Дмитрий Щербаков - Нимфоманка
— Имеем следующее. Помнишь, я сказал твоей Миле: Юрка Клещ не сможет разыскать Тенгиза ни сегодня, ни завтра? Знаешь, почему? Тенгиз сейчас в особняке у Дато и будет там до самой завтрашней «стрелки». Клещ — слишком мелкая сошка, чтобы знать адрес Давида. Оба Кунадзе и Вахтанг Шаликашвили нынче очень заняты — обсуждают различные варианты возможного соглашения со Столетником. Но саму вероятность стрельбы они исключают. Поэтому собираются взять с собой демонстративно мало охраны. Давид берет двух своих постоянных телохранителей, а Тенгиз — меня и еще одного человека по моему выбору. Со мной поедешь ты.
— Но почему?! — удивился Север.
— Завтра мы спасем Кунадзе от пуль столетниковских бойцов. Давид — позер, как и все грузины. Тебя он не знает. За спасение своей жизни он предложит исполнить любое твое желание, все, что в его власти. Ты попросишь себе в жены Милу, сначала не называя ее имени. А когда Дато даст слово, назовешь. Тенгиз, конечно, взбеленится, но против отца пойти не посмеет. И ты заберешь Милу из борделя.
— Не понимаю, зачем нам с тобой вообще ввязываться в эту разборку. Пусть Столетник кончает Кунадзе…
— Ага. А значит, и меня, — усмехнулся Чекан. — Мне-то так и так ехать…
— Все, я врубился, извини. Но объясни еще одно: как спасение Кунадзе сочетается с твоим планом их ликвидации?
— Очень просто. Завтра мы их спасем. А после уничтожим по одному, включая Вахтанга. И свалим все на Столетника. У Давида есть родной брат Нодар. Тоже вор в законе, но живет в Грузии. Нодар обязательно приедет разбираться, кто пришил его родню. Поэтому мы должны быть вне подозрений. Если хотим жить спокойно… и вообще жить.
— Зачем тебе я?
— Одному мне не справиться. А у тебя нет выбора, Север… если ты действительно любишь свою Милу. Да и потом… Ты мне очень помог. Я хочу помочь тебе. Я считаю тебя своим другом. Последним другом, который у меня остался. Кроме Лиды, конечно.
— Ладно, Витя, понял. Но у меня еще один вопрос. Что мы будем делать, если Столетник завтра все же не нападет?
Чекан пожал плечами.
— Это — худший из вариантов. Тогда нам придется после окончания переговоров на месте положить Тенгиза, Дато и его охранников. И попробовать свалить все на Столетника. Но повторяю: я почти уверен — Федор нападет. Все расклады свидетельствуют в пользу этого.
— Что ж, тогда по рукам. Как пишут в дешевых пиратских романах, спина к спине у мачты.
— По рукам! — Чекан протянул руку, Север крепко пожал ее.
— Поеду я… Мила ждет. — Белов грустно улыбнулся.
— Ее трахнули на «субботнике»? — спросил Витька сочувственно.
— Трахнули… — с трудом произнес Север. — Буквально истрахали всю… Скоты… И я ничего не смог сделать… А главное — она наслаждалась этим скотством…
— Мерзко тебе теперь?
— Мерзко… но не она мне мерзка, нет… Очень боюсь за нее, боюсь, что опять пойдет по рукам… Не знаю, как я смогу это вынести…
— Если любишь — вынесешь. Да и не пойдет она по рукам… если, конечно, любит тебя.
— Все равно страшно…
— Представляю… Если б Лидку трахали на моих глазах, я бы, наверно, сразу сдох. Сердце бы лопнуло… Понимаю тебя, Север. Впрочем, раз ты выдержал сегодня, значит, ты сильный. И сможешь удержать Милку.
— Сильный… Говоришь, ты понимаешь меня… Трудно такое понять. У тебя-то небось с Лидой все хорошо…
— В каждом дому по кому, Север…
— А у вас-то какие проблемы? — удивился Белов.
— Каждому свое. Лидка, например, до сих пор держит меня на расстоянии. Но все равно она — сокровище…
…Едва Север позвонил, Мила тотчас открыла дверь и бросилась ему на шею.
— Пришел, пришел… — горячо шептала она. — Господи, как я боялась!..
Вдруг девушка резко отпустила его и, потупив взгляд, отступила в глубь квартиры. Белов последовал за ней.
— Что с тобой? — спросил он тревожно. — Что-то случилось?
Мила подняла полные слез глаза.
— Ты презираешь меня?.. За сегодняшнее?..
— Н-нет, — через силу произнес Север, вспоминая пережитый ужас. — Я… Мне было очень больно… Очень! Но не за себя — за тебя… Мне хотелось растерзать их… А ты… Это была не ты…
— Это была я, не обольщайся, — горько усмехнулась Мила. — Я ведь все понимала, отдавала себе отчет… Но поделать с собой ничего не могла. Вот так, малыш… Вот так.
