Евгений Сухов - Жиган по кличке Лед
– Та-а-ак, – грозно нахмурился он, – значит, педагог бьет учеников? Вы, советский учитель, а не какой-то буржуй, бьете детей?
«Дитя» под центнер весом скорбно хрюкнуло и надуло толстые губы. Прозвучал насмешливый полудетский голос:
– А вы его, дядя, усыновите и воспитывайте, значит, чтоб никто не обижал.
Рыжов стукнул кулаком по столешнице и злобно выругался. Присутствие заместителя директора по воспитательной работе ничуть его не смущало. Илюха, который отпустил эту возмутительную фразу, нахально ухмылялся. Шкеты заржали. Улыбнулся и новый учитель. Судя по всему, Борис Леонидович оказался многообещающим преподавательским кадром и теперь метил либо в жертвы ближайшей темной, либо в любимцы интернатских.
– А ты, как тебя… откуда про все эти штуки из римской истории-то знаешь? – огрызнулся Паливцев. – Ты ж и читать-то, говорил, не умеешь.
Тот ухмыльнулся. Зловредный Леня Ип украдкой плюнул ему на спину. И тут товарищ Паливцев вспомнил. Вспомнил, под какой фамилией записали Илью в школьной ведомости: Холодный. По крайней мере, в документах – рваной записке, выданной на станции каким-то сотрудником ВЧК в том, что этот мальчик едет в Желтогорск под защитой советской власти, – он был записан именно так: Холодный, Илья.
2
Борис Леонидович постоял перед массивной вывеской «Школа-интернат социального воспитания № 1». Кто-кто, а он прекрасно знал, что это бывший особняк графа Каледина, который имел в Желтогорской губернии большие поместья. Граф сам изредка приезжал погостить в провинцию – поохотиться и навестить своих бедных, но гордых родственников, которые жили в многочисленных домах Михаила Александровича и учили за его счет своих еще более бедных и дальних родственников. Борис Леонидович Вишневецкий и сам не так давно был тут приходящим учителем истории. Кто бы мог тогда подумать, что он еще вернется, причем учениками его будут не лощеные мальчики, а вот эти – волчата, в 12 или 13 лет озлобленные на мир на все сорок.
– А где тот ученик, который вчера отвечал про Брута? – спросил Вишневецкий у встретившегося ему в канцелярии Паливцева. Тот гаденько улыбнулся и сообщил, что по приказанию директора школы тот посажен в изолятор.
– За что?
– За драку.
– За вчера… в смысле, за вчерашнее происшествие?
– Вот видите, товарищ Вишневецкий, вы сами подтверждаете, что вчера на уроке была драка. Я не стал докладывать Якову Сергеевичу. Так вот, этот интересующий вас ученик отправлен в изолятор за сегодняшнюю драку.
Борис Леонидович резко повернулся на каблуках своих старомодных полуботинок и хотел было идти, но Паливцев придержал его и шепнул через плечо:
– Мне кажется, этому парню еще не раз придется проводить время в помещениях с решетками на окнах.
Илья сидел на коечной панцирной сетке и большим пальцем правой ноги рисовал на полу. Из-под ногтя текла кровь. Рисунок удавался. Борис Леонидович открыл замок и, войдя, аккуратно закрыл изнутри. Ключ прицепил к указательному пальцу. Подросток смотрел вопросительно-дерзко, но ничего не говорил.
– Ну, здравствуй, Илья.
– И вам не хворать, дядя.
– Странно от тебя слышать подобное…
– А что, вы хотели бы услышать, как раньше, приветствие по-французски?
– Пуркуа па? – печально усмехнулся Вишневецкий. – Ладно… Я тебя почти сразу узнал, хоть ты и сильно вырос.
– А вот вы вообще не выросли, Борис Леонидович. Даже усохли. На подножном корме сидите, что ли? А то у них так принято.
– У кого – у них?
Илья хмыкнул и выставил нижнюю губу. Она сильно разошлась, а в углу рта напух большой лилово-синий кровоподтек. Парня вообще порядком отделали, как отметил Борис Леонидович, пообвыкшись в полумраке изолятора: переносица распухла, левый глаз заплыл, на шее – длинная царапина, костяшки пальцев сбиты в кровь. При этом подросток весело и нахально ухмылялся, демонстрируя нетронутые зубы.
– Хорошо, – сказал Борис Леонидович, – давай договоримся. Я не знаю ничего о тебе, ты – обо мне.
– А что такого вы знаете обо мне? То, что я нахожусь в этом чертовом особняке без прежних своих привилегий? Так нынче это в порядке вещей. А что вы жили в Крыму при Врангеле – так я не собираюсь никому говорить. У вас положение даже лучше моего, Борис Леонидыч. Если я заложу вас – то вас просто расстреляют, я думаю… Даже не будут что-то доказывать.
