Крис Пуллен - Бомба для монополии
— Ладно, — сказал Паркер. — Вот парень, который знает, что делает. Что теперь? Я жду приглашения.
— Мы можем использовать старую «финку», — сказала Дита.
— А не это веселенькое местечко на холме?
— Нет.
— Ну, тогда о'кей. Веди.
Куда идти — было вполне понятно, от крытого красной черепицей дома их отделяли примерно триста метров высокой травы. Но хотя бы этот путь он мог проделать, следуя за ней, следуя за этими бедрами, обтянутыми тугими джинсами, за этими икрами, и — о! — за этими золотыми туфельками. Следом за Паркером шел Гудалл. А Гудалл думал, как отвратительно, что его командир ведет себя как беспородный пес, бегущий за сукой.
Большие отвратительные мухи жужжали вокруг. Запах скота, не такой уж неприятный сам по себе, хотя и не в такой концентрации, как здесь, сгущался вокруг них, а солнце вдруг показалось слишком жарким, хотя теперь оно прорывалось сквозь собирающиеся грозовые облака. Громыхнул гром, и пара тяжелых дождевых капель упала на плечо Гудалла, но настоящий дождь пошел только через два часа.
«Финку» окружали корали, и трое работников по большей части подпирали их стены, жуя травинки с куда большим интересом, чем их подопечные бычки. Тут же, очевидно, была и кормушка из вагонки, а заодно и летняя кухня с железной трубой от очага. Далее — довольно обширные стойла и клумба увядших бегоний в центре, а еще стоячие часы с золотым листом на черном футляре, который выглядел скорее как вещь из помещичьего дома. Шесть боксов использовались — в трех были вполне приличные, хотя и маленькие пегие лошади, в трех — лоснящиеся сильные мулы, а еще была пара серых осликов, привязанных в темном углу рядом с голубым трактором «форд».
Они обогнули скотный двор и вышли на полутеррасу-полуверанду главного дома, которая смотрела вниз по склону на реку. Все окна были закрыты, ставни задвинуты. Краска осыпалась, дорожка была разворочена, железные столбы, подпиравшие навес веранды, проржавели. В центре, по бокам от двойной двери, сделанной из серебристого дерева, стояли две резные терракотовые вазы, наполненные мертвыми побегами пеларгонии, которые напоминали коричневые скелетообразные руки, протянутые, чтобы выпросить воды. Дита сдвинула одну из ваз с видимой легкостью.
— Там должен быть ключ.
Он там и был. Гудалл ухватил его, и Дита с едва заметным вздохом облегчения поставила вазу на место. Паркер протянул руку за ключом, но Гудалл открыл дверь сам. Ключ заржавел, но замок был недавно хорошо смазан, возможно, в ожидании их приезда. Если это было так, то это было единственным приготовлением.
Открывая ставни, они прошлись по комнатам, которых было больше десятка, в большинстве своем больших. В окнах не было стекол, да и вряд ли их когда-нибудь стеклили. Пыль поднималась вокруг них. В доме не было мебели, ни единой доски, ни картины, ни украшения. Единственным признаком жизни были гекконы, которые висели вокруг ставень в ожидании мух на прогретом солнцем дереве, да остатки гнезда с мертвыми птенцами в очаге, который занимал полстены в самой большой комнате.
Трубы и погнутая арматура указывали, где находятся ванная и туалеты, но единственный кран торчал в стене того помещения, которое могло быть кухней, и был, разумеется, сух. Гудалл пощелкал латунными переключателями у дверей без всякого эффекта.
Они вернулись к главному входу.
— Ладно, плевать на эту шуточку, — прорычал Паркер и повернулся к Дите. — Было бы лучше, если бы ты сходила и сказала владельцу, Форду — или как его там, что мы хотим получить что-нибудь, на чем можно спать, еду и чтобы починили водопровод — короче, чтобы здесь можно было жить.
Ее глаза сузились, и между ней и Паркером словно проскочила искра.
— Сеньор Форд — американец. Вам не понадобится переводчик. Вы можете поговорить с ним, если хотите. Но он очень разозлится, если вы это сделаете. Основное условие нашего договора, помимо очень высокой платы, было то, что никто из нас не подойдет к его дому ближе, чем мы сейчас находимся, и что мы никогда не будем говорить с ним один на один.
Снаружи послышался шум мотора легкого джипа, очевидно, спускающегося с холма.
— Плевать, — повторил Паркер, еще более разозлившись. — Я не знаю всех деталей вашей сделки с ним, но мне кажется, что туда входило обеспечение минимально цивилизованной жизни...
Он направился к выходу.
На заднем бортике джипа сидели двое, болтая ногами. Они были в полевой униформе, с красными головными повязками, и выглядели, по мнению Гудалла, как самые настоящие латиноамериканские «плохие парни». Впечатление усиливалось тем, что один из них плюнул в пыль, после чего оба передернули затворы своих старых, но почти наверняка годных к употреблению восьмизарядных «гаранд-М1» — первых автоматических карабинов, принятых на вооружение.
