Сергей Зверев - Аномальная зона
– В багажник, – сказал я, – не баре. Еще вопросы есть?
Странное дело, в эту ночь у меня не было никаких дурных предчувствий. Хотелось поскорее разобраться – и на базу. Сломалась моя интуиция.
Мы тряслись по проселочной дороге, прыгали по лесу через ямы и корни. На подъезде к Торгучаку погасили фары. Встали за перелеском, двинулись в колонну по одному через поляну по высокой траве. Топорков поскуливал, что он боится росы, Шафранов предложил не спешить, устроить последний перекур «перед смертью», начал безуспешно чиркать зажигалкой – из тех, что собирают китайские школьники на уроках труда. Остальные набросились на него – накаркаешь, дескать. Странно, абсолютно не было предчувствий. Я твердо знал, что до рассвета все останутся живы...
Несколько минут мы лежали в лесу на опушке, наблюдая за спящей деревенькой. Торгучак определенно не претендовал на звание центра мироздания. Пара десятков бревенчатых изб – со стороны казалось, что они прижались друг к дружке, чтобы не так страшно было. В деревне стояла тишина, лишь периодически на северной околице гавкала страдающая бессонницей собака. Третий дом от опушки я уже, в принципе, зафиксировал. Он ничем не отличался от первых и последующих – за исключением высокого сарая с сеновалом на краю огорода.
Я вздрогнул – высоко на дереве ухнул филин. Затем еще раз. Топорков немедленно среагировал – поднес ко рту сложенные ладони и сымитировал птичий крик. Вышло похоже. Филин удивленно замолчал. Топорков радостно засмеялся.
– Умница, – проворчал Хижняк, – можешь в плагиаторы идти.
– В пародисты, – поправил Шафранов. Помолчал и предложил тему: – А вы чувствуете, господа, как здесь атмосферно? – И продекламировал замогильным голосом: – «Темно, за окошком ни звука, луна из-за леса встает... Седая, лохматая бука с мешком по дороге идет...» Помню, мама стращала меня в детстве Букой... Других Бабаем стращают, а меня вот – Букой. Придет, дескать, ночью, если плохо будешь себя вести, схватит за ноги, утащит в лес и там цинично надругается... А знаете, коллеги, чего боится Бука больше всего на свете?
– Чего? – зачарованно спросил Топорков.
– Что взрослые в нее поверят...
– Заткнитесь, – прошептал я. – Встали и пошли, нечего тут фольклором упиваться. Толпой не валим, окружаем хату, не скрипеть, не кашлять. Хижняк, проверить сеновал. Шафранов, Топорков – сараи и прочую «приусадьбу». Корович – окна в сад. Работаем, мужики, работаем...
Все казалось просто и штатно. Мы действовали по отработанной схеме. Крались мимо домов, сливаясь с темнотой и предметами антуража, не разбудив ни одной собаки. Замолчала даже та, на северной околице. Окружили участок, сжали кольцо. На сеновале было чисто, в сараях – тоже. Прибежал Корович, доложил, что в сад – ни одного окна. Собаки – ноль (я подумал еще, что как-то странно, но решил не заморачиваться). Мы отжали старую рассохшуюся дверь, проникли в дом...
На этом тихий этап операции с треском от упавшей лавки завершился. Хата огласилась грохотом. С воплями, что дом окружен и сопротивление бессмысленно, отчаянно мешая друг дружке, мы вываливались из сеней. И вдруг столкнулись с сопротивлением неестественной, я бы даже сказал, колдовской природы! Нам навстречу из дальней комнаты в горницу вылетел черный невысокий тип, закутанный с ног до головы. Убивать его резона не было – толку нам с этих бесконечных покойников? Что-то вспыхнуло в его руке, и горницу обволокло голубоватое свечение. Шафранов, бежавший первым, сменил направление, полетел обратно, сбил Коровича, оба умчались обратно в сени, загремели там какими-то корчагами и баклажками. Мы не поняли, в чем дело. Их не убило – судя по крепкой ругани. Хижняк набычился, бросился на таран, но снова что-то воссияло (явно не шокер). Он боком повалился на стол, подломилась ножка, и вся старинная конструкция вместе с нашим коллегой пали в прах. Молодой Топорков с криком «А это что за крокозябра?!» сделал попытку запрыгнуть «колдуну» на шею, и у него бы получилось, но тот, похоже, был знаком не только с техническими новинками оборонительного типа, но и с магией. Выставил руку ладонью вперед. Топорков застыл – словно и не набирал никакой инерции. Постоял, подумал... и растянулся на полу.
Самое интересное, что меня в этом бардаке уже не было. Как я сподобился убраться в сени после первых же матерков – ума не приложу. Перелез через контуженые тела, на четвереньках сполз с крыльца и потащился вдоль завалинки. Череп распирало дрожжевое тесто – я невольно угодил в зону поражения. Попутно там взрывались мины, выли падающие снаряды. Инстинкт самосохранения еще работал. Я заполз за угол, прислонился к избе и принялся лихорадочно растирать виски.
