Сотый рейс «Галилея» (книга 1) - Лопес Евгения

Размышления Алана прервала миссис Хорн, вернувшаяся из зала в «тамбур» – пора было начинать обслуживание. Официанты, мгновенно изобразив на лицах любезность и предупредительность, направились каждый к своим столам.

Еще во время учебы Алан выучил наизусть имена и должности всех пассажиров, теперь же, когда члены свит руководителей расселись по своим местам, принялся запоминать лица. Например, он понял, что седой старик, расположившийся напротив принца – придворный врач Касинда, а грузный пожилой мужчина с квадратной челюстью и красными щеками, что развалился напротив короля – начальник королевской службы безопасности господин Жигонда. Разумеется, обслуживание самых важных особ из-за неопытности Алану не доверили – столик Гильермо Санчеса был закреплен за Мохаммедом, Дильмуна – за Грейс, Атонского короля – за Беном. Ему же достались пока пятнадцать журналистов – по пять от Земли, Атона и Верги (пятеро эйринских должны были появиться позднее). Робея, но стараясь держать себя в руках, Алан подошел к ним и раздал каждому меню в красном бархатном переплете.

– Пожалуйста, выбирайте, господа…

Так началась его работа в космическом флоте.

ГЛАВА 7. ФАТТАХ

Алан снова был маленьким.

Он бежал вдоль берега озера, и высокая мягкая трава гладила его локти и поцарапанные коленки. Папа и мама шли позади, он слышал их голоса и смех. Внезапно возникла мысль – а что, если спрятаться от них? Пусть поищут!

Припустив вперед, что было духу, возле деревьев, склонявших ветви к воде, он упал в густые травяные заросли, совершенно скрывшие его от посторонних глаз. Перевернулся на спину и посмотрел вверх, туда, где сквозь листву неровными, рваными всполохами прорывался солнечный свет. Длинная широкая травинка нависала над ним, сгибаясь под тяжестью ползшего по ней жука – гладкого, блестящего, с ярко-оранжевыми полосками. На соседнюю травинку, трепеща крыльями, уселась бабочка – белая, нарядная, словно девчонка, собравшаяся на праздник. Знойное дыхание земли, травы, солнца наполняло тело блаженной истомой.

Внезапно яркая спинка жука с треском надломилась, высвобождая прозрачные крылья; густо загудев, жук взлетел, а Алан проснулся.

Он лежал на узкой кровати – полке в своей каюте (пространство на «Галилее» экономили, в основном засчет служебных помещений), и никакой травы, конечно, вокруг не было – только холодная, равнодушная чернота в иллюминаторе. На полке у противоположной стены похрапывал Саид.

Странно, днем он совсем не вспоминал о Земле, но каждую ночь ему снились цветы и деревья, облака и солнце. Интересно, у отца в космосе были такие же сны? Чувствовал ли он, просыпаясь, так же, как и Алан, одновременно – и тепло, и тоску? Как жаль, что уже никогда не спросить его об этом…

Часы показывали полседьмого по земному времени – подъем через пятнадцать минут. Закрывать глаза уже не имело смысла, хотя Алан не отказался бы вздремнуть еще пару часов – он действительно очень уставал, ведь на ногах приходилось проводить по 16–17 часов в сутки. Рабочий день официанта космического флота оказался, как и предупреждала миссис Хорн, насыщенным до предела…

Накрывать к завтраку начинали в 7-30 утра. Людей кормили в три смены: сначала пассажиров, затем – работников космофлота (пилотов, инженеров, техников, агентов службы безопасности, обслуживающий персонал), и только потом уже ели сами. После этого Алан едва успевал сбегать к Нику, чтобы отдать ему половину своей порции, да еще 10–15 минут побыть с ларком – рассказать что-нибудь, почесать за ухом – и вновь ему пора было возвращаться на кухню, сервировать столы к обеду. После обеда повторялось то же самое.

После ужина часть столов убирали, и начиналось так называемое «вечернее» обслуживание. Открывался бар, Мохаммед с Ахмедом становились за стойку и принимались «колдовать» с напитками, сотворяя из земных и инопланетных продуктов множество разнообразных коктейлей; Саид был ответственным за музыку. Остальные официанты обслуживали посетителей. Таким образом, спать получалось ложиться не раньше часа ночи. Поварам, конечно, было еще труднее, но они работали посменно, официантам же полагался лишь один выходной в восемь дней. Очередь Алана наступала через два дня.