11
Мэт Добсон любил свою работу — торговлю орудиями смерти по всему злосчастному шарику. Это был, как он часто отмечал, превосходный рынок для предпринимателя — то есть оборотистого посредника, потому что хотя обеспечение покупателя товаром обычно удовлетворяет потребности, что означает, что этот участок рынка хотя бы временно насыщен, торговля оружием порождает новую потребность в нем. Вы покупаете оружие, чтобы защитить себя от агрессора или чтобы отпугнуть его. Вы покупаете оружие потому, что вы сами стремитесь стать агрессором. Зачастую вы покупаете оружие не ради какой-либо цели, а просто чтобы произвести впечатление, продемонстрировать всему миру, что вы сильны и значите больше, чем ваши соседи. Но каковы бы ни были причины, вы создаете потребность — ваши соседи, ваши соперники, ваши враги тоже начинают покупать оружие просто потому, что оно есть у вас.
В результате самые богатые нации вооружаются и перевооружаются все более мудреным оружием, порождая этим резерв оружия устаревшего. Так что всегда есть множество возможностей в кратчайшее время удовлетворить аппетиты богатых, но не богатейших, и далее — по нисходящей. А ниже и вне этого ранжира существуют вольные вояки, террористы и преступники. Не то чтобы Добсон когда-либо продавал или покупал у них что-либо, но он принимал во внимание их существование и способы ведения дел. Частные армии вроде финчли-кэмденовской были нижним пределом, до которого он опускался.
Разумеется, на поверхности была система лицемерных кодов, стандартов, нормы, даже законы, контролирующие постоянное передвижение оружия туда и сюда через моря и границы, и постановления Объединенных Наций, которые могли, по их мнению, управлять этой зловещей торговлей или хотя бы держать ее под наблюдением наилучшим в этом наилучшем из миров способом. Но торговля, объявленная нелегальной или хотя бы слегка сомнительной, немедленно порождает темных дельцов, которые за огромные барыши доставят то, что надо, туда, куда надо, — как оружие, так и наркотики. Разница в том, что, пока, скажем, Иран или Индонезия будут раем для торговцев наркотиками, они будут рады торговцу оружием в своих диванах и святая святых самых влиятельных людей страны.
Все это доставляло Добсону большое удовольствие и было способно сделать его на самом деле очень богатым человеком. Но в этом бизнесе была и другая, темная сторона — по крайней мере он это сознавал.
Его мать была, похоже, не только следующим лидером тори, но и спасителем партии, которой нечего было терять, потеряв после девятнадцатилетнего пребывания у власти почти все. И тогда возникла миссис Добсон — толстая леди с йоркширским акцентом, которая была способна скорее умереть, чем проиграть, хотя на самом деле однажды она проиграла, после почти года в Кембриджском университете, и должна была давать уроки красноречия, чтобы вернуться на утраченную позицию. В конце восьмидесятых она была младшим министром в теневом кабинете. К середине девяностых стала канцлером Казначейства после того, как толстенький предшественник собрался стать премьер-министром. И он оказался столь же слаб, как и прежний, так что она была следующей кандидатурой, Повторялся 1975 год. На горизонте вырисовывалась вторая Тэтчер. Официальный опрос бросил только клеветническую тень на ее поведение в ДТИ десятью годами ранее, но этого хватило для премьер-министра, опасавшегося почувствовать ее нож в своей спине, чтобы сместить миссис Добсон.
Она говорила, что это был заговор аристократии, старой гвардии, Великих и Сильных, устроенный с целью не допустить снова славы или поражений (в зависимости от точки зрения собеседника) Века Тэтчер, и, конечно, ее сын был согласен с ней.
Это означало, что Мэт Добсон завидовал — черной, тяжелой завистью — любому, кто принадлежал к этой на вид незапятнанной шайке дерьма высшего класса, предки которых порабощали страну, к этим хозяевам Британии, чьи огромные богатства происходили от сахарных плантаций Вест-Индии восемнадцатого века, на которых работали рабы. И полковник Дикки Финчли-Кэмден был, конечно, из этих герцогов Того-то и эрлов Сего-то. Облапошивая его на несколько сотен тысяч, Добсон мог получить полное удовлетворение за то, что его предки сто лет назад были рыботорговцами в Йоркшире. И, конечно же, его в этом поддержит любимая матушка. Будучи изгнанной, она по-прежнему собирала все сплетни, поддерживала связи и многим могла позвонить, и многие могли помочь ему. Когда вечером он просматривал список заказов Финчли-Кэмдена и подводил итоги, ему пришло в голову, как организовать аренду оружия и доставку в запечатанных контейнерах к восточному побережью Атлантики в таможенные склады трех «свободных» портов — Гибралтара, Танжера и Лас-Пальмаса. Теперь нужно было переправить их в Пуэрто-Лимон на карибском побережье Коста-Рики — порт, указанный Финчли-Кэмденом. Но, кроме того, ему нужен был кто-то, кто был бы готов приложить небольшое усилие, чтобы выяснить, куда они отправятся потом. Он знал такого человека — Генри Уоллес, наполовину отошедший от дел брокер по кораблям. Он уже этим не занимался, но за вознаграждение мог бы найти для этого агента в Пуэрто-Лимоне.
