Сергей Зверев - Разборки дезертиров
– Все равно красиво, – пожал плечами Ленька.
– Ну и залепо-он… – покрутил угловатой башкой сержант. – Эта красота, извиняйте, прокурор, нам что богу свечка, что черту кочерга. Действия-то какие предпримем?
Я спустился вниз, где в воздухе висела плотная «воздушно-капельная» дымка и грохотало так, что закладывало уши. Словно истребитель шел на взлет. При уровне шума в сорок децибел теоретически можно отдыхать. После шестидесяти испытываешь беспокойство. За восемьдесят – уже психуешь. После ста подвергаешь жизнь опасности и смертельному риску. Здесь же грохотало сотни под полторы, и терпеть это было невозможно. Почему? Ширина реки не превышала семидесяти локтей. Откуда эта мощь? И жуткое чувство страха…
Я развернулся, полез обратно. Трое стояли на косогоре и очень пристально меня разглядывали. За деревьями шум реки сделался приглушеннее.
– Послушай, Михаил Андреевич, – съерничал Аристов, – судя по твоей физиономии, с этого момента мы обязаны начать новую жизнь. Твоя физиономия – безбрежное таинство непознанного мира. Но сегодня не понедельник – это я к тому, что для начала новой жизни…
– Сегодня первое число, можно начинать новую жизнь. Знаете, господа, неясное чувство мне подсказывает, что перебраться через скалы мы не сможем. Предлагаю отправиться по течению, развести костер, подсушить мокрых куриц – а таких у нас ровно половина, – а заодно осмотреться.
Возражений не было. Мы отправились в обратном направлении по проторенной дорожке, но прошли всего лишь метров триста, как за спиной раздался сумасшедший хохот…
Смеялся сержант Капустин, замыкающий шествие. Он сидел на корточках, держась за животик, и ржал, как гагара. Не рано ли? – встревожился я. Крепкий парень вроде, нервы в порядке.
– Вы посмотрите на этого дуралея… – захлебывался сержант, тыча пальцем куда-то поперек реки. – Ох, я сейчас от смеха помру…
Мы невольно проследили за его пальцем. То, что вылезло из кустов на обратной стороне потока, в принципе было рядовым Балабанюком, но лишь отчасти. Чумазый, плащ-палатку и головной убор потерял – сверкала стриженая голова с редкими клочками волос (парикмахер был юмористом). Ни автомата, ни амуниции. Вся тайга, что в редком разнообразии простиралась перед нами, оставила на парне образцы своей растительности, делая его от макушки до зеленых сапог каким-то камуфлированным чудовищем. Руки тряслись, зубы лязгали – даже через бурные воды было слышно, как его корежит и выгибает. Увидев нас, парень рухнул с травянистого обрыва и на пятой точке съехал к берегу. Замялся у воды, беспомощно простер к нам руки.
– Ой, я не могу… – вздрагивал Капустин. – Балабанюк, ты что там, блуд с волчицей затеял?!
Парень затравленно озирался, оступился, чуть не плюхнувшись в воду. Запрыгал в каком-то ритуальном танце.
– Эй, подкидной, перо в башку воткни для завершения образа! – крикнул Капустин. – Балабанюк, да что с тобой? Мужика в бикини увидел?
– Послушай, сержант, – заподозрил я, – почему-то мне не кажется, что твой подчиненный прыгает от радости. Боится он чего-то.
– Не боится, а ошизел от страха, – буркнул Булдыгин. – Не понимает, что страх нужно держать при себе, он нам еще пригодится. Не пускай зверя в дом, короче.
– Ты о чем, Викторыч? – не понял Аристов.
– Не обращай внимания, – проворчал Булдыгин.
– Эй, Балабанюк, ты можешь внятно объяснить, что за блажь на тебя нашла?! – орал сержант. – А ну, бегом к нам, чего ты там тормозишь?
– К-конечно, товарищ сержант… – обрел дар речи потерянный. – Н-не поверите, т-там мужик к-какой-то… С-существо, на человека похожее… С-страшное, щерстью обросло, м-мычит, н-на руках п-прыгает… п-посмотрел на меня так…
– Стоглазый? – хохотал сержант.
Паренек метался на пятачке, не решаясь лезть в воду.
– Давай же, рядовой! – грозно изрыгал Капустин. – Кто кричал, что плавать умеет? Ко мне, рядовой, это приказ, тащи свою непоротую задницу!
– Сержант, попридержи коней, – неодобрительно заметил я.
Он повернулся ко мне, его глаза диковато блестели.
– Я нарушаю устав, прокурор? А ну, внимательно взгляните на этого балбеса. Он же умом тронется, если на него хорошенько не наорать!
Отчасти сержант был прав. Подгоняемый воплями, соорудив страдальческую мордашку, Балабанюк вошел в воду. Через несколько секунд он уже плыл вразмашку поперек течения, потешно надувая щеки.
