Михаил Серегин - Божий спецназ
– Разумеется, согласен, – кивнул отец Василий. – Но меня крайне интересует, по какой причине я чуть было не стал жертвой.
– Я буду держать вас в курсе, не волнуйтесь. Кстати, притащив ружье сюда, вы очень помешали следствию. На нем ведь были отпечатки пальцев, другие следы, которые помогли бы идентифицировать нарушителя. Вы очень осложнили расследование.
– Не будет там никаких отпечатков. По крайней мере, я очень удивлюсь, если они там есть.
– На что вы намекаете? – не понял Белоусов.
– Расследование покажет, – коротко ответил отец Василий и открыл дверь на улицу. – Спокойной ночи, Павел Борисович.
Что-то было не так. Священник прекрасно понимал, что мелкое хулиганство с краской – это одно. Нагадить на полу клуба – тоже из этого же разряда. Но попытаться убить священника? Здравый смысл говорил, что такого не бывает. Демонстративно ведущему себя коммунисту Пашутину или не просыхающему Гусеву не нужна смерть священника. Им нужен процесс, их интересует чисто эстрадный успех. Публично обвинять, скандалить, самовыражаться, но не убивать. Это, как говорится, совсем из другой оперы. Да и не против священника конкретно и предпринимателя Овчарова выступал Пашутин и наверняка подстрекаемый им Гусев. Нет, Пашутин выступает против явления в целом, а тот или другой олицетворяет это явление – неважно. В пьяный выстрел отец Василий тоже перестал верить, хотя и пытался себя поначалу в этом убедить. Пьяный дебошир – а другой человек не стал бы стрелять – ведет себя иначе. Если он схватил ружье, значит, это агрессия, направленная против кого-то или чего-то. Значит, даже будучи в состоянии белой горячки, должен был шуметь, скандалить, угрожать и всячески проявлять свое раздражение. А выстрелив, должен был остаться удовлетворенным, потому что повторно не стрелял. Зарядов не было? Может быть, тогда бы он с обычным пьяным шумом пошел бы домой за патронами. Нет! Не случайный это выстрел. Но от этого выстрел становился необъяснимым.
Утром отец Василий, так и не сомкнув ночью глаз в своих размышлениях, направился к злополучному столбу. Повозившись несколько минут, он выковырял из древесины кусочек свинца. Прикинув траекторию попадания пули в столб, убедился, что предположения его были верными. Стреляли как раз с того места, где он и нашел брошенное ружье. Получается – выстрелил, бросил ружье и тихо скрылся. Эх! Священник только что не стукнул себя по лбу. «Как же я забыл вчера ночью у Белоусова, когда передавал ему ружье, посмотреть, есть ли в стволе стреляный патрон! Если есть, то сомнения остаются. Если стрелок его вытащил, прежде чем убегать и бросать оружие, значит, стреляли конкретно в меня».
До крайности удивленный и полный недоумения, отец Василий принес кусочек свинца, который он извлек из старого столба, участковому. Первым делом священник поинтересовался патроном. Оказалось, что ствол был пуст. Само же ружье, судя по учетам, зарегистрировано на Гусева.
– Интересно, правда? – странным тоном, который почему-то не понравился отцу Василию, спросил участковый. – Предлагаю прямо сейчас и сходить к Гусеву.
Отказываться отец Василий и не собирался, потому что загадка не давала ему покоя. Сейчас могло многое открыться или, наоборот, запутаться. По крайней мере, появится новая пища для размышлений.
Когда Белоусов и священник появились на улице, было около семи утра. Для села не так уж и рано. Доярки уже возвращались с фермы после утренней дойки. Пастух уже выгнал сельское стадо, которое пылило вдалеке. Во дворах хозяйки занимались своими делами, привыкшие вставать с петухами.
Удивительно, но Гусева увидели почти сразу. Хотя вскоре стало ясно, что удивляться тут нечему. Тот явно страдал с похмелья и спешил домой с бутылкой, наполненной непонятной жидкостью. Он попытался было приложиться к горлышку прямо у чужого забора, но, оглянувшись, увидел участкового. Короткая заминка показала, что пьяница по многолетней привычке испугался милиционера – возможно, Рогов в свое время был с ним несколько строг. Потом, видимо, решил, что его за это никто не убьет. Приложившись к горлышку бутылки, Гусев сделал несколько глотков, вытер рот тыльной стороной руки и поспешил к своему дому.