Усталость накапливалась также из-за постоянного нервного напряжения. Приходилось держать в голове тысячи нюансов – от особенностей установки приборов (даже салфетки для представителей разных планет скручивались по-разному) до огромного количества обычаев и ритуалов, нуждавшихся в неукоснительном соблюдении (например, к атонцам, согласно их древней примете, нельзя было подходить с левой стороны; вергийцы начинали разговаривать с официантом только после его услужливого полупоклона и так далее, и так далее…).

Сам процесс обслуживания тоже требовал немалой внимательности. Меню пассажирам подавалось в виде красивой книжечки, отпечатанной на бумаге – считалось, что так удобнее. Алан же принимал заказ на ручной электронный пульт, в памяти которого блюда числились под соответствующими номерами; пронумерованы были также и места всех гостей, и нужно было ничего не перепутать. Сигналы с пульта передавались на табло, висевшие на рабочем месте каждого повара; таким образом повара могли исполнять заказ. Выбор блюд был огромен, и постоянно приходилось что-то рекомендовать, рассказывать о составе и способах приготовления. Пока Алан справлялся, но очень волновался, боясь ошибиться.

Кроме того, миссис Хорн отчего-то явно невзлюбила его: она намеренно придиралась к каждой мелочи, отчитывала за любое неверное, по ее мнению, движение, критиковала даже походку. Во время сервировки в зале то и дело слышался ее громоподобный голос: «Маршалл! На тридцать пятом месте нож лежит не параллельно вилке!» «Маршалл! На сорок втором край тарелки закрывает ложку! Что за работник! Безобразие!» Алан вздрагивал и бежал исправлять «оплошность»: поправлял нож и вилку, хотя они располагались абсолютно параллельно друг другу; передвигал тарелку, хотя ее край находился в двух сантиметрах от ложки… Разумеется, все это он безропотно терпел…

Звонок будильника заглушил тяжелый вздох. Саид на соседней кровати сел, бессмысленно тараща глаза.

– А? Что? Уже утро?

– Да, уже утро, – ответил Алан.

– Ох, не выспался… – простонал араб. – Еще бы поспать… Ты иди первый умывайся.

– Ладно, – Алан соскочил с кровати и направился в душ.

Рабочий день, пятый по счету, проходил спокойно, без происшествий. Отработали завтрак и обед, накрыли к ужину. Пассажиры, поодиночке и компаниями, подходили на свои места. Алан привычно бегал между кухней и залом, и, несмотря на сосредоточенность, успевал наблюдать за руководителями и их сопровождающими. Побороть собственное любопытство он был не в силах: ведь вряд ли когда-нибудь еще ему выпадет шанс оказаться в окружении важнейших персон с разных планет!

Уже в первые дни он заметил, что главы планет держались обособленно друг от друга. Неофициальное общение между ними было полностью исключено, официальное – сведено к минимуму, ограничено практически лишь приветствиями. Алан знал, что так предписывает межпланетный дипломатический этикет, так как иное поведение считалось бы некорректным по отношению к отсутствующим здесь первым лицам других цивилизаций. Прочие члены делегаций не были связаны столь жесткими правилами, но и они в большинстве предпочитали находиться в своем кругу и вели себя сдержанно. Полной свободой пользовались только журналисты.

Их было пятнадцать – десять молодых людей и пять девушек, и в отличие от строгих и серьезных советников и министров, всех, как на подбор, в возрасте за сорок, самому старшему из представителей прессы не было и тридцати. Разумеется, они тоже не имели права на вольное общение с официальными лицами, зато друг с другом обращались весьма непринужденно, по-свойски; и вообще воспринимали путешествие на «Галилее» не как работу, а как веселое приключение. Из-за столов, которые обслуживал Алан, даже за обедом и ужином то и дело слышались шуточки и приглушенный смех, а уж на вечернем обслуживании эти господа развлекались вовсю – спорили, хохотали, танцевали…