Арч Стрэнтон - Скалолаз. В осаде
Метьюз был хорошим пилотом и, как у всякого хорошего пилота, у него была отличная реакция. Но на стороне фэбээровца, в свою очередь, было два значительных фактора: неожиданность и замкнутое пространство, Мет не мог даже кинуться на противника — тот успел бы нажать на курок куда раньше. Поэтому пилот поступил именно так, как подсказывала ему интуиция — поднял руки ладонями вперед и успокаивающе пробормотал:
— Ну, ну, ну, приятель. Я сдаюсь, сдаюсь. Вот он я. Давай, арестовывай меня.
Голос, приглушенный маской респиратора, звучал неестественно и тускло. Лицо Мастерсона исказила гримаса ненависти.
— Вот ордер на арест, ублюдок… — хрипло выдавил он и нажал на курок.
Выплеснувшееся из ствола пламя пополам со свинцом ударило пилоту в грудь. Мет даже не успел крикнуть. Издав странный горловой вой, он отступил на шаг, запнулся о край чемодана и провалился спиной вперед в ревущую стену ветра…
… Они, как загипнотизированные, следили за кувыркающимся в бездонной глубине неба мертвым телом.
Первым вышел из оцепенения Квейлан.
— Там есть еще кто-нибудь живой?
Звук его голоса привел в чувства остальных. Тревис под маской облизнул пересохшие губы.
— Никого.
— Да? — вдруг завопил Кеннет. — А кто же пристрелил этого ублюдка?
— Я знаю столько же, сколько ты, — ответил Тревис. Он продолжал смотреть на плывущий «Боинг».
— Это была твоя обязанность, мать твою! Где чемоданы? Где деньги? — орал негр. — Ты оглох, что ли?
Полицейский резко обернулся. В руке у него, как по волшебству, появился пистолет и ствол уперся в стеклопластиковую маску респиратора Кеннета.
— Если ты откроешь пасть еще раз, — зло сказал Тревис, — я пристрелю тебя.
— Выясните отношения, когда деньги будут здесь, — не поворачиваясь, отрезал Квейлан. — Сейчас надо решать, что делать. У нас и так времени почти не осталось.
— Нужно перебраться наверх по тросу, — предложил полицейский.
— Не успеем, — покачал головой Квейлан. — И потом… там есть кто-то живой. Кто-то, пристреливший твоего приятеля…
… Мастерсон умирал. Он и сам понимал это. К тому же фэбээровец отчетливо осознавал: даже если ему посчастливилось бы выжить, не лишиться чувств от обильной кровопотери, посадить самолет он все равно не сумеет. Не имея необходимых навыков, пытаться совершить подобное — то же самое, что спускаться без страховки по стене «Эмпайр». Одному из тысячи такие трюки удаются, но лишь одному. И то в благополучном исходе больше чуда, чем холодного расчета. Мастерсону же на чудо рассчитывать не приходилось. Силы таяли с каждой секундой. Автомат казался очень тяжелым, но фэбээровцу еще удавалось удерживать его в поднятой руке, однако это вряд ли могло продолжаться до бесконечности.
Странно, но он совершенно не чувствовал страха смерти. Скорее всего, из-за того, что в процессе службы — а ему недавно исполнилось тридцать пять, и из этих тридцати пяти одиннадцать были отданы Бюро — Мастерсон постоянно исподволь вынашивал в себе мысль, что рано или поздно его подстрелят. Может быть, ранят, искалечат, а может быть, и… Хорошо еще, что он не успел обзавестись семьей. Плачущие дети и рыдающая беззвучно в платок жена — жалкое и беспомощное зрелище.
Кровь перестала сочиться из ран, но зато сильно разболелись раздробленные ребра и сломанная ключица. Заскорузлая от крови рубашка прилипла к телу, закрыв собою раны не хуже бинта.
Мастерсон шагнул вперед и… упал. В последний момент ему все-таки удалось схватиться за трос, однако правое плечо — то, со сломанной ключицей — врезалось в стоящие на полу чемоданы с такой силой, что он едва не потерял сознание от боли. Лежа на спине, запрокинув голову, Мастерсон смотрел, как черные тяжелые ящики один за другим вываливаются из люка и повисают, раскачиваясь на стальном тросе. «Ну и черт с ними, — вяло подумал он. — Черт с ними. Пусть катятся. Все равно».
Продолжая держаться за трос, фэбээровец перевернулся на живот…
Господи, как болят ребра. Если бы не эта боль, он бы… и поднялся на четвереньки. «Хеклер» прижимал его руку к полу, словно был не автоматом, а бетонной плитой.
Чемоданы медленно уплывали все дальше от самолета. Через секунду фэбээровец увидел «джет стар», уходящий чуть назад и вниз.