Белоусов с отцом Василием, не вдаваясь в комментарии, подошли к дому Гусева. Дверь была раскрыта нараспашку, а внутри слышались возбужденные мужские голоса. Участковый по-хозяйски шагнул в дом. Войдя следом, отец Василий чуть не задохнулся от застарелой вони. Здесь перемешалось все: и запах грязного жилища, не стиранного месяцами белья и немытого тела. Точнее – тел. За столом, заваленным объедками и заставленным пустыми бутылками, сидели с Гусевым еще двое местных мужиков, не отличавшихся примерным поведением. То, что они похмелялись после ночной попойки, которая здесь же и происходила, было совершенно очевидно.
Увидев участкового и священника, мужики отреагировали однозначно, решив, что гости заявились исключительно для воспитательного процесса. Не совсем трезвыми и хриплыми голосами они наперебой загалдели, что имеют право выпить, что они трое суток работали как «папы Карлы», что они не мотаются по улицам, а чинно выпивают дома.
– Так! – остановил словесный поток участковый. – Замолчали все. Быстро отвечать на вопросы. Где всю ночь пили?
– Да говорим же, что здесь и пили, – слишком энергично жестикулируя, заявил Гусев на правах хозяина. – А что? Имеем право. На свои пьем, честно заработанные.
– Какие заработанные? – засомневался участковый. – Помнится, что ты, Гусев, как раз нигде и не работаешь.
– Мы ж говорим, что у дорожников калымили на расчистке просеки. Три дня работали, потом деньги получили и домой.
– Когда вернулись?
– Вчера, – с некоторым сомнением ответил Гусев и вопросительно посмотрел на своих приятелей. – Вчера и вернулись, после обеда. Зашли в наш «шинок», затарились и посидели немного.
– Ладно, я проверю, – кивнул участковый, доставая блокнот и ручку, – диктуй, кто вас нанимал, кто расплачивался.
– Ты че, Белоусов? – возмутились мужики. – Не веришь? Думаешь, украли, что ли?
– Все, вопрос закрыт! – прикрикнул лейтенант. – Кто-нибудь ночью выстрелы слышал?
Мужики переглянулись в недоумении, но лица их сделались серьезными. Стреляли – это другое дело, это уже участковый к ним как бы за помощью обращается, это уже знак уважения. Пока мужики с серьезным видом спорили, кто чего ночью слышал и кто чего по этому поводу сказал, а кто уже при этом под столом валялся, отец Василий разглядывал с брезгливым видом бутылку.
Таких бутылок он не видел, наверное, лет десять. Литровая молочная бутылка с обколотыми краями горлышка. Некоторые хозяйки в таких закручивают на зиму помидоры собственного приготовления. Судя по цвету и густоте, содержимое было не самогоном, а скорее брагой. Значит, сбегал поутру к соседям. Господи, чего только люди не пьют. Брага была третьесортная или недобродившая. По крайней мере, запах от бутылки исходил тошнотворный.
В результате споров выяснилось, что ночью мужики действительно что-то такое слышали. И даже спорили – гром это прогремел или из ружья пальнули. Но как далеко и во сколько, сказать они не могли. Вели себя пьяницы весьма убедительно и, на взгляд священника, не врали.
– Гусев, где твое ружье? – спросил наконец Белоусов.
– Ты че, думаешь, что это мы стреляли? – возмутился Гусев и нетвердой походкой направился к стоявшей в углу неопрятной кровати.
Дом Гусева захламлен был основательно. Какие-то коробки стояли в углах, торчали из-под кровати, древние рваные чемоданы лежали на старинном, с большим треснувшим зеркалом шифоньере. Был разбросан не только ручной инструмент в виде гвоздодеров, молотков и ржавых клещей, которым место только в сарае, здесь стояли и тяпка со сломанным черенком, неприятного вида ведра и многое другое. Гусев подошел к кровати, уселся на корточки и стал рыться среди коробок, передвигая их с места на место. Участковый терпеливо с ухмылкой смотрел. Кряхтя и ругаясь, Гусев поднялся на ноги, пожал плечами и открыл створку платяной части шифоньера.
– О! Я же говорил… – начал было он, но речь его вдруг стала невнятной.
В руках Гусев держал извлеченный из шифоньера рваный и засаленный брезентовый чехол от ружья. Пустой патронташ вывалился на пол.
– А где же оно? – задумчиво спросил сам себя Гусев и стал крутить головой из стороны в сторону, как бы вспоминая, куда он мог еще сунуть охотничью двустволку.
– Ну и где? – спросил Белоусов.
– Командир, я что-то ничего не понимаю, – промямлил хмурый Гусев, почесывая всклокоченный затылок. – Я ж его ложил под кровать в чехле. Или сам в шифоньер поставил? Куда ж оно подевалось-то?
– Когда ты его в последний раз вообще видел?
– Ну как? Вчера… нет, вчера не видел. Когда же? Неделю, что ли, назад. Сосед заходил, мерку для пороха спрашивал. А она у меня в нем, в чехле.