– А если я?.. – буркнул Борис Леонидович.
– А вот если вы заложите меня, то стрелять меня, уж конечно, никто не будет – подумаешь, надцатый внук графа Каледина, сколько их там было?.. Тем более я записан не как Каледин, а вообще как какой-то Холодный… так вот получилось. А вот все эти Пыжи, Сени-бородавочники, Абреки, Ипы… они по отдельности, если совсем покопаться, быть может, не самые плохие пацаны… но вот все вместе – задавят. Или утопят, или в пролет скинут, а потом скажут, что сам.
– Что, бывало?
– А то. Раза два уж. Один раз – сына бывшего городского головы уходили. А второй – какого-то пришибленного, он вообще, кажется, не в себе был… В корыте утоп – не шучу.
Наступила тишина. Рисунок на полу под ногой Ильи разрастался, и проступила чья-то смешная ушастая морда.
– Тебе сколько лет? – наконец отрывисто спросил учитель истории.
– Тринадцать. А что?
– Кошмар.
– Почему?
– Мальчики в твоем возрасте не должны рассуждать, как битые взрослые. Хотя… эх!.. – Борис Леонидович безнадежно махнул рукой. – Конечно, у твоих сверстников, у многих… сейчас год идет за два, за три, за четыре.
– У некоторых отсчет вообще уже прекратился.
– За что они тебя били, Илья?
– А вы как думали, Борис Леонидович? Или ожидали, что они поделятся со мной хлебной пайкой и запасной подушкой? Я Пыжа на смех поднял, а это у них не прощается. Да и Ип, гад, маленький, а ядовитый – свою группу на попа ставит в два счета и против кого угодно. Вот я и встрял.
– Понятно, – мрачно сказал Борис Леонидович. – Весело тут у вас…
– Как и везде.
Учитель истории склонился к Илье и произнес тихо, но внятно:
– А откуда ты это… осведомлен о том, что я был в Крыму при бароне Врангеле?
– Главное, чтобы не я, а какой-нибудь товарищ Лагин об этом не узнал.
– Это кто такой?
– А вчера с Левой был, с усатым. В коже. Чекист. Ушлый товарищ, – с непередаваемой смесью одобрения и гадливости выговорил Илюха. – Я его еще с тех времен помню, как он у нас в шестнадцатом году дом на Иерихонке ставил[6] и квартиру на Ливерном… Мне тогда шесть лет было, я как раз что-то там хворал и приехал из Петрограда подлечиться.
У Вишневецкого загорелись глаза.
– Товарищ Лагин был домушником? Как же он попал в…
– Борис Леонидович, – в полудетском голосе сквозила убийственная взрослая ирония, – вы действительно полагаете, что кадры ВЧК пополняются исключительно… монахами, что ли? Да, Дзержинский учился в семинарии. А в Желтогорске – нормальные уголовники. Вот так-то.
– Да. Значит, я много пропустил… – протянул Вишневецкий. – Ладно, Илья. Станем помогать друг другу. Может, все будет нормально.
Подросток пошевелился на кровати. Кровь из разодранного пальца уже унялась, а рисунок все еще не был закончен. Илья подумал, а потом, плотно установив ступню на бетонный пол, притопнул сверху второй… Борис Леонидович даже вздрогнул. Илья аккуратно дорисовал толстую ушастую рожу, явно наслаждаясь некоторым замешательством учителя, а потом проговорил:
– Ничего у нас нормально не будет. Поздно. И кто сказал, что я буду вам помогать? Я и так им вашу темную расстроил. А то поломали бы вам, Борис Леонидыч, пару ребер, это по-хорошему. – Илья указал на дорисованную харю на полу, в чертах которой сквозило едва уловимое портретное сходство с… ну, конечно. – Кстати, это – Пыж.
3
Удивительно, но этот инцидент не получил продолжения, хотя его и обсуждала вся школа. Пыж ходил со свирепым лицом, а его адъютант Леня Ипохондрик поминутно озвучивал грозные планы расправы и с новым учителем истории, и с Илюхой Холодным. Но у Бориса Леонидовича не сорвали ни одного урока, которые случались сплошь и рядом. А учитель физики на днях даже отменил занятия из-за того, что ученики вскрыли шкаф и продали на толкучке динамо-машину. Осталось выяснить, какой спекулянт так живо интересовался законами электричества. Желтогорская школа-интернат № 1 вообще была очень беспокойным местечком, а живейшая фантазия и большие навыки в воровском деле некоторых воспитанников служили неиссякаемым источником неприятностей для руководства и учителей. Впрочем, Борис Леонидович, несмотря на свой потрепанный и унылый интеллигентский вид, был из числа тех людей, которых было сложно чем бы то ни было удивить.
Однако интернатские воспитанники все-таки смогли удивить Вишневецкого, и это имело далекие и печальные последствия.
