Андрей Воронин - Петля для губернатора
Представив себе эту масштабную картину, майор Губанов почувствовал растущий соблазн. В конце концов, дело было на мази, и никаких неотложных мероприятий сегодня вечером не предвиделось. Конечно, гораздо полезнее для здоровья и бюджета было бы провести вечер перед телевизором с бутылочкой пива в одной руке и вяленым лещом в другой, тем более, что дома майора никто не ждал, но… Но! Город раскинулся перед Губановым, полный порочных соблазнов, и майор не видел никаких препятствий к тому, чтобы поддаться этим самым соблазнам. В конце концов, не так уж часто выпадает случай как следует оттянуться.
При этой мысли на его губах расцвела привычная ухмылка: он вспомнил, что теперь таких случаев у него будет хоть пруд пруди. Пока строится центр, его дражайшая половина будет сидеть под замком у папочки на даче, а оттуда спокойненько переедет в комфортабельную одноместную палату, где за ней присмотрят доктор Маслов и дюжие санитары. Маслов – хороший специалист. Недостатка в медикаментах у него тоже не будет, и за какой-нибудь год он при умелом руководстве своего старинного приятеля Лехи Губанова превратит единственное чадо господина губернатора в растение. “Интересно, – подумал Губанов, – а каково это – трахаться с растением? Надо будет попробовать. Но это потом, – ухмыльнулся он, поднимаясь в лифте. – А пока мы побреемся, примем душ, оденемся поприличнее и отправимся в приличное место, где можно отдохнуть после трудов праведных. В приличном месте мы снимем приличную и покладистую девочку, а может быть, и двух. Плевать на деньги! Денег скоро будет сколько угодно, так что сегодня мы можем позволить себе кое-что особенное”.
Продолжая ухмыляться, он вышел из лифта и остановился перед дверью своей квартиры. Ухмылка медленно сбежала с его лица. Дверь была приоткрыта, внутри горел свет и играла негромкая музыка. Губанов узнал Луи Армстронга и озабоченно нахмурился: это была любимая кассета жены.
Грабители вряд ли стали бы шмонать квартиру под музыку, особенно под такую. Губанов тяжело вздохнул: честно говоря, он предпочел бы грабителей.
Майор толкнул дверь и вошел.
Свет горел повсюду, даже в туалете и ванной. В гостиной он увидел привычную, до слез знакомую картину: стоя посреди комнаты в одних кружевных трусиках, супруга майора Губанова замысловато выламывалась под музыку, держа в правой руке пустой бокал. Наблюдая за ней со спины, Губанов вынужден был признать, что это получается у нее очень даже неплохо: трезвая или пьяная, Ирина отлично чувствовала ритм и умела великолепно двигаться.
Тело у нее все еще оставалось молодым и упругим, и сейчас, когда Губанов не видел мутных расфокусированных глаз и пьяно отвисшей нижней губы, она казалась обжигающе красивой – такой, какой она была в двадцать лет. Тогда она тоже обожала танцевать под Армстронга, но тогда все было совсем по-другому. В то время она еще не пила, и тогда у них с Губановым была любовь до гроба, от которой теперь не осталось ничего, кроме обоюдного тоскливого раздражения.
Майор печально вздохнул, расставаясь с мечтой о приятном вечере. Теперь даже телевизор под пиво и вяленого леща казался ему вполне приемлемой альтернативой тому, что его ожидало. Если раньше танец под Армстронга был прелюдией любовной схватки, то теперь он служил неизменным предвестником пьяного скандала. Губанов двинулся по квартире, выключая свет. На кухне он задержался, чтобы проинспектировать шкафчик над мойкой, где у него была заначка на черный день. Коньяк исчез, и не нужно было долго ломать голову, чтобы понять, куда он подевался. – Хранившийся в ванной одеколон, слава богу, был на месте, и майор порадовался тому, что плохо спрятал коньяк: одеколон стоил дороже.
Здесь же, в ванной, майор вынул из наплечной кобуры табельный пистолет и затолкал его на самое дно корзины с грязным бельем: во время их с женой скандалов случалось всякое. Выпив лишнего, Ирка заводилась с полуоборота и могла взвинтить себя до полной невменяемости. Судя по Армстронгу и танцам голышом при открытых дверях, ей уже было море по колено, так что предосторожность вовсе не казалась майору излишней.
Пряча пистолет, он вспомнил, сколько стараний и вранья потребовалось ему месяц назад, чтобы раздобыть “магнум” с глушителем, из которого пьяные придурки целое утро палили под окнами у губернатора. Тогда оставалось всего ничего до несчастного случая: худая шлюшка, которой майор помогал целиться в бутылку из-под шампанского, ничего не соображала и вряд ли могла отличить голову жены майора от бутылочного горлышка. И надо же было старому борову окликнуть его именно в этот момент! Оставить револьвер в руках у этой банды пьяных обезьян значило бы выдать себя с головой, и все сорвалось.
