороды еще была работа на эту ночь.
Взлом
К центральному комитету СНПУ шли пешком по ночному городу. В ночной палатке взяли по бутылке пива и даже сделали по глотку, потому что город ночью пустел начисто и надо было как-то оправдать эту прогулку. В сумке, болтавшейся на плече у Дока, еще три бутылки пива прикрывали веревки, карабины и крюки. Милиции, правда, тоже видно не было, так что не перед кем было и оправдываться. Фонари здесь работали только в центре, остальной город был предоставлен луне — благо она висела полная, отражалась голубым светом в брусчатке и трамвайных рельсах. От Сверчинского до центра быстрым шагом было минут тридцать, но мы шли не торопясь, изображая праздных гуляк, возвращающихся с посиделок. Так что на проспект Шевченко вышли ближе к рассвету.
Борода провел нас в переулок, мы свернули под арку, прошли один дворик-колодец, другой и ткнулись в ветхую дверь, едва висевшую на ржавых петлях. Без чудовищного скрипа, усиленного эхом колодца, открыть ее не представлялось возможным. Но на высоте в полтора человеческих роста на лестницу, что начиналась за дверью, вело окно с выбитыми стеклами. Через него мы и проникли на это железное винтовое сооружение, ведущее, как казалось в темноте, по крайней мере, до ближайшей галактики. Поднявшись один за другим на шесть высоких этажей, мы очутились перед еще одной дверью, массивной, обитой жестью. Борода извлек из-за пазухи старинный ключ со стержнем толщиной в палец и с удивительной легкостью открыл замок. За дверью была мастерская художника.
— Витькина, — объяснил Борода. — Друга детства, вместе чертей на уроках рисовали. Я ему сказал, что с бабой сюда приду, у него тут поприличнее, чем у меня. Ну и романтика — центр, мансарда, а не подвал на окраине. Он эти дела понимает, дал ключ.
На соседнюю крышу, она была на два этажа ниже, спускались по веревке. Обойдя по крышам периметр квартала, дважды используя свое альпинистское снаряжение, мы вышли на крышу СНПУ. Я заглянул вниз и убедился, что мы на месте. Под нами были проспект и крыльцо, у которого мыкался одетый с головы до ног в черное секьюрити.
Через слуховое окно попасть на чердак было нетрудно. Но чердак был пуст и заперт с другой стороны. Надо было штурмовать одно из окон. Лучше всего было бы десантироваться сразу в какой-нибудь кабинет, но я подозревал, что окно важного кабинета может стоять на сигнализации. Вычислив положение лестничной клетки и укрепив веревку на дымоходной трубе, мы начали спуск. Первым шел я, замыкающим Док. Оставлять человека на крыше не имело смысла. Разве что сторожить веревку, чтоб не сперли. Но спереть ее было решительно некому, а силуэт мужика, торчащего на крыше в неурочное время, — превосходный повод для подозрений.
Осматривать все кабинеты было немыслимо, слишком их было много, и мы спустились на второй этаж, рассчитав, что именно там обычно располагаются апартаменты самых крутых боссов. И не ошиблись, потому что почти сразу нашли кожаную дверь с табличкой генерального секретаря пана Непийводы. Разумеется, дверь была заперта, но Док умел вскрывать не только ампулы. С помощью трех кусков проволоки и листика фольги он одолел английский замок за неполных три минуты. Дверь, ведущая из приемной в кабинет сдалась также быстро. Исследование орехового бюро не дало результата. В нем не было ни одной исписанной бумажки. Враг был начеку, и это не радовало. Но сейф, встроенный в стену, обшитую дубом, был цифровой, а Борода с вечера грозился попытать счастья с таким шкафчиком, используя способ, поведанный ему Дедом.
Впрочем, по его виду похоже было, что Бороду больше устроил бы сейф, против которого у Деда методов не было. Он нехотя полез в карман и вынул надфиль. Торжественно поплевал на ноготь левого мизинца и принялся прорезать в нем напильником паз. Через полминуты он начал потеть и покряхтывать, но довел дело до конца — пропилил ноготь до мяса. Потом подумал несколько секунд и принялся за следующий ноготь. Таким образом он вскоре изуродовал себе все пальцы на левой руке. Когда пилил большой, чуть не вскрикнул, но сдержался. И вот этой резаной рукой он принялся поворачивать маховик с шифром, вздрагивая на каждом щелчке. Дважды пройдя весь круг, он выматерился шепотом, но так страшно, что, казалось, задрожали стены, и сообщил:
