Огневой бой. Воевода из будущего (сборник) - Корчевский Юрий Григорьевич

– Тебя ждут, боярин.

– Я не могу.

– Все уже собрались.

Я с трудом встал, слуга помог обуть сапоги, и с помятым лицом я отправился в зал. Ха-ха-ха! Большая часть именитых людей выглядела не лучше.

– Немного пива – только поправиться, и – в баню, – предложил радушный хозяин дома.

Почти в полной тишине бояре подходили к братине с пивом, прикладывались и отходили. Приложился и я. В голове полегчало – по крайней мере, перестали стучать молотки в висках и давить в затылок.

Отправились в баню. Она тоже была огромна – не меньше, чем трапезная. Хорошо прогрета, видно – слуги топили с раннего утра.

Банщик плеснул на камни квасом, потом еще. В воздухе запахло хлебом.

– Будем париться али как? – спросил я банщика, стараясь предугадать вкусы и предпочтения именитых москвичей.

– А кто как хочет.

Банщик вернулся с целой ватагой молодых женщин, стыдливо одетых в сорочки.

Бояре оживились, порасхватали девок. Кто постарше или перебрал вчера – на самом деле мылись, а девки охаживали их вениками, терли мочалками. Те, кто помоложе да был не сломлен вчерашним пиром, пользовали девок вовсю. Уж и рубашки их куда-то делись.

Угомонились часа через два. Выйдя в обширный предбанник, уселись на скамьи, попили прохладного и ядреного кваса, закутавшись в простыни. Отойдя от жара бани, оделись и потянулись в трапезную.

А там уже новые блюда – огромная севрюга, молочные жареные поросята, да шулюм перепелиный, да сладости восточные… Да как же без вина? Тут и рейнское, и мальвазия, и терпкое испанское, и наше яблочное, да меды стояные, да перевар. Пей кто что хочет.

Я еще помнил начало, а потом – провал.

… Очнулся я от скрипа полозьев. Что такое? Куда я еду? С трудом разлепил глаза. Совсем рядом с лицом тянулся санный след. Я пощупал рукою – я в тулупе, а сверху прикрыт дареной шубой. Куда же меня везут?

Я собрался с силами и сел в санях.

На облучке сидел возничий, помахивал кнутом.

– Эй, любезный? Я где?

– Знамо, в санях, боярин.

– Сам вижу.

– Тогда чего спрашиваешь?

– Куда едем?

– В Вологду, вестимо. Кучецкой приказал – доставить боярина в целости. Вон – и охрану дал.

Я обернулся назад. За санями верхами ехали два ратника. Черт! Я упал на сено. Это же надо так упиться. Погрузили, как мешок с грузом, на сани, а я даже попрощаться и спасибо Кучецкому сказать не успел. Вот стыдуха!

Я опять уселся в санях, потом сбросил шубу, тулуп, спрыгнул с саней и побежал за ними.

– Эй, боярин, – обеспокоились верховые. – Ты чего это? С тобой все в порядке?

– В порядке, успокойтесь, это я хмель выгоняю.

Пробежавшись и изрядно вспотев, я быстро надел тулуп и уселся в сани. Стало получше, по крайней мере – голова не кружилась. Ни фига себе попировали. И в то же время распирала гордость. Сидеть за одним столом с именитыми людьми – уже честь великая. Кто я для них? Рядовой боярин, коих в каждой губернии – не один десяток. А в братчину приняли, посчитали за ровню. Все благодаря Кучецкому.

А я же уехал, вернее меня увезли – пьяного в стельку. Осрамился, как есть опозорился. «Ладно, – успокаивал я себя, – не на бранном поле позор принял – тот не отмоешь, на всю жизнь останется, коли струсил. А за пиршественным столом упиться – еще не позор, вон другие бояре – тоже «устали», невзирая на высокое положение. И небось сейчас голову лечат, а не корят себя». Я успокоился.

Ехать на санях пришлось долго. Замерзнув, сидя неподвижно, я соскакивал с саней и бежал. К моим выходкам верховые уже привыкли и не реагировали так остро, как в первый раз.

Мы немного не доехали до Вологды – на день пути, как нас обогнал служивый, лихо крича: «Дорогу! Дорогу государеву гонцу!» Только вихрь снежный за его конем закружился.

Ну – вот и Вологда. Надоела мне суетная Москва, здесь и дышится легче, и, кажется, даже стены милее.

Мы подъехали к дому.

