Максим Шахов - Концентрация смерти
– Куда? Стоять! Назад! – тут же заметил его охранник из заключенных. Немец-часовой на вышке вскинул автомат.
– Живот, – выдавил из себя Михаил, складываясь почти пополам. – Обдрищу все…
Охранник захохотал. Часовой на вышке махнул рукой. Мол, пусть бежит. Михаил еле добрался до сортира. Облегчения практически не наступило, хоть Прохоров и сидел на жердочке над такой же вонючей, как и обширной, выгребной ямой минут пять, проклиная и Фролова и его чертово зелье. Наконец он рискнул выйти. Его мутило. Мир перед глазами расплывался. Бывший летчик согнулся, его вырвало ярко-зеленой пеной. Михаил, боясь, что охрана раскусит его уловку с поеданием листьев сенны, подгреб ногой песчаную пыль, присыпал рвотное пятно. Шатаясь, он побрел к бараку. Внутрь не заходил, лег прямо на земле неподалеку от входа, свернулся калачиком. Любое движение тут же активизировало процессы, происходящие в желудке и кишечнике. В животе начинало бурлить, булькать. У Михаила закружилось в голове, и он потерял сознание. Очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Раскрыл глаза, увидел склонившегося над ним Кузьмина.
– Ты чего, парень? – допытывался старший барака. – Зеленый весь.
– Живот скрутило. Резь страшная, – шевелил пересохшими губами Прохоров.
– Хреново. Будем надеяться, что у тебя просто сильная дизентерия. А теперь поднимайся, если на перекличку не выйдешь, немцы тебя мигом в крематорий определят. А так еще, может, и обойдется.
Прохорова буквально под руки подняли товарищи. Так и держали во время переклички. После нее пленных не распустили, тут же стали формировать колонну из тех, кого отправляли в другой лагерь, даже вещи с собой брать запретили.
– Да он еле на ногах стоит, – попытался вступиться за Прохорова Кузьмин.
Однако охранник не стал создавать себе проблем, погнал дубинкой Михаила в колонну, предназначенную для отправки. Прохоров обернулся, еще успел встретиться взглядом с Фроловым.
– Господин штурмбаннфюрер. Все триста построены, – доложил охранник коменданту.
Вильгельм Гросс кивнул, подал раскрытую папку.
– Подпишите, господин полковник, теперь они переходят в ваше распоряжение.
Полковник поправил пенсне, достал из нагрудного кармана кителя авторучку и уже собирался поставить подпись, как из общего строя вывалился Прохоров. Бывший летчик корчился на земле.
– Симулянт? – вскинул брови Гросс.
Охранники уже готовы были броситься к бывшему летчику, чтобы заставить его подняться ударами дубинок и сапог, но полковник остановил их.
– Пройдемте, коллега, – обратился он к Фридриху Калау.
Военные медики остановились шагах в трех от корчившегося на земле Прохорова.
– Каково ваше мнение? – поинтересовался у лагерного доктора полковник.
– На симуляцию не похоже. У него лицо позеленело, – отозвался доктор Калау, чувствуя себя неопытным школяром рядом с научным светилом из Берлина. – Очень похоже на симптомы холеры.
– Вы неплохо поставили диагноз. Но дело в том, что мне больные холерой не нужны, – заключил полковник, возвращаясь к коменданту. – Чтобы не задерживать отправку, я не стану искать ему замену, вычеркните больного из списка, тогда я и распишусь за двести девяносто девять пленных.
Колонна из более-менее крепких, еще не до конца истощенных мужчин промаршировала по плацу и потянулась в сопровождении конвоя с овчарками к воротам лагеря. Собачий лай, окрики конвойных смешивались с музыкой Рихарда Вагнера – лагерный духовой оркестр играл вступление к «Лоэнгрину».
Фридрих Калау продолжал стоять возле Прохорова. Михаилу было так худо, что даже мысль о крематории казалась ему избавлением. Ну, а что еще мог придумать для больного холерой лагерный доктор. Очищающий огонь – самое действенное лекарство от самой страшной заразы. Калау даже уже рот приоткрыл, чтобы отдать соответствующее распоряжение.
И тут вперед выступил Кузьмин.
– Разрешите обратиться, – четко, по-военному произнес он, стоя перед доктором навытяжку.
Старшему в бараке на помощь пришел Фролов.
– Я буду переводить!
Калау слушал со скучающим лицом. Кузьмин убеждал доктора в том, что Прохоров незаменимый работник для мастерской. Только у него есть специальное образование для работы за токарным станком по дереву и потому стоит подождать. Вдруг как больной поправится. Фролов уже от себя вставил, что, если Прохоров и болен холерой, то все, кто находился с ним в одном бараке, уже подхватили эту заразу. Мол, стоит подождать, проявятся ли симптомы у других пленных.
