Владимир Гриньков - Ментовские оборотни
– Я в курсе, – сказал на это Гриша вежливо, ожидая уже третьей по счету оплаты за проезд.
– Я же с тобой еще не расплатился? – глянул пьяным глазом пассажир.
– Нет! – ответил Гриша твердо.
Ожидаемую третью тысячу он уже считал своей и не отказался бы от нее даже под роспись об ответственности за дачу ложных показаний.
– Тогда держи! – сказал клиент великодушно и отсчитал деньги из еще сохраняющей пухлость пачки. – А Солянка скоро? Мне на Солянку еще надо заехать.
– Я помню, – сказал ласково Гриша. – Вы спите, я вас разбужу.
Ему давно уже так не фартило. Последний раз, как он смог вспомнить, ему судьба подбросила презент года полтора назад, когда он нашел пятьдесят рублей на полу в чебуречной – там же, на Солянке, кстати, и расположенной. Счастливое место, получается. Как-то так господь сподобил, видно, что таксистам там везло.
Пока доехали до Солянки, Гриша без особых хлопот заработал еще тысячу рублей, и он нутром опытного таксиста чувствовал, что это не конец. Клиента уже основательно развезло, и с деньгами он расставался легко и охотно, с ним просто любо-дорого было общаться.
Приехали на Солянку.
– Здесь! – сказал пассажир и пьяно ткнул пальцем за окно, показывая, где следует остановиться. – Я недолго.
– Хорошо, – ответил Гриша кротко. – Вас проводить?
– Я сам дойду. Как-нибудь.
Гриша видел, что клиент действительно может идти только «как-нибудь», и никак иначе, потому что нормально идти у него уже не получалось, но дело было вовсе не в этом, а в том, что Грише очень не хотелось, чтобы его пассажир где-нибудь заблудился или вовсе даже упал и заснул, потому что чувствовал Гриша – не все еще свои деньги он сегодня заработал.
Клиент ушел. И только тогда Гриша Спиридонов дал волю чувствам.
– Во! – сказал он потрясенно.
И дальше он еще сказал, но там уже так цветисто получилось, что при монтаже программы его восхищенную речь придется заменять писком, потому что за мат в эфире нас взгреют так, что мало не покажется.
Все Грише сейчас в его жизни нравилось. И то, что он таксист. И то, что именно сегодня его смена, а не выходной у него или, допустим, отгул. И хорошо, что из Бирюлева в Долгопрудный. И вообще хорошо все, если разобраться.
– Здравствуй, дорогой, – сказали Грише в открытое окошко.
Он повернул голову и увидел цыганку.
– Отвали! – сказал Гриша вежливо, пребывая в состоянии счастливой расслабленности, когда ни с кем не хочется особенно собачиться, а хочется окружающих немножко даже любить.
– Дай пятьдесят рублей, я тебе хорошо погадаю, – предложила цыганка с такой безнадегой в голосе, что было понятно – с заработками у нее дело швах и гонораров за свои цыганские таланты она не получала уже давным-давно.
– Я тебе сам погадаю за пятьдесят рублей, – рассудительно отвечал Гриша, и было видно, что даже монетку достоинством в пятьдесят копеек выцыганить у него крайне проблематично.
– Хороший ты человек, и сердце у тебя доброе, – уныло сообщила цыганка.
– Это да, – подтвердил Гриша, хотя лично он на свой счет никогда не обольщался.
– Ну хоть тридцать рублей дай, – канючила цыганка.
Гриша ей ответил, и его ответ нам тоже придется заменять писком.
– И будет тебе счастье! – меланхолично тарабанила привычный текст цыганка. – И богатство наживешь!
Тут Спиридонов промолчал, потому что про богатство слушать всегда приятно.
– Еще больше наживешь, чем раньше! – пророчествовала цыганка, ободренная молчанием охмуряемого ею Григория. – И так у тебя хорошо все идет, и еще ты столько же богатства наживешь.
Гриша прикинул, сколько в пачке у клиента осталось денег, и обнаружил некоторое совпадение профессионального трепа цыганки с его собственными ожиданиями от увлекательной и финансово приятной поездки из Бирюлева в Долгопрудный.
– Богатство тебе будет, потому что деньги сами к тебе идут. От одного уходят, к другому приходят, – делилась итогами своих жизненных наблюдений цыганка, а Гриша слушал ее со всевозрастающим вниманием, уже обнаруживая в словах цыганки скрытый смысл и даже какое-то правдоподобие. – От него уходят – так ему и надо! – сказала цыганка уверенно.
В глубине души Гриша был с нею согласен.
– А к тебе приходят – потому что заслужил! – еще больше окреп голос цыганки. – Дай десять рублей!
– Пшла вон! – очнулся от гипноза Гриша.
– Я же не для себя, – временно отступила цыганка. – Я для дела. Ты мне десять рублей дашь, я на денежку посмотрю и скажу, сколько ты заработал…
– Очень надо! – хмыкнул Гриша, справедливо полагающий, что десять рублей – слишком высокая плата за то, что ему и так было известно.