"Все, что ни делается, к лучшему, – подумал Губанов. – Зато теперь я отделаюсь от нее без риска, траурных речей и служебного расследования, а заодно стану на несколько миллионов богаче. Бинго, как говорят те ребята, что выиграли у нас холодную войну”.
Погасив в ванной свет, майор вошел в гостиную. Его шаги не были слышны, полностью заглушаемые хриплыми воплями Армстронга, но Ирина, видимо, как-то ухитрилась заметить его отражение в стеклянной дверце книжной полки и резко обернулась в тот самый момент, когда он протянул руку к музыкальному центру. Движение Ирины Бородин вышло слишком стремительным, ее ноги переплелись, как концы растрепанной веревки, и она, потеряв равновесие, грохнулась на пол. В следующее мгновение палец Губанова коснулся черной клавиши, разноцветные огни на контрольной панели музыкального центра, мигнув, погасли, и наступила тишина, в которой стало хорошо слышно, как размеренно капает вода из подтекающего крана на кухне.
Губанов бросился к жене и помог ей подняться. Лицо его буквально светилось заботой и нежностью, а клокотавшее внутри раздражение было загнано настолько глубоко, что майор его почти не ощущал. Он давно усвоил простую истину: чтобы правдоподобно изобразить радость, надо заставить себя радоваться, а чтобы женщина поверила твоим словам о любви, необходимо хотя бы на несколько минут поверить в них самому. Человека, в совершенстве овладевшего этим сложным искусством, расколет далеко не каждый детектор лжи.
– Иришка, – ласково сказал Губанов, поднимая с пола жену и легонько подталкивая ее в сторону дивана. – Вот так сюрприз! Ты откуда взялась?
Ирина вывернулась из его рук, потирая ушибленный локоть. К обнаженному плечу прилип расплющенный окурок, карие глаза смотрели из-под растрепавшихся светлых волос угрюмо и недружелюбно. Похоже было на то, что падение немного прочистило ей мозги, примерно так же на время раздается в стороны затянувшая поверхность пруда ряска, если бросить туда камень. Это было плохо, поскольку Губанов вовсе не собирался вести с ней философские споры и, тем более, ссориться.
Майор протянул руку, чтобы снять с ее плеча окурок, но Ирина увернулась. Ее опять качнуло, но она удержалась на ногах и с трудом выговорила, едва ворочая одеревеневшим языком:
– Не прикасайся ко мне. Вы все заодно. С-скоты. Майор с огромным трудом подавил вспышку раздражения, больше похожего на бешенство. Очень тяжело притворяться Ромео, когда тебя в глаза обзывают скотом. Очень тяжело спорить с пьяной женщиной, когда в глаза тебе все время лезет ее обнаженная грудь и темный треугольник волос под белым кружевом белья. Чертовски тяжело сохранять благоразумие и спокойно гнуть свою линию, когда мир вокруг тебя буквально на глазах сходит с ума. Губанов хотел двух вещей одновременно: заставить эту стерву раз и навсегда заткнуться одним точно нацеленным ударом и.., ну да, он таки хотел ее – всю и прямо сейчас. Раздираемые подобными противоречивыми желаниями мужчины частенько делают непоправимые глупости, но Губанов недаром служил там, где он служил, и был отлично осведомлен о последствиях, к которым приводит потакание подобным желаниям. Поэтому он взял себя в руки и мягко сказал:
– Ты испачкалась. Смотри, окурок к плечу прилип. Знаешь, я тебя сегодня не ждал. Да ты сядь, сядь. И набрось на себя что-нибудь, простынешь.
– Еще бы ты меня ждал, – пьяно растягивая слова, пробормотала Ирина и все-таки села, плохо скоординированным движением смахнув с плеча окурок.
Губанов подобрал с пола блузку и набросил ей на плечи.
Ирина попыталась увернуться, но майор с мягкой настойчивостью удержал ее и довел дело до конца. От жены со страшной силой разило перегаром, и его желание понемногу пошло на убыль.
– Ты хоть понимаешь, что вы с моим папашкой делаете? – продолжала она. – Вы держите человека под замком против его воли.., это похищение, понял? Знаешь, что за это бывает? Вижу, знаешь! Смотри, как глазки забегали… Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие свинячьи глазки? А это потому, что я майор ФСБ… Хороша компания: один шлепнул жену и пролез в губернаторы, а другой посадил свою законную половину под замок, как какой-нибудь чеченец, и не дает опохмелиться… О чем это я?