— Бедный ты мой ребенок… — прошептал Север смутно знакомую им обоим, пришедшую откуда-то из прошлой жизни фразу.
— Что?! Что?.. — вздрогнула Мила. — Ты готов меня принять… с этим?!
— Глупенькая… — тихо сказал Север. — Я же не выбираю. Бог давно все решил. А нынче еще и судьба вмешалась… Витька предложил мне такое дело!.. Если мы его сделаем, ты будешь уже не проститутка! Ты будешь моя жена!
— Жена?..
— Жена, любовница, наложница — как угодно! Моя женщина, неприкосновенная для кого бы то ни было, кроме меня!
— Значит, не уезжаем… — выговорила Мила отрешенно.
— Пока нет. Надо обеспечить свою дальнейшую безопасность. Завтра мы с Чеканом едем на разборку…
— На разборку?! И это ты называешь безопасностью?! Тебя убьют за чужие деньги! Не хочу!
— Милка… Я видел, что бывает с тобой, когда накатывает твоя нимфомания. Теперь уже я боюсь. Ты должна в будущем жить спокойно. Чтобы выздороветь окончательно. Кстати, ты пробовала лечиться?
— Пробовала. Меллерил глотала лошадиными дозами. Оглушишь себя… а сны все равно эротические… и все равно хочется… Болен мозг. Я пробовала даже гипноз, но он вообще на меня не действует. Единственное мое лекарство — ты. Но я не хочу, чтобы ты ради меня рисковал жизнью!
— Лучше уж я один, чем ты или мы оба.
— Погибнешь, мне тоже не жить… Север! — Мила вскинула глаза. — Скажи, зачем я тебе? Столько баб кругом… Станешь богатым — любая девка твоя… Зачем тебе шлюха, да еще такая грязная?
— Идиотка… — мотнул головой Север. — Вот идиотка! Люблю я тебя, пойми, люблю!
— Наконец-то произнес! — выдохнула Мила восторженно. — Наконец-то ты это произнес, дорогой мой, любимый мальчик, солнце мое! Наконец-то признался в любви — мне, проститутке, нимфоманке, гадине, твари! После всего, что видел! Господи! Теперь мне ничего не страшно! Слышите, ничего! — выкрикнула она куда-то в сторону окна. — Я одолею болезнь! С тобой — одолею! Теперь мне легче умереть, чем изменить тебе! Боже, Боже, помоги нам, слабым грешным детям твоим! — Она истово перекрестилась и тут же бросилась к Северу. — Возьми меня, я твоя, навсегда теперь только твоя, навсегда!..
…Если б Мила знала, как она ошибается!..
15
Уже было далеко за полдень. Север с Милой лежали, курили и разговаривали.
— Оказывается, Чекан совсем другой, чем казался… — задумчиво сказала Мила. — Не знала…
— Думаю, мы подружимся, — Север встал, оделся. Он уже спешил.
…Кафе, где была назначена «стрелка», находилось в стороне от жилых корпусов и снаружи выглядело совершенно пустым. Но несколько шикарных лимузинов, припаркованных рядом, опровергали это впечатление.
Первым в двери, предупредительно распахнутые двумя швейцарами, вошел Давид Кунадзе. За ним следовала его личная охрана — два огромных грузина, бывшие борцы-вольники. Следом шел Тенгиз, сопровождаемый Севером и Чеканом.
Зал кафе был почти пуст, лишь посередине стоял стол, за которым восседал пожилой худощавый мужик, явно русский, но лицом напоминавший чеченца. Это и был Столетник. Сзади маячили шесть мордоворотов.
— Здравствуй, брат Дато! — Столетник поднялся и двинулся навстречу Кунадзе. — Сколько лет, сколько зим!
Воры обнялись.
— Проходи к столу, брат! — продолжал Столетник. — Мы люди скромные, но водка и «Беломор» всегда найдутся для старого друга!
Эта фраза произносилась недаром. Ею Столетник хотел подчеркнуть свою верность традиционным воровским законам, предписывавшим вору жить скромно, обходиться простой пищей, курить дешевый табак, пить дешевую водку. Эти же законы запрещали вору иметь дом, семью, детей, работать. Подобные законы не устраивали «лаврушников» — так русские блатняки величали грузинских коллег — и постоянно ими нарушались. Своей фразой Столетник умышленно унижал Давида. Но Кунадзе мудро пропустил ее мимо ушей.
Воры сели друг против друга, как и положено на переговорах. Тенгиз и остальные встали за Давидом, внимательно изучая мордоворотов Столетника.
— Зачем звал, брат? — спросил Кунадзе-старший.
— Почему ты один? Где Вахтанг? — отозвался Столетник.
— Вахтанг приехать не смог, болен, — вздохнул Давид. — Но его интересы представляю я. Моего авторитета вполне достаточно! — отрезал Кунадзе, ставя Столетника на место.
— Что ж, тогда начнем, брат, — с деланной грустью произнес тот. — Ты знаешь, уважаемый Дато, что все московские шалавы ходят подо мной. Знаешь?