– Ну что, ребята, переночуйте у меня. Подхарчитесь, да завтра и обратно.

– Благодарствуем, боярин.

Все трое поклонились. Федор показал гостям места в воинской избе, распорядился насчет лошадей. Я же степенно пошел в дом, хотя так и подмывало побежать. Однако нельзя, достоинство боярское не позволяет, дома все на виду.

Я обнял и расцеловал жену, Васятку.

– Вот я и дома. Простите великодушно, подарков не привез – не до того было.

Вошел Федор.

– Боярин, тут шуба в санях. Нести?

Ох ты, господи, про подарок Кучецкого я и забыл!

– Неси, конечно, это награда моя за труды.

Федор занес шубу, Ленка взвизгнула.

– Надень-ка, хозяин, шубу, покажись.

Я надел шубу. Тяжела, московского покроя – до пят, рукава тоже почти до пола, в средине – прорези, чтобы руки выпрастывать. В такой шубе можно только стоять или сидеть – даже по ступеням подниматься неудобно. Про езду на коне и прочем, требующем хоть какого-то движения конечностями, и речи быть не может.

В таком подарке принято в Думе боярской сидеть и потеть или суд править.

– Повесь-ка ее, Лена, в шкаф, пусть висит – к обычной жизни она негожа.

Лена вздохнула, огладила мягкий мех ладонями и унесла шубу. Вот так-то лучше.

Ближе к вечеру заявился посыльный от воеводы.

Ехал я к нему злой. Да сколько можно меня дергать? Я еще и в вотчине своей не побывал, а гонец тут как тут. Однако взял себя в руки: войдя к воеводе, поклонился, пожелал доброго здоровья, поинтересовался – как жена, как дети.

Плещеев ответил обстоятельно. Затем огладил усы и бороду, уселся в кресло.

– Уж не знаю, чем ты государю так угодил, знать, не зря в первопрестольную ездил, только что гонец указ государев привез. Читай!

Я взял в руки затейливо украшенную бумагу, вчитался: «Освободить от сборов, налогов и тягот на год, исчисляя с февраля первого числа вотчину и хозяйство боярина Михайлова». Писано было витиевато, но смысл такой.

– Везет же людям! – завистливо вздохнул Плещеев.

– А чего вместо меня в Москву не поехал? Сыскал бы преступника, как я, и тебя освободили бы от налогов.

– Вишь, не пригласили. Обскакал ты старого воеводу. Так, глядишь, вскоре и мое место займешь.

– Я и своим местом доволен – на твое не претендую. Хотел бы чинов – в Москве бы остался, предлагали.

– Неуж отказался? Ну ты и дурень – прости уж за прямоту, – изумился боярин.

Я свернул государев указ, сунул за пазуху.

– Погоди, не торопись. Гонец еще пакет привез – лично тебе в руки.

Воевода протянул бумагу, свернутую квадратом и запечатанную сургучной печатью. Таких я еще не видел.

Я осмотрел сургуч, орла на нем, сломал печать и развернул бумагу. «Братчина о тебе помнит. Прости, что отправил поспешно – срочные дела. Федор».

Коротко и ясно. А я-то укорял себя всю дорогу, что уехал не попрощавшись. Не у каждого чина хватит благородства даже на такую короткую писульку.

– Чего там? – полюбопытствовал воевода.

– Письмо личное от стряпчего.

Воевода покачал головой – то ли с укоризной, то ли завидуя.

Я попрощался и вышел.

К черту все дела – еду домой, отсыпаюсь, молюсь и пару дней проведу с семьей. На торг надо сходить, подарков купить. Для женщины и ребенка подарки – вещественное доказательство любви, уважения и заботы мужчины.

Баня дома уже согрелась, и мы мужским коллективом – я, Васятка, Федька и сопровождавшие меня до Вологды ратники – пошли мыться.

Самое милое дело – с дороги да в баньку. Ну а потом, как водится – застолье.

Утром выспался. Когда проснулся, зашел Федька, доложил, что ратники кланяться велели – съехали утром со двора в обратный путь.

Ну а я после завтрака с женой и сыном собрался на торжище. Денег взял достаточно – решил шубу купить жене, да не московскую, а новгородскую, где полы и рукава короче и в которой удобно ходить. И себе бы не помешало купить хотя бы доху. Я помнил уничижительный взгляд слуги в доме стряпчего – не бродяга ли в дом стучится? Тулуп – теплый, удобен на каждый день, но абсолютно непрезентабельный.