Евгений Покровский - Тот, кто стоит за спиной
— Я же говорю, меня ждут, там…
Сивцов понял, что дальнейший разговор бессмыслен и надо срочно менять тактику.
— Ну тогда садитесь в машину. Я вас быстро домой доставлю.
Программист подозрительно заглянул в салон и потрогал через открытое боковое стекло обивку кресел.
— А на переднее сиденье можно? — отрывисто спросил он, не глядя на майора.
— Можно, только не за руль! — ласково ответил Сивцов и стер со лба испарину.
* * *
Не чувствуя ни палящего зноя, ни движения воздушных потоков, ОН, весь в каком-то огненном свете, висел над землей, настолько ясной и подробной, что она даже казалась ему нереальной.
Прежде расплывчатые границы далеких предметов были четки и понятны. ОН даже мог не всматриваться в очень уж отдаленные дома или деревья. Каким-то невероятным образом они были видны ему в мельчайших деталях — до крохотной шляпки гвоздя на почерневшей от времени стене садового домика, до последнего листа на ветке.
И главное, ОН знал все. Знал, что было со всем этим миром десять минут назад и что еще произойдет с ним через сто лет. И это не удивляло ЕГО…
Но ОН был здесь, в плотном и прозрачном, как толща лесного озера, небе над пестро-лоскутными полями и поселками совсем не для того, чтобы созерцать гармонию.
ЕМУ нужно было найти этого человека и ВОЙТИ в него.
ОН еще не знал, кто этот человек, но ОН уже знал его так хорошо, словно когда-то был им…
И вдруг ОН увидел его, того человека, которым ОН должен был «воспользоваться», чтобы прервать страшную цепь событий, остановить уже запущенную на полные обороты дьявольскую машину зла, которая, словно мясорубка, захватывала все новые жертвы, чтобы выбросить в пустоту их переломанные души.
Земля качнулась под НИМ и, набирая скорость, понеслась навстречу.
Острые верхушки деревьев, столбы электропередач и железные крыши — все это не заботило ЕГО. Все это было несокрушимо твердо… и одновременно прозрачно. То единственное на земле, чего страшился коснуться ОН, была человеческая душа.
И та душа, которую ОН теперь видел среди многих и к которой стремился, была освящена любовью; любовью, очищенной от страсти, любовью, преодолевшей инстинкт.
* * *
Половцев увидел впереди станцию и побежал. К платформе со стороны Петербурга подходила электричка. Литератор почему-то был уверен в том, что сын приехал именно на ней.
На платформе стояли какие-то люди: кто-то встречал своих родственников, кто-то собирался ехать дальше, на Сосново…
Половцев сразу приметил двоих: плечистых и подтянутых ребят в темных очках, один из которых был в свободном пиджаке, а второй в кожаной куртке поверх футболки. Они внимательно смотрели вперед, ощупывая взглядом каждого пассажира, выходящего из вагонов на платформу.
Андрей в синей шапочке с длинным козырьком и в потертом джинсовом костюме шел, задумчиво раскачивая сумкой с продуктами, которыми обычно снабжала его в дорогу маменька. Между ним и двумя плечистыми ребятами оставалось метров шестьдесят. Они уже заметили мальчика и спокойно поджидали его на краю платформы.
Приняв решение, литератор побежал по земле вдоль платформы навстречу сыну.
Со стороны Сосново к станции приближался товарняк. Поравнявшись с сыном, Половцев нырнул под платформу и, разодрав брюки на коленях, выбрался с другой стороны. Вцепившись руками в край платформы, он, все еще не вполне осознавая, зачем он все это делает, крикнул Андрею срывающимся голосом:
— Стой! Сюда! Скорей прыгай ко мне!
— Ты что, папа? Что с тобой? — Андрей удивленно остановился, выпучив глаза на отца.
Товарняк уже подползал к станции. Литератор посмотрел в начало платформы: двое плечистых ребят в черных очках шли к ним быстрым шагом.
— Прыгай сюда, я тебе говорю! — крикнул он сыну, глядя на стремительно приближающихся к ним парней, и вцепился рукой в штанину сына. Половцев так и не понял, что же он такое делает. В полном смятении чувств и ума литератор смотрел на себя как бы со стороны и с удивлением слушал те слова, которые сам произносил.
Поймав взгляд отца, Андрей обернулся и увидел, что по платформе к ним бегут двое мужчин. Мальчик побледнел. Еще не понимая, что от него хотят, он подчинился первому импульсу — импульсу страха. Бросив последний взгляд на бегущих, он спрыгнул с платформы.
Не говоря ни слова, Половцев потянул Андрея за собой. Но Андрей упирался: он не мог понять, почему надо бежать поезду под колеса?