А у крыльца тем временем происходило изгнание и окончательное уничтожение «захватчиков». Я высунулся на шум. Ох, и гадкое же было зрелище! Первым с крыльца, пошатываясь, держась за перила, сбежал Шафранов. Оступился на последней ступени, покатился по двору, жалобно стеная. Следующим сполз Корович, опустился на четвереньки, ткнулся носом в грязь. Ну и позорище... Хижняк не просто вышел – вылетел! Разлетелось ограждение крыльца, тушка подчиненного проделала кульбит и поразила бочку с дождевой водой. Последним, зажимая уши и вереща на тему «дяденька, не надо!», выкарабкался Топорков. Слетел с крыльца, куда-то зачастил, но запнулся о Шафранова, поднялся и окончательно улегся, когда его повалил стартующий из бочки Хижняк...
Я наблюдал за разгромом, не веря своим глазам. Третий дивизион против высшей лиги! Всухую! Дышалось уже лучше, но конечности были вялые, шевелить ими было труднее, чем извилинами. Четверо коллег, не в силах подняться, ползли по двору, а за ними медленно шел спустившийся с крыльца черный субъект. С чего я взял, что он черный? Я всматривался в белесое пространство. Все расплывалось. Я должен был настроиться, собраться... Да, он был во что-то закутан. Почему бы не закутаться – ночью не жарко. Хижняк попытался приподняться, оказать сопротивление, но снова «воссияло». Что за парализатор такой? Мой коллега свалился, не пикнув. Начал привставать Корович, субъект повернулся на тридцать градусов и поднял руку. Послышался звук, похожий на зуммер. Ага, не сработало! Но вряд ли Корович мог праздновать победу и танцевать джигу. Субъект выхватил что-то из кармана, щелкнуло явственно и очень традиционно...
Мишень плясала перед глазами; я уперся плечом в угол хаты, затаил дыхание перед выстрелом. Похоже, успел – треснуло из моего ствола, а не из того, другого. Ноги у субъекта подломились, он медленно стек на землю – как бы даже с чувством собственного достоинства... Клянусь всеми близкими, не было у меня возможности стрелять ему по рукам, по ногам или еще куда, чтобы не помер! Не успел бы я. Только в корпус... Дальнейшие события проистекали как в тумане. Я шатался, в глазах плыло, в ушах звенело. Я метался от тела к телу, что-то кричал, не слыша своего крика, пинал, толкал людей. Люди шевелились, все были живы – и это просто праздник!
Очумевшие, злые, мы ввалились в дом, растекались по комнатам. Избушка оказалась вполне вместительной. Электричество в деревнях не практиковалось, искать свечу или масляную лампу было некогда; один фонарик мы сломали, другой куда-то закатился. Корович, чертыхаясь, искал его под лавкой, бормотал, что эта штука где-то тут. Приходилось пользоваться лунным светом и крепким словом. Мы нашли только черную кошку, которая умчалась, истошно мяукая. Шафранов прохрипел, что это не кошка, а типичная коргоруша – мелкая нечисть на посылках у домового. Помещения были пустые, не считая гор хлама. Очень вовремя Корович отыскал свой фонарь – треснуло стекло, но аппарат работал. Осветился квадратный люк подпола...
Собрать народ мы не успели – Хижняк, Шафранов, Топорков рыскали где-то по дому. С грохотом взлетела крышка подпола, и на меня, гудя, как паровоз, набросилось нечто. Обжигающий удар в живот, я выпал в аут. За первым вылетел второй, Корович выстрелил, но явно не туда. Его толкнули, он отлетел к печке, на голову посыпались крынки, плошки, ковшики. Двое незнакомцев бросились из дома, сбили бегущего им навстречу Топоркова и спрыгнули с крыльца. Они неслись по двору, прыгали по грядкам и уже выходили на финишную прямую к сеновалу, когда я открыл по ним огонь. Обойма в «стечкине» вместительная, но стрелок из меня в эту ночь был так себе. Первый выпал из поля зрения, второй закричал от боли, стал вертеться юлой. Похоже, я попал ему в руку. Рана не смертельная. Бросился дальше. Я кинулся за ними, в несколько прыжков одолел двор, влетел за сеновал, но их уже и след простыл. Колыхались в полумгле заросли бурьяна. Два шага до леса. Ушли, гады! В сердцах я выпустил в «молоко» несколько пуль, сплюнул и потащился обратно. Корович, тяжело дыша, выбежал на крыльцо.
– Не спеши, – проворчал я, – не фартовая сегодня ночь...
– Не скажи, – отдуваясь, сообщил Корович. – Была бы не фартовая, мы бы уже не жили... Нет таких ошибок, которые нельзя бы потом исправить... Ладно, давай в дом, там мужики чего-то орут...
