Евгений Сухов - Алмаз в воровскую корону
Морской пехотинец, стоявший позади Рузвельта, сделал небольшой шаг вперед и поправил плед, сползший с коленей президента. Отчего-то этот пехотинец чрезвычайно раздражал Сталина. Все это время он стоял неподвижно, гордо выставив вперед подбородок, и если бы не сползший вдруг плед, то его можно было бы принять за изваяние.
Бережков быстро перевел сказанное и приготовился выслушать ответ.
Первым заговорил Рузвельт.
— Мы понимаем ваши опасения, маршал Сталин, — очень четко проговорил он. — Всех ваших людей, включая военнопленных, мы переправим в Советский Союз. Вы солидарны со мной, сэр? — повернулся он к Черчиллю.
Уинстон Черчилль, откинув свое грузное тело на спинку стула, оживленно подхватил:
— О да, конечно! Мне докладывали о том, что советские военнопленные имеются во всех странах, оккупированных немцами. Их очень много и в Нормандии. Очень многие бежали из плена и влились в ряды Сопротивления.
— Мне бы хотелось обговорить вот какой момент, — продолжил советский лидер. — Советские люди, оказавшись на территории, оккупированной союзными войсками, могут быть приняты за фашистских пособников и быть взяты союзными войсками в качестве военнопленных. Поэтому я хочу, чтобы в этом вопросе была соблюдена деликатность.
— Мы понимаем это, — согласился Франклин Рузвельт, взяв бокал с минеральной водой.
— Мне бы хотелось, чтобы в принятых документах мы с вами зафиксировали основные условия по их достойному содержанию до обязательного возвращения на родину.
Черчилль, скрестив руки на груди, понимающе закивал:
— Да, я думаю, это будет разумно.
Выслушав переводчика, Сталин тоже удовлетворенно кивнул:
— Я рад, что в этом вопросе у нас с вами полное понимание.
— Господа, я бы хотел вернуться к вопросу о Совете Безопасности, — заговорил Рузвельт. — Мне кажется, что малым государствам нужно предоставить право голоса в нем, чтобы они могли влиять на мировые процессы.
— Я с вами согласен, сэр, — откликнулся Черчилль, доставая очередную сигару. Он не спешил ее раскуривать, сначала поднес к лицу, вдыхая сладковатый табак, и только после этого чиркнул спичкой о коробок. — Мы не должны ущемлять их права никоим образом. В противном случае это шло бы вразрез с основными идеями Атлантической хартии. Этот вопрос следует продумать более деликатно, чтобы не ущемить также интересы и больших государств. Ведь наши цели часто бывают различны, а объединившись, малые государства могут действовать против наших прямых интересов, а следовательно, против безопасности в целом!
Наконец Черчилль закурил, пустив облачко дыма под самую лепнину.
— Я вот что предлагаю, — Сталин посмотрел на Молотова, сидевшего рядом. Не далее как вчера вечером они детально обсуждали этот вопрос, зная, что пройти мимо него будет невозможно. — Решения Совета Безопасности могут быть приняты только в том случае, если за них единогласно проголосуют наши страны, имеющие статус постоянных членов совета.
— Мне кажется, что это хорошая мысль, — согласился Рузвельт. — Решение не будет принято, если за него не проголосует хотя бы одна из стран-учредителей, я правильно вас понял, маршал Сталин?
— Именно так, господин президент, — улыбнулся Сталин. — Если хотите, это будет «вето», правда, сформулированное в мягком виде.
— Я вас полностью поддерживаю, господа. — Грузное тело Черчилля слегка шевельнулось. — Я так думаю, орлы должны позволять малым птичкам петь, и им нечего беспокоиться о том, а чего же ради они поют.
Шутка оказалась удачной. За столом дружно рассмеялись.
Двое парней в форме морских пехотинцев быстро убрали со стола использованную посуду. Не исключено, что прежде они работали где-нибудь в фешенебельных ресторанах. Затем так же быстро стол был заставлен новыми кушаньями: парной телятиной, лазаньей, многочисленными салатами из морепродуктов. На трех больших блюдах была выставлена форель — подарок господина Черчилля.
Пододвинув к себе тарелку, Рузвельт вдохнул исходящий от блюда аромат и произнес:
— Обожаю лазанью!
Один из морских пехотинцев умело откупорил бутылку с армянским коньяком и, разлив шафранную жидкость в бокалы, скромно отошел в сторону. Черчилль, благодарно кивнув, взял бокал.
— Господа, мы сегодня много говорим. Не знаю, как у вас, но у меня просто пересохло в горле. Предлагаю как следует промочить наши глотки.