Фридрих прирожденным живодером не был, просто отсиживался в лагере, вместо того, чтобы воевать на Восточном фронте.
– Учтите, – проговорил он. – Если и вы заболеете, то всех вас ждет крематорий. Убрать его отсюда, немедленно.
Никто из пленных, попавших в мастерскую по ремонту и изготовлению скорняжного инструмента, не стал возражать.
Фролов склонился к Прохорову и прошептал ему на ухо:
– Ты, наверное, в сорочке родился.
Михаила подхватили под руки, повели к бараку. А за воротами лагеря уже пылила колонна пленных, медленно продвигавшихся к своей новой судьбе.
* * *Сотни ног поднимали дорожную пыль проселка. Крестьянская повозка съехала к кустам, чтобы пропустить пленных. Конь испуганно стриг ушами, шарахался от лая овчарок. Польский крестьянин тянул вожжи, пытаясь удержать животное на месте.
Впереди в долине виднелась расположенная на окраине Ченстоховы небольшая товарная станция. Поблескивали ряды рельсов, на которых растянулись составы из мрачных товарных вагонов. Именно туда держала путь колонна.
Обычно во время перехода изможденные пленные падали. В упавших, если они сразу же не поднимались, конвоиры стреляли на месте, чтобы не задерживать движение. Но полковник медицинской службы отобрал самых здоровых и сильных мужчин в лагере. Поэтому пока обходилось без потерь.
Вильгельм Гросс, конечно, был неплохим психологом, но с сегодняшним этапом он просчитался. Он не посчитал нужным объяснить пленным, куда и с какой целью они отправились. Было озвучено лишь то, что их переводят в другой лагерь. Комендант видел в пленных исключительно человеческий материал, которому ничего не стоит объяснять. Зачем? От их желаний все равно ничего не зависит! Не объяснил пленным и полковник, обогнавший колонну на своем «Опеле» и поджидавший теперь прибытия колонны на товарной станции.
Возможно, узнав о том, что они станут донорами, многие из пленных и смирились бы с такой участью. В конце концов, нет большой разницы, от чего умирать через полгода, год. Заберут у тебя жизненные силы, гоняя по плацу, для растаптывания сапог, или же постепенно высосут их вместе с кровью. Но неизвестность взбудоражила пленных офицеров. Они понимали одно, что, попав в распоряжение медицинской службы вермахта, станут «подопытными кроликами»…
– Они на пленных своих молодых хирургов учат ампутировать конечности, – убежденно говорил один из пленных. – Отрезают руки, сперва кисти, потом по локоть, затем по плечо, ноги укорачивают по колено, по самые яйца, и делают это без всякой заморозки, один обрубок от человека остается. Слегка зашьют, так и бросают на нары подыхать.
– А еще они специально кожу сдирают и дерьмом мажут, чтобы тело гноилось. Способы лечения отрабатывают. Или водой зимой на улице поливают, чтобы коркой ледяной человек покрылся.
– А это им зачем?
– Изучают, как потом своих моряков, вытащенных из воды, отогревать.
– Бензином еще обливают и поджигают. Танкисты же часто в танках горят. Вот и учатся ожоги лечить.
– Жилы из живых вытаскивают. Потом сушат и ими своих раненых зашивают. Там надолго никто не задержится…
Чем ближе подходили к станции, тем четче люди понимали, что движутся навстречу страшной и мучительной смерти. Большинство попали в плен не так давно, еще не сломались окончательно…
– Сколько немцев нас охраняет? – полз подстрекательский шепот. – Всего взвод. Если все дружно на них бросимся, то пусть половину наших и положат, но другие-то разбегутся.
– Далеко тут убежишь?
– А не скажи. До Беларуси или Украины добраться можно. А там свои люди, не пропадешь…
Колонна подтягивалась к станции. Конвоиры стали кричать яростнее. Овчарки рвались с поводков, бросались на посмевших нарушить строй, отстать. Полковник, стоя возле машины, сквозь позолоченное пенсне смотрел на свой «товар».
На узкой разгрузочной рампе особо не было где развернуться. С одной стороны рельсы, с другой – приземистые склады из красного кирпича. Пленные стояли плотно, плечо к плечу. Паровоз медленно подтаскивал к рампе короткий состав товарных вагонов. Черный дым вырывался из трубы. Лязгали колеса, сцепки. Машинист дал длинный гудок, надеясь заставить людей немного отойти от края. Облако белого пара ударило по пленным. Но куда тут отступишь, если тебе напирают в спину?!