– А главное – сколько еще заработаешь, – закончила свою мысль цыганка.
– До свидания! – сказал ей Гриша.
– Хороший ты человек, – неискренне оценила цыганка. – Ладно, пять рублей.
– Пшла вон! – повторил свое недавнее требование Гриша.
– Зачем не хочешь? – запечалилась цыганка. – Пять рублей – это что, деньги? Я ж у тебя их не ворую, я честно зарабатываю.
– Зарабатывать – это когда честно за работу получать, – наставительно произнес Гриша. – А не когда за вранье.
– За какое такое вранье?! – поразилась цыганка так сильно, будто ей только что бросили в лицо обвинение такое ужасное и такое несправедливое, что любая уважающая себя гадалка после этого должна была немедленно покончить жизнь самоубийством.
– Так ведь врешь, – сказал лениво Гриша.
– Я?!! – еще больше поразилась цыганка, хотя казалось, что лучше, чем в предыдущий раз, оскорбленную невинность сыграть уже невозможно. – Да чтоб я проклята была! – ударила себя она кулаками в колыхнувшуюся грудь. – Чтоб я ослепла!! Чтоб я съела свой язык!!!
Прохожие оглядывались. Гриша подумал, что надо было дать этой дуре пять рублей, чтобы отвязалась.
Он пошарил взглядом по салону, набрал в разных укромных местах горстку мелочи и с раздраженным видом протянул деньги цыганке. Мелочь исчезла в цыганских одеждах так бесшумно и стремительно, что впору было усомниться, а действительно ли Гриша деньги ей давал, или это ему просто привиделось.
Цыганка мгновенно прекратила истерику и сказала деловито:
– Четыре тысячи!
– А?! – дрогнул Гриша.
– Ты разбогател на четыре тысячи, – честно отработала свои пять рублей цыганка. – Я тебя, касатик, вижу насквозь. Ты хороший человек, и я тебе помогу. Дай сто рублей!
– Десять! – малодушно сказал Гриша.
– Давай! – требовательно протянула руку цыганка.
Гриша дал ей десятку, которая мгновенно испарилась где-то в воздухе, как показалось Спиридонову.
– Еще ты девяносто должен, – сообщила коварная цыганка.
Вот так ни за что ни про что по сто рублей в один присест Гриша не дарил никому и никогда, даже гаишникам.
– Дороговато! – оценил Григорий.
– Правда стоит столько, сколько стоит. Особенно если это хорошая правда. Ты на базар приходишь, да? Хурму покупаешь, к примеру, да? Тридцать рублей – хорошая, пять рублей – гнилая. Зачем тебе гнилая, да?
– Я не брезгливый, – сказал святую правду Гриша. – И вообще я хурму не очень как-то.
– Ладно, давай без хурмы. Но ты деньги будешь платить?
– Я тебе пятнадцать рублей уже дал? Сначала пять, потом еще десять. Правильно? – позорно закрохоборничал Гриша. – На тебе еще пять – и это уже будет двадцать. Двадцать – это деньги. Двадцать рубликов на дороге не валяются, согласись, – повел рукой вокруг Гриша.
Гадалка послушно проследила взглядом за движением его руки. Никаких денег на пыльном асфальте действительно не наблюдалось. Это неприятное открытие, по-видимому, подействовало на цыганку.
– Ладно, пятьдесят, – сказала она. – И тогда я твое будущее прозрею.
– А за тридцатку то же самое? – предложил Гриша. – Прозреть, в смысле.
– За такие деньги пускай тебе Клинтон на дудке сыграет, – оскорбилась цыганка.
– Тогда я не хочу!
– Как знаешь!
– Ладно, тридцать пять! – передумал Гриша.
– Давай!
– Но больше никаких доплат! – решил окончательно обезопасить себя от дальнейшего вымогательства Спиридонов.
– Договорились!
– Мамой поклянись!
– Клянусь твоей мамой! – не стала упираться цыганка.
– Моей не надо! – всполошился Гриша. – Своей клянись!
– Ну чего ты привязался? – вдруг озлобилась цыганка. – Ты за тридцать пять рублей мою маму, старую больную женщину, обидеть хочешь? Ты ее видел? Ты ее знаешь? У нее одного глаза нету, так ты еще от нее чего-то хочешь поиметь?
– А с глазом-то чего такое у нее? – хмуро осведомился Гриша.
– Ослепла, – сообщила цыганка. – Она глазом поклялась однажды… Хорошо еще, что не двумя…
– Ну надо же, – пробормотал Гриша.
Он пошарил по карманам, нашел две мятые десятки и протянул их собеседнице. Цыганка благоразумно взяла деньги и лишь потом стала качать права.
– Я не поняла! – сказала она недовольно. – Ты же говорил – тридцать пять!
