Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма
Рафит слушал его. Понемногу успокаивался.
А ведь и прав старик. Очень прав. Вон как хорошо все понимает. Не зря голова его такая белая.
Рафит смотрит на Петра уважительно. Словно рассматривает себя в зеркале времени. Будто себя через добрых два десятка лет увидел. И неловко стало. Он посидел еще немного, обдумывая все сказанное. И, пощупав в последний раз деньги в кармане, от которых тепло на душе становилось, выложил их на стол:
— Вот это все, что у меня пока есть. Давайте вместе. Чтоб теплее.
— Можем отдельно. Тут уж ты сам решай. Мы варим сами. Как умеем. В столовую ходить дороговато. А тебе может не понравится. Да и готовим по очереди. Так что и тебе придется этим заниматься. Или хочешь одним котлом пользоваться, — сказал Геннадий.
Даже собачки живя в одном дворе наедаются с одной миски. Зачем меня гонишь, я тоже буду стараться. Плов умею варить. Еще кое- что. Там у вас научусь. Я работаю — вы готовите, вы работаете — я варю.
Ну хорошо! Завтра готовит Петро. Потом ты. В магазин мы ходим два раза в месяц. Сразу все набираем. Чтоб каждый день не ходить, по очередям время не терять. Ты и в этом будешь помогать. Стирает нам женщина. А в доме сами убираем. Тоже по очереди. Но вода и дрова — общая забота, — объяснял Геннадий.
— Я согласен!
— Баня здесь работает два раза в неделю. А парикмахерская — по выходным. Ну об этом мы еще напомним. И, кстати, все дни недели мы работаем. Все. А в выходные будем чередоваться. Двое будут отдыхать — один работает. Село нельзя без воды оставлять. Но лошадям тоже нужен отдых. Их беречь надо. Вот давайте подумаем, кто в воскресенье будет работать? Прошлый выходной воду Петро возил, так что остаемся мы с тобою.
— Давай я буду, — предложил Рафит. И перед глазами замелькали деньги. Магомет представил, как он пойдет в магазин делать для себя покупки. Он глянул на Геннадия. Тот согласно кивнул.
Водовозы в селе были людьми уважаемыми. Да и как иначе? Ведь не могут же люди жить без воды! А самим попробуй наносить воду с речки? Далековато, да и холодно. Один раз принесешь пару ведер, а во второй раз — снова прорубь от льда очищай. Долби ее ломиком, топором. Сколько на это времени уйдет? И привыкли люди Каменского к Рафиту. Стали в магазине без очереди пропускать. Глядишь, завтра воду пораньше привезет. Поможет ее в бочку переносить. Что ни говори — водовоз!
Привыкли к Рафиту и старики. Они все чаще просили его сварить плов, какой им пришелся по вкусу. Заварить чай, как только он умел. Чтоб сохранить весь аромат. Даже кобыла смогла, пересилив себя, привыкнуть к новому хозяину. Он уже не обижал ее. Не бил. Не забывал кормить. Перед началом работы приносил ей в кармане сахар. Правда, другим тоже давал по кусочку. Но ей по два, а то и по три. Стал жалеть. На ночь никогда не забывал постелить на пол солому. А вскоре даже печурку смастерил. И протапливал на ночь… Чтоб не простыли лошади. По выходным он чистил лошадей деревянным скребком. И лошади, немало удивляясь резкой перемене, все же принимали его заботы и уже не били ногами стойла, когда Рафит заходил на конюшню. Но были настороже.
И вот однажды чистя свою кобылу он ненароком коснулся сосцов, брызнуло молоко. Рафит вздрогнул. Вспомнилось детство. Кумыс. Скачки на лошадях в степи. Ей не было ни конца, ни края. Следом бежали пушистые, тонконогие, резвые и добрые, как дети, жеребята.
Когда это было? Да и было ли? Но запах теплого кобыльего молока… Он не приснился.
— Родить будешь скоро. Ну ничего. Не бойся. Я буду здесь. С тобою. Если что— помогу— шептал он на ухо кобыле. Та головой
о плечо Рафита потерлась. Мокрой губой по его уху провела. Заржала тихонько.
— Нет, мамка. Работать тебе нельзя. Отдыхай! Гулять будешь. А воду другие пусть повозят, — улыбался Магомет. И, вернувшись в дом, сказал старикам, что завтра он не будет воду возить:
— Кобыла дня через три ожеребиться должна. Нельзя ее запрягать. И так много работала.
— Ну, а ты чего приуныл? Рожать-то ей, а не тебе! — рассмеялся Геннадий.
— Заработка у меня пока не будет, — развел он руками.
— Ну и что? Ты и так хорошо получишь. Да и заработал. Продуктов много. Чего горюешь. Не у одного у тебя кобыла жеребая. Наши тоже. И тоже придется посидеть без дела. Ничего, мы с Петром наш заработок на всех троих разделим, а ты дома посиди. Тоже неплохо.
Магомет довольно улыбался, ему понравилось предложение Геннадия. Он согласен разделить заработок. Ну нельзя же совсем без него человеку оставаться! Но стук в дверь напугал. Теперь все трое удивленно переглянулись. Кто бы мог быть? К ним никто, никогда не заходил.
В дом вошел начальник коммунхоза.
— Як вам ненадолго. С просьбой. Школе надо помочь. Может кто из вас?