Выслушав перевод, Сталин поднял свой бокал.
— Всякое доброе дело нужно начинать с хорошей выпивки, иначе оно пойдет со скрипом, — усмехнулся он в усы.
Рузвельт весело рассмеялся удачной шутке и гибкими пальцами оплел ножку бокала.
— Предлагаю выпить за скорейшее окончание войны, — предложил Сталин. — И чтобы по ее окончании мы встретились вот в такой же теплой компании.
Иосиф Виссарионович протянул бокал с коньяком навстречу Рузвельту и Черчиллю, ревниво проследил за тем, как поплыли в воздухе их бокалы. Ритуал был исполнен. Только после этого коньяк был отпит.
На некоторое время беседа за столом прекратилась. Слышались лишь стук вилок о фарфоровые тарелки и довольное покрякивание глав государств. Напиток также впечатлил. Даже Молотов, считавшийся изысканным гурманом и сумевший познакомиться на многих дипломатических приемах с выпивками разных стран, по достоинству оценил выставленный коньяк. Подержав его во рту, он одобрительно закивал, выставив вперед большой палец. Затем в несколько глотков выпил содержимое бокала. Весело крякнув, он деликатно отер салфеткой мокрые губы.
Молчание нарушил Рузвельт. Повернувшись к Сталину, он воскликнул:
— Крым — сказочное место!
Губы Сталина чуть дрогнули.
— Да, вы совершенно правы, господин президент. Крым не может не понравиться.
Рассмеявшись, Рузвельт продолжал:
— Злые языки даже говорят о том, что Сталин специально пригласил нас в Крым, в самое красивое место в Советском Союзе, чтобы отвлечь от такого скучного занятия, как передел мира.
Иосиф Виссарионович негромко и натянуто рассмеялся. Вот только веселья в его смехе не чувствовалось. Голос вождя был металлический, звенящий, так бывает, когда по дну кастрюли перекатываются камешки. Сказанное было шуткой только наполовину.
— Вы не слушайте этих людей, господин Рузвельт, так могут говорить только мои недоброжелатели.
— Я так и понял…. Знаете, мне здесь необыкновенно легко дышится, — продолжил Рузвельт. — В Крыму какой-то особенный воздух.
— В Крыму очень мягкий климат, господин президент, — отвечал Сталин. — Этому способствуют море, горы. А хороший воздух, как известно, очень укрепляет здоровье.
— Я тоже так думаю, маршал Сталин. Я необыкновенно хорошо чувствую себя в Ливадии… Подойдет время, когда я не буду президентом и уйду в отставку. И я бы хотел поселиться именно в таком месте, похожем на Ливадию, чтобы там были горы и море. — Сталин очень внимательно слушал Рузвельта. — Я очень люблю лесоводство и обязательно посадил бы на склонах большое количество декоративных деревьев. А вы хотели бы жить здесь всегда, маршал Сталин?
Незначительных вещей в большой политике не существует. Передел мира — вещь весьма деликатная, она требует высочайшей дипломатии. Обижать союзников не полагалось, а потому следовало подобрать тактичные слова, которые были бы приятны президенту.
Губы Сталина дрогнули в понимающей улыбке. Кажется, подходящее слово было подобрано. Оставалось только выждать соответствующую паузу, чтобы каждому собравшемуся стало ясно, насколько основательно товарищ Сталин подходит к ответу даже на такой пустяковый вопрос своего американского коллеги. Для пущей важности Иосиф Виссарионович даже вытащил изо рта трубку, и его взгляд вильнул в сторону американского герба, с которого суровым взглядом на собравшихся посматривал орел. Интересно, в какой именно части этой птички упрятаны микрофоны? Может быть, под белыми перьями? Нужно будет поинтересоваться у Лаврентия.
— Ваша высокая оценка места встречи, господин Рузвельт, меня очень тронула, — размеренным голосом заговорил Иосиф Виссарионович. — Полуостров Крым действительно очень подходящее место, чтобы не только отдыхать, но и жить здесь.
Иосиф Виссарионович посмотрел на Валентина Бережкова, и тот, угадав желание вождя, быстро перевел сказанное.
Затянувшиеся переговоры сказывались на самочувствии Рузвельта. Под его глазами появилась темная синева, и как-то заметно одрябла кожа. Очевидно, Рузвельт плохо переносил их. Если бы беседа зависела только от воли американского президента, так он нашел бы предлог, чтобы спровадить гостей восвояси. Однако во всем этом существовало одно маленькое неудобство — двигаться он не мог и едва ли не всецело зависел от морского пехотинца, стоявшего у него за спиной.
