Эдуард Байков - Кинжал без плаща
Лучше вам не видеть того, что я видел и делал – словно бы говорил весь его вид. Сперва он считал ее дочерью. Но недолго – может быть, что-то уточнил, а может быть – ему было уже все равно… Человек, прошедший через ЕГО грехи, посмеялся бы над греховностью инцеста…
Он любил ее в огромной спальне, на огромной кровати, на водяном матрасе, на котором кажется, будто лежишь на облаке. Он любил ее на шелковых простынях, под венецианскими зеркалами, и любил так, как только лучшие мужчины любят самых прекрасных женщин на земле…
Наверное, им ничего уже не нужно было, кроме друг друга.
Но все кончилось так же быстро, как и началось.
Тем утром, когда она его предала, он встал очень рано и очень тщательно побрился своей опасной бритвой – «золинген». Потом позвонил Горелову и улетел на другой конец Европы…
А для нее он оставил большой пакет.
Она вскрыла конверт и прочитала записку.
Ее обожгло – наверное, сильнее, чем если бы плеснули кипятком…
«Динара, – писал он своим крупным, уверенным подчерком – Здесь деньги и кольцо с бриллиантом – для тебя. Я хотел бы, чтобы оно стало обручальным, но у каждого своя судьба… Уезжай немедленно, мои люди тебе этого никогда не простят. Будь счастлива»
Без подписи. Он не стал подписывать эту жуткую бумагу, потому, наверное, что не знал, как? Лордиком – дико и пошло, он ведь ей в отцы годился. Леонардом – как-то формально. Мезенцовым – просто глупо. Ну, не «котиком» же, и не «Леонардом Николаевичем»…
Они были из разных миров, и попросту не знали, как позвать друг друга. Ни она – его, ни он – ее…
* * *Их столик был у окна. Майор в пластиковой маске шел к ним быстрыми шагами по ресторанному залу. Маска была из супермаркета, Пупырышкин так толком и не разглядел чья, взял ту, что поближе и почеловечнее.
В руке чуть подрагивал черный пистолетный ствол. Прицел пришелся на затылок Горелова…
Грохот выстрела потряс тихий «Гроссэгер». Люди закричали и как-то разом ринулись под столики. Недожевавший и недоговоривший бывший полковник КГБ СССР Олег Петрович упал, как пьяный, прямо в тарелку простреленной головой.
Мезенцов успел привстать, ни о чем не спрашивая, и сразу все осознав, зачем-то сунул руку в карман пиджака.
Пистолет синевато курил после выстрела. Сизо дымила и недокуренная сигарета Мезенцова, лежавшая в пепельнице перед ним. Лязгнул отскакивающий затвор – и желтобрюхая пуля вырвалась на оперативный простор.
С грохотом упал стул, с которого Леонард Николаевич привстал – грузное тело старика ушло следом, задев соседний столик, широко распластавшись на полу.
Майор Пупырышкин в резиновой маске какого-то американского актера или экстрасенса, подошел к Мезенцову и произвел контрольный выстрел в голову.
Потом двинулся к выходу, используя всеобщее замешательство. Краем глаза он заметил, что из руки Леонарда Николаевича откатился далеко в угол какой-то небольшой предмет, но это было уже не важно.
Может быть, это маленький револьвер, которым Мезенцов собирался защищаться? Или нож? Хотя для ножа в кармане Мезенцов был слишком крупной фигурой…
* * *– …Вот ведь оно как… – бормотал журналист Георгий Гребницкий, которого вычистили из кремлевского пула. – А я думал, он меня ценит… Хорошим пиарщиком называл… Что же это, получается, я заново родился, что ли?!
* * *Это была ее месть, ее последняя и единственная месть. Она помнила телефон палаццо, в котором так недолго была счастлива. Теперь она вернулась к прежней, серой и безнадежной жизни «тягловой скотинки», которой мало платят и много унижают.
После глотка солнца возвращаться в погреб тяжело.
Особенно, если не можешь отмыть в душе прилипшее ощущение собственной ссученности…
Она подняла телефонную трубку. Это будет очень дорогой телефонный звонок, но ей уже все равно. Совершенно все равно.
Она знала, что ее любимый был доном Ронато, членом совета семей, и что сицилийцы не простят его убийцу. Будут искать его всю жизнь, а когда найдут – разрежут горло и выпустят язык на манер галстука…
Но не какого-то дурака Пупырышкина, который суть есть глупое орудие, бесчувственное бревно. Нет. Муромова. Только Виктора Муромова. Если они узнают, что это сделал он…
Она звонила сицилийцам. Звонила, не экономя на международном звонке, хотя знала, что он обойдется в половину ее зарплаты.