— А что случилось?
— На один день хочу кого-либо взять туда.
— Свободный человек нужен? — спросил Петро. — Да.
— У нас — как раз Рафит свободен. Лошадь жеребиться будет.
— А в школе уборную надо почистить. Сами понимаете. Она на улице. Все смерзлось. Войти нельзя. Надо сделать.
— Я не сявка! — подскочил Магомет, сверкнув глазами в сторону Петра.
— А что это такое — «сявка»? — удивился начальник.
— Ничего!
— Я обидел чем?
— Да нет, нет. Мы тут обговорим меж собою. А утром сделаем. Надо — значит надо, — ответил Петро.
Начальник ушел.
— Послушай, а что такое «сявка»? — повернулся Петр к Рафиту. Что такое? Это те, кто в бараке за всеми говно выносят. И самих
их» а говно считают. Я вор! Вор! Но не «сявка»! — кричал Магомет (бледнея.
— Вон оно что? А я то думал, что тебя и впрямь чем обидели, —
I казал Петро и, рассмеявшись, продолжил:
— В лагере это заставляют делать по принуждению. Бесплатно. Здесь же нас просят. К тому же за деньги. И дети — не зэки. За ними не грех и убрать. Своих растили. Знаем. За нами в свое время убирали, не брезгуя. Детвора не знает твоих убеждений по этому поводу.
И ей наплевать, кто будет чистить уборную. Кстати, их матери хлеб и для тебя пекут. Отцы оленей в тундре пасут. А мы мясо покупаем и едим. И ты тоже. И дети — не преступники. Своих у тебя не было. Потому так говоришь. Сравнил ребятню с подонками. Дети не умеют унижать. И делая это для них, человек не станет посмешищем. Школа — не барак! Запомни это! Не хочешь — никто не заставляет. Мы это сделаем! И кстати от того людьми не перестанем быть. Здесь село! И никакая работа тут — не унижает, оскорбляет другое! Твои слова! Тебе пора приучиться думать, прежде чем говорить. Ты все еще живешь прежними представлениями. От них пора отказаться!
Магомет сидел потерянно.
— Рафит! Если ты не согласен, давай я пойду. А ты на мою кобылу садись. Три дня тебе даю, — предложил Геннадий.
Интересно, а что это он вдруг уступил? Неспроста, конечно. Верно, прямая выгода есть. Раз не на день — на три кобылу отдает, надо узнать, сколько это стоит. Может в этом резон? И, повернувшись к старикам, спросил:
— А сколько за ту «парашу» мне заплатят?
— Сколько за неделю работы на кобыле получишь.
— Вот это да!
— Заметь, кстати, что деньги не пахнут. У нас в селе даже шабашники по этому делу имелись. Громадные деньги за зиму заколачивали. А работали по три часа в день. Как на особо вредных условиях. Так что тебя упрашивать не будут. Желающих хоть отбавляй. Я твой первый конкурент, — рассмеялся Геннадий.
Услышав о сумме, Магомет засуетился. Глаза его забегали.
— Послушай, Рафит, так мы договорились? Ты — на кобыле три дня, я — сортир почищу, — предложил Геннадий.
— Хитрый ты!
— Почему? Эдакий калым, да из рук выпускать! Не часто такое перепадает.
— До утра время есть. Я еще подумаю, — ответил Рафит.
Но утром, когда Геннадий проснулся, Рафита в доме не было. Вернулся он, когда старики уже завтракали. Снял в коридоре сапоги, телогрейку. Вошел довольный.
— Правду вы сказали. За два часа кучу денег заработал. Еще на три «параши» договорился с начальником, — похвастался он.
А вскоре купил он себе дорогой костюм, кучу рубашек. Прятал их под замок. Потом и пальто приобрел. Воротник его так заворачивал приходя в кино, чтобы все могли видеть этикетку Франции. Часы выставлял, смотрите, не дешевка какая-то — из чистого золота.
И только Геннадий не переставал подтрунивать, — мол, и из говна можно сделать при желании золото. Стоит только захотеть.
— Ты, Рафит, молодец. Правильно делаешь, — одобрял Петро. И Рафит теперь по ночам подсчитывал, сколько он сможет отложить на сберкнижку.
А деньги ему, ох, как нужны были! При деньгах в своем селе на судимость не посмотрят. Чего не бывает в жизни, да еще по молодости…
«Вот выйду на свободу, куплю костюмов, много халатов. Шелковых. На вате. Дом построю. Устроюсь сторожем в колхозном саду. Машину куплю. В колхозе яблоки возьму, своих тоже. И — на базар. Заведу жену. Молодую. На деньги не она, так родители позарятся. За денежного без лишних уговоров отдадут. А кто в селе узнает, как я их заработал! Есть они и все тут. Не придерутся. На Севере был. Проверять не станут. Не поверят, что при сбережениях в колхозном саду немножко взял. А на работу для стажа устроюсь. И приработка. За счет сбережений пусть дураки живут. Книжка — для детей и ширма для меня. Всем нужно уметь пользоваться», — думал Магомет по ночам. И видел себя во сне в красном шелковом халате, в расшитой ярким бисером тюбетейке. Из-под халата белая рубашка видна. Тугой живот, признак породы и сытости, тоже словно напоказ выставился. Толстый живот — это второе лицо хозяина. Значит, в доме достаток, покой царят.