– Сносит бойца, – заметил Капустин, – пойду ловить.
– Странно, – пожал плечами Булдыгин. – Обросшее шерстью существо, похожее на мужика. Мычит. На руках прыгает. Ровно по Линнею, коллеги – Хомо Ференс, подвид человека, лишенного дара речи, покрытого волосами и передвигающегося на четвереньках.
– Я знаю, – вспомнил Ленька, – повышенная волосатость – это следствие гипертрихоза.
А мне на память вдруг пришла сизая мгла в соснах и тень, ловко прыгающая от ствола к стволу. Змейка поползла по позвоночнику. В сущности, Булдыгин глубоко прав – рано еще пускать зверя в дом.
– Ну, ты даешь, солдат! – рычал Капустин, вытягивая парня из воды. – От тебя пахнет так… ну, прямо воняет! Крыша едет, боец?! Где оружие, я тебя спрашиваю? Потерял?! А что такое трибунал, ты еще помнишь?!
– Потерял, товарищ сержант, – простонал боец и, не найдя точки опоры, сполз на землю. – Делайте, что хотите, мне уже все равно… Пусть трибунал, пусть колесование перед строем…
– Не наезжай на парня, сержант, – строго сказал Аристов. – Чего ты смотришь? Фонтан, говорю, заткни. А то сами наедем. Я тоже автомат потерял – так что же? И меня под трибунал?
– Действительно, – заметил я, – кончай выкорячиваться, парень. То, что с нами произошло, не лезет ни в какие рамки. Скажем спасибо, что живы остались.
– Пусть объяснит про своего Хомо Ференса, – проворчал Булдыгин. – Не понимаешь, рядовой? Не силен в классификации редких видов? Кого ты там повстречал? Волосатого, на четвереньках…
– В натуре, товарищи офицеры… – встрепенулся боец, как-то резво подскочил и проникновенно уставился на дальний берег. – Автомат я потерял еще ночью… В реку упал, каменюкой по башке получил… А тут еще плащ-палатка мешается, руки в ней никак… ну, я и сбросил все на хрен. Прибился к берегу, полез куда-то, скользко, как на катке, падал, потом башкой треснулся повторно и отключился. Просыпаюсь это утром, а надо мной такая орясина… волосатая, ноздри раздуваются, тянет ко мне когтищи…
– Сказка якутская, – фыркнул сержант.
Балабанюк яростно замотал головой:
– Не знаю якутских сказок… У нас на Урале нет якутских сказок…
– Ты с Урала? – встрепенулся сержант. – Какого хрена, не может быть, Балабанюк! Ты из Томска!
– С Урала я… – простонал солдатик. – Уж мне ли не знать? Забирали из Томска – учился я там, не ко времени взял академический отпуск… А родом с Верхней Пышмы, в ней и прожил до семнадцати лет… Слышали про такую?
– Мать моя… – схватился за голову Капустин. – Мы с тобой соседи, боец, а ты молчал как убитый!
– А надо было говорить, товарищ сержант?
Капустин постучал кулаком по лбу. Посмотрел на нас, как бы требуя подтвердить диагноз. Действительно, девять месяцев назад зеленый новобранец дал маху. Что такое землячество в Российской армии, не знает только последний эфиоп. А мог бы облегчить себе жизнь.
– Лучше поздно, чем никогда, – усмехнулся я. – Так как там насчет баек из склепа, Балабанюк? Этот Вася пытался тобой закусить?
– Не знаю, товарищ прокурор… Мне кажется, я тоже напугал его. Подскочил – а он как прыгнет в кусты… Я к реке, а он – за мной… Ей-богу, товарищ прокурор, я таких экземпляров только в кино, и то не во всяком…
– И где он сейчас? – как-то подозрительно сглотнул Аристов.
– Не знаю… Там, наверное, в кустах…
– А это мы сейчас проверим. – Капустин клацнул затвором. – Заодно и оценим возможности автомата Калашникова после пребывания в воде.
Никто не стал его останавливать. Все следили с жадным любопытством.
Длинная очередь пропорола кустарник на дальнем берегу. Сместился ствол. Второй кустарник задергался, теряя листву.
– Ха, – сказал Аристов, – внесли элемент разнообразия.
Истошный вопль огласил замшелые берега! Что-то гибкое, бесформенное, издавая невнятные горловые звуки, выкатилось из кустов на обрыв, обрушилось, запрыгнуло обратно, ловко перебирая конечностями. Не в шерсти оно было – в шкурах! На мгновение существо обернулось, продемонстрировав физиономию, заросшую волосами. То ли человеческую, то ли не совсем. Но передвигалось чудо-юдо отнюдь не по-людски. Проворно запрыгнуло на соседнюю террасу, взвились лохмотья – и оно уже покатилось по гребню.
– Стоять, подлюка!!! – загремел на всю ивановскую сержант. – Стрелять буду!!!
– Права забыл зачитать, – машинально бросил Аристов.