Она рассказала им все. А чтобы они поверили – и отомстили Муромову – она назвала себя и свое местоположение.
– Вы понимаете, что при вашей роли вас ждет то же, что и его? – растерянно спросил голос с южным, похожим на армянский, акцентом на том конце провода.
– Мне все равно. Я хочу, чтобы вы приняли мое свидетельство. А доказательство у меня одно – я сама…
Она окончила разговор, разделась и погрузилась в горячую ванну. Здесь у нее была бритва – его старинная, опасная бритва «Золинген», которую она взяла, уезжая из палаццо.
…По мере того, как вода в ванне краснела, ей казалось, что его руки гладят ее все нежнее и нежнее…
История третья. Miserere
Самолет гигантским птеродактилем тяжело опустился на бетонное покрытие и резво кинулся вперед, постепенно замедляя свой бег. За иллюминаторами проплывала залитая ослепительным солнцем африканская земля. Лайнер, словно сбившаяся с курса арктическая птица, окунулся в пекло. Взревели напоследок двигатели, пассажиры затряслись в своих креслах.
«Не ходите дети в Африку гулять». Что ж, детьми они были уже давно, а сюда прилетели отнюдь не для праздных прогулок, а решать очень серьезные дела – прямо скажем, государственной важности. Прибыли в составе трех человек: Алексей и двое его спутников – полковник ГРУ Виктор Муромов и представитель «Росвооружения» Олег Чердынцев. Звание последнего Алексею Смирнову было неизвестно.
В аэропорту их встречали люди Васильева. Алексей с легкостью вызвал в памяти электронное досье на этого новорусского магната. Опуская подробности, можно было резюмировать: Васильев – «владелец заводов, газет, пароходов» из тех, кого называли предпринимателями-патриотами, – из новой волны национально ориентированных бизнесменов, исповедующих идею сильной и независимой России и стойко не переносящих разных олигархов-инородцев и иже с ними. Васильев упрямо поднимал производственную инфраструктуру, соединяя в единую империю множество разбросанных по регионам промышленных объектов, дышащих на ладан. Учредил несколько культурных фондов, строил школы и детские сады, открывал дома культуры и новые храмы, финансировал издание российских литературных журналов и деятельность отечественных киностудий. И еще много чего делал, неизменно добиваясь успехов – действуя, где напором, а где хитростью. Не жалел денег на подкуп чиновников, раздавал щедрые подарки, оказывал разнообразные услуги нужным людям.
Георгий Иванович Васильев слыл прагматичным, трезвомыслящим реалистом и циником. Но, как и у всякого, истинно русского человека, присутствовала в его широкой натуре некая загадка, необъяснимая глубинная суть, заставляющая расчетливого нувориша поддерживать проекты, ну совершенно невыгодные с точки зрения делового человека, а где-то и прямо убыточные. Выгода от этих начинаний лежала в плоскости иной, виртуальной – возрождение духовности России, самосознания ее народа, идейности ее сынов и дочерей, самоуважения и достоинства граждан, и еще Бог знает чего, столь же, на первый взгляд, эфемерного. Но лишь на первый взгляд…
Из аэропорта разведчиков привезли в город, в резиденцию Васильева – пятизвездочный отель, где весь верхний этаж снимал русский богатей. Из окон была видна рощица пальм, за которыми шумел океан – его приглушенный рокот доносился и досюда. Этажом ниже для гостей были зарезервированы номера-люкс с видом на побережье.
* * *– Так что, сами понимаете, други мои, – Васильев обвел гостей испытующим взглядом, – дело это для нашей державы, как сказал бы незабвенный Владимир Ильич, архиважное. Представляете, какие деньги потекут в наш прохудившийся бюджет? Причем этот веселый ручеек обещает в дальнейшем превратиться в полноводную реку, так сказать, в канал…
Он выдержал паузу, затем добавил, четко выговаривая каждое слово:
– Если мы с вами сделаем все как надо.
Хозяин поднялся, подошел к широкому окну, прикрытому каскадом жалюзи, обернулся и с хитрецой промолвил:
– Ну, а я стану смотрителем этого канала, а посему приложу максимум усилий в его строительстве. Впрочем, вы люди взрослые, серьезные, сами все прекрасно понимаете.
Они понимали. Африканцы долго думали и выбирали, пока, наконец, не склонились окончательно в их пользу – российское оружие в условиях жары и пустыни предпочтительнее европейского, израильского и даже американского. Да и дешевле выйдет! Плюс давние связи с их оборонкой – еще со времен некогда могучего Советского Союза.