Товарняк был уже в двадцати метрах от них, когда Половцев вдруг закричал так громко и пронзительно, как никогда в жизни еще не кричал. Закричал, не столько пытаясь пересилить в себе страх или перебороть волну отчаяния, сколько ощутив в себе азарт и прилив каких-то неведомых сил. Рядом хрипло дышал Андрей. Они бежали наперерез товарному составу.
Тепловоз пронзительно взвыл, предупреждая о смертельной опасности этих мчащихся наперерез ему безумцев, но оба они, закрыв глаза, успели проскочить перед самой кабиной тепловоза.
— А, черт!
Двое плечистых парней в черных очках, тяжело дыша, остановились перед скрипящим и скрежещущим металлом товарным составом, едва не уткнувшись в его стальные колеса. Им не хватило каких-то двух секунд, чтобы схватить мальчишку и того толстяка, который увел у них из-под носа «добычу».
— Кто это был? — крикнул один из них, приседая, чтобы увидеть, в какую сторону направились беглецы.
— А я откуда знаю! Похититель! Шальной какой-то! И откуда он только взялся?
— Откуда взялся! — проворчал первый раздраженно.
— А хрен его знает. Смотри лучше, куда побегут. Не приведем щенка, с нас голову снимут. Ну я его достану, этого толстого, — глаза его бегали: было видно, что он потрясен происшедшим.
— Да кто же он такой?! Кто?! И откуда он узнал, что…
— Хорош трепаться, Валек! Эх, упустим щенка!
— Не упустим, Серега. Куда он денется? Да и этот толстый тоже далеко не убежит…
* * *
В автомобиле оба — и Сивцов, и Пауков — первые минуты молчали: майор вырабатывал новую тактику, а программист затравленно смотрел на светофоры. «Машина!» произносил он не терпящим возражения тоном, когда на светофоре зажигался желтый, а зеленого все не было и не было. Пауков даже тихонько притопывал ногой от нетерпения. Майор при этом вжимал голову в плечи и следил боковым зрением за пассажиром, контролируя все его подергивания и вздохи.
Сивцов уже давно поставил диагноз своему пассажиру и потому был с ним настороже.
— Какой русский не любит быстрой езды, правда?! — вдруг выпалил Андрей Львович.
— А меня зовут Петр Ильич, — как можно ласковее сказал майор, начиная «массаж».
— Как Чайковского, — деловито заметил пассажир. — А я музыку не люблю.
— И я тоже, — сладенько улыбнулся майор, пытаясь стать ближе Андрею Львовичу.
— Но почему тогда вы — Петр Ильич? — ехидно спросил майора программист и замер, уставившись на майора. — К тому же вы уже лысый.
Майор перестал улыбаться. Он понял, что смертельно устал, что не выдержит больше и пяти минут такого соседства. Нужно было переходить к вопросам и «колоть» этого козла.
— Скажите, пожалуйста, Андрей Львович, к вам кто-нибудь приезжал из Питера по поводу разработанной вами системы защиты информации? — взял «козла» за рога майор.
Глаза программиста вспыхнули огнем несказанной радости. Он даже подпрыгнул на своем сиденье и перестал дергаться: здесь говорили о его любимом предмете! Сивцов повернул голову и увидел блаженную улыбку на губах программиста.
— Не помню… — улыбаясь, программист закрыл глаза и весь (если иметь в виду все части его тела!) успокоился, словно его наконец обесточили — отключили проклятые двести двадцать вольт.
— Вспомните, пожалуйста, примерно год назад. Майор сбросил скорость: он подъезжал к дому программиста.
— Нет, не знаю, не помню… А вот один человек ниоткуда приходил! Очень хороший человек: колбасы принес и вина. Я вино пить не стал, потому что умереть боюсь, а колбасу съел… — Андрей Львович замолчал. Ему не хотелось говорить. Ему хотелось блаженно улыбаться и думать о любимом предмете и хорошем человеке.
— Ну и хорошо, что съели. Вы, Андрей Львович, мне лучше про тех людей расскажите, которые вас о ваших замечательных разработках спрашивали. Ведь такие люди были, правда? — майор и не заметил, как изменился его тон: он говорил с программистом, словно с дурачком из психлечебницы.
— А я и говорю. Когда я съел колбасу, этот человек меня о моей программе спрашивал, очень профессионально спрашивал. А я ответил ему, что не могу разгласить, то есть разглашать. Тогда человек ушел в магазин и принес еще много чего, даже шпроты. Мы пили чай, а потом я ничего не помню. Проснулся — нет его. Хороший человек: колбасу принес, но ничего из комнаты не взял — ни одной дискеты! И продуктов еще столько осталось. Я их два дня ел. Только голова утром болела. Сильно болела. Я даже на работу не пошел — лег с компрессом и стонал до вечера.