Несколько секунд Мастерсон тупо созерцал этот маневр, разгоняя мутную дурь в голове. Наконец он понял: они хотят выпрямить трос, чтобы груз скользил по наклонной. Ну уж нет, ребята. Ничего не получится. Сейчас мы устроим «грязные танцы», парни. В его поле зрения возник темный дверной проем в борту самолета и суетящиеся фигурки, мелькающие в лучах меркнущего солнца, размером не больше игрушечных солдатиков.
«Гроза, — подумал Мастерсон. — Вот и снег начинается».
Белые хлопья, еще не буран, конечно, но уже падающие довольно густо, вытягивались за самолетом в длинный закручивающийся хвост.
Фэбээровец с трудом оторвал руки от пола и выпрямился. Перед глазами плавала серо-багровая пелена, в ушах повис тошнотворный звон, но Мастерсон усилием воли стряхнул их, концентрируя внимание на будущей мишени. Подняв автомат и убедившись, что тот снят с предохранителя, он прицелился и нажал на курок.
Первая очередь раздробила стекло кабины «джет стар». Мастерсон видел, как оно вспенилось белыми пятнами пробоин и осыпалось внутрь, в рубку, на головы пилотам — уже мертвым пилотам, хочется надеяться, зло оскалился фэбээровец. После этого он вдавил курок в предохранительную дужку и уже не отпускал, пока не опустела обойма.
Ему удалось отчетливо разглядеть, как из борта самолета забили фонтанчики красноватой жидкости, мгновенно рассеявшиеся на миллионы микроскопических брызг; как шарахнулись в салон фигурки, а одна так и осталась лежать у двери, свесив наружу одну ногу; как искры, высекаемые девятимиллиметровыми пулями, отплясывали адский танец на крыльях и фюзеляже «джет стар». И Мастерсон улыбался, если, конечно, у кого-нибудь хватило бы фантазии принять эту гримасу боли, ярости, злорадства за улыбку.
Когда боек щелкнул в последний раз, а последняя стреляная гильза покатилась по полу, он отшвырнул бесполезный автомат и обернулся.
В этот момент сработал детонатор взрывного устройства.
Мастерсон не успел даже понять, что его уже нет. Огненная река поглотила человека, за долю мгновения разорвав израненное тело на куски…
… — Вот дерьмо! — выдохнул Телмар, глядя из-за плеча Квейлана на желто-алый тюльпан пламени, появившийся на том самом месте, где секунду назад плыл «Боинг-747». Черные хлопья копоти и искореженные куски металла унеслись к земле, подталкиваемые ветром. Лепестки огня потянулись вверх, к низким облакам, лизнули их торопливо и опали, собравшись в раскаленный добела шар, а затем осыпавшись кипящим, пылающим дождем на горы Сан-Хуан.
Медленно, как в покадровой съемке, из самой сердцевины диковинного волшебного цветка появилось черное пятно — барабан сорванной лебедки. Чемоданы легко соскользнули вниз и повисли на ней, удерживаемые сотней метров стального троса.
Квейлан смотрел на них, прикидывая, смогут ли его ребята затащить наверх такой груз. Три чемодана с деньгами весили, должно быть, не меньше ста пятидесяти килограммов. С открытой дверью, в такой ситуации представлялось сомнительным, чтобы им удалось задуманное до того, как самолет войдет в грозовой фронт.
И все же он не собирался сдаваться, пока был хоть малейший шанс на успех. Ведь именно ради этих денег они пошли на такую авантюру.
Квейлан обернулся к стоящим за его спиной людям.
— Хватайтесь за трос и тяните!
Три пары рук вцепились в сталь и рванули. И еще раз. И еще. Чемоданы приподнялись на полметра.
— Чак ранен, босс, — произнес сидящий на корточках Брайан. Он поддерживал голову приятеля. Раненый дышал хрипло, неровно. Пуля прошила ему правое легкое, задев трахею. На губах выступила кровавая пена. Глаза скрылись под веками и пустые белки производили жутковатое впечатление. — Этот ублюдок прострелил ему грудь. Что будем делать?
— Думаю, отправим беднягу в госпиталь.
Квейлан вновь выглянул наружу и, подцепив Чака ногой, одним сильным движением, словно футболист. пробивающий пенальти, вытолкнул бесчувственное тело за борт. Сквозь распахнутую дверь он посмотрел, как бывшего партнера подхватил воздушный поток и понес, но не к земле, а вдаль, к горизонту, и спокойно сказал:
— Прощай, Чакки. Не могу сказать, что буду слишком скучать по тебе.
— Эрик!
Квейлан обернулся. Кристель, сидящая за штурвалом, чуть повернула голову. Ее надтреснутый голос звучал в наушниках Квейлана отчетливо и громко, остальные же могли слышать переговоры через динамик в начале салона.
— Эрик, мы теряем высоту.
![Джон Беркли - Крепкий орешек II. Шесть дней Кондора [сборник]](/uploads/posts/books/159220/159220.jpg)
