Отдаленные последствия. Иракская сага - Корецкий Данил Аркадьевич
– Да помирать, видно, придется,– нехотя признал Жан Простак.
– Вот-вот. Правильно. Потому тащи его наверх, к господину, дурья твоя голова.
– А господин-то чего? – опять заупрямился Простак.– Думаешь, ему ведомо, как с некромантами обращаться?
– Да уж поболей твоего знает. Вот свезет его в Женеву, а там отец Игнасий священным огнем любое некромантово колдовство побеждает. Прочтет молитву, окропит святой водой, хворосту по самые колени ему набросает. И кончится наша беда на этом, и снова наполнятся колодцы в округе. Вот так-то.
«Что это еще за священный огонь? – забеспокоился уборщик, забыв, что несколько минут назад готов был добровольно отправиться в пекло.– Какой еще хворост?!»
Кто-то засопел и закашлял над ним, зашаркали ноги. Его перевернули вверх лицом, так что уборщик разом увидел и говоривших – вон тот, с землистым лицом и носом картошкой, наверное, Простак, и выщербленный ударами кирок закопченный потолок пещеры, и уходящий ввысь колодец шахты, откуда свешивались цепи и веревки с огромными бадьями и откуда тянуло блаженным теплом.
– Ну, Маттеус, смотри,– пригрозил Жан Простак своему оппоненту, из-под капюшона которого выглядывал востренький лисий носик.– Коли не вернется в наши колодцы вода, несдобровать тебе. А я первый скажу тогда: да, это я нашел некроманта у подземного озера, это я хотел прикончить его на месте, чтоб порчу его сничтожить. Но Маттеус, скажу, не дал мне этого сделать, и теперь весь спрос только с него... А господину-то нашему начхать на все, ему воду из самого Парижа, если надо, привезут...
– Да трави наверх! Чего смотришь! – перебивая его, крикнул кому-то Маттеус.
Уборщик почувствовал, как дернулись жерди, заскрипела цепь, он опять больно ударился затылком. Потолок вдруг исчез, на его место встал грязный мокрый пол, где стояли, задрав головы, люди в странной одежде с коптящими фонарями в руках. Они угрюмо, с опаской, смотрели на него, подвешенного вниз головой и уплывающего вверх под лязг цепей. Потом чей-то факел неожиданно ткнулся уборщику в самое лицо – он едва успел отвернуться.
– Не нравится, га-а! Черный басурман! Гля, какая страшная рожа!
«Расовая сегрегация! – подумал Клод.– Так вот у них до чего дошло! Не выйдет: я в суд подам, в газеты напишу, самому президенту или даже в ООН!»
Он поднимался выше и выше. Он видел груженные породой полуразвалившиеся тележки, и штабеля просмоленных бревен, и всякий инструмент, ржавеющий в деревянных ящиках... А еще берег подземного озера, где ломались и играли отражения фонарей и где он едва не утонул минуты или часы назад. Только совершенно непонятно было, как он там оказался, в этом озере, и что все это значит.
Но очень скоро и озеро, и люди – все превратились в пятно дрожащего света посреди колодезного мрака, в котором уборщик плыл навстречу неизвестности.
Глава 2
В походе
Ирак. Усиленный взвод на марше
Теперь темп движения задавали танкисты, самые медлительные вояки во всем корпусе морской пехоты. Капитан Маккойн решил усилить авангард колонны, и теперь, увешанный «шоколадными дольками» активной защиты «Абрамс», шел в голове, а остальные машины были вынуждены приспосабливаться к его крейсерским тридцати милям в час. Раньше это бесило Смита, а теперь почему-то нет. Даже наоборот. Дорога не способствовала гонкам. Смит ехал очень осторожно, объезжая каждую рытвинку и каждый камушек, и даже находил в этом какое-то удовлетворение. Сам не знал почему. В один памятный июльский вечер 2001 года, когда ему исполнилось семнадцать, он едва не угробил отцовский пикап и дюжину пьяных гогочущих дружков в придачу, пытаясь обогнать прущий на всех парах по трассе «Мустанг». Спасло их тогда только чудо, какие-то сотые доли дюйма,– но руки потом не дрожали, никаких фобий не возникло, и за рулем Смит всегда чувствовал себя уверенно.
Зато сейчас, определенно, в мозгу что-то перемкнуло. На уровне отметки 46 под колеса бросился суслик, и Смит, который по дороге от Фао передавил тыщи этих грызунов, вдруг дал право руля и... еще чуть-чуть, точно уложил бы своего «Лейви» в кювет.
Но ему повезло – в том смысле, что камней на дороге стало меньше. В разы. Нет, дорога не улучшилась. Просто раньше там хотя бы валялись обломки бетона вперемежку с гравием, а сейчас – ни обломков, ни гравия. Голая выжженная земля, лишь изредка попадется какой камушек. И еще пылища. И ямина на ямине. Такое впечатление, что, воспользовавшись землетрясением, местные айраки сперли с дороги последние остатки покрытия.
А потом началась чертовщина.
Через тридцать километров встал грузовик, в котором ехал капитан Маккойн. Сухой бак. Перед выездом все заправились под завязку, и механик мамой клялся, что все лично проконтролировал. Полчаса ковырялись, искали течь в баке, у которого, к слову сказать, броня в четверть дюйма толщиной и какая-то запатентованная двойная защита от протекания. Ничего не нашли. А потом оказалось, что и в «Хаммере» бак опустел, и в заправщике уже не полная цистерна, а только половина... Зато солярки в соседней емкости не уменьшилось...
На 49-й отметке хлопнулся в обморок рядовой Крейч. На самом деле он никакой не Крейч, а, как это... Коу-валл-чьюк... Язык сломаешь, пока выговоришь, ну чисто индейское погонялово, только Крейч не индеец, а украинец, огромный такой лось и по-английски почти ни бум-бум. Его в лагере новобранцев с первым отсевом хотели выпереть, но оставили, потому что он единственный смог толкнуть двести десять кило – кстати, европейский рекорд какого-то там 1976 года. На него форму по индивидуальному заказу шили, специально приезжал интендант-сержант из Сакраменто, снимал мерки, потом сказал, что на каждый ботинок для Крейча уйдет по целому теленку, и на кой ляд Америке нужны такие солдаты, спрашивается, статую Свободы и ту дешевле одеть... Так вот этот Голем вдруг свалился в грузовике без чувств, словно девица из балетного колледжа, едва не задавив беднягу Прикквистера.
Прибежал из второго грузовика сержант Руни, дивизионный фельдшер и зубодер, совал ему какие-то ватки под нос. Когда Крейч очнулся, он измерил ему давление, почесал в затылке и измерил еще раз. А потом как-то неуверенно сказал, что у него то ли солнечный удар, то ли упадок сил... Упадок сил! Взвод просто лег на месте. Но Руни все-таки вогнал ему шприц декстрозы в вену. Кто-то посоветовал еще дать леденцового петушка на палочке. Ладно. Поехали дальше.
Через пару километров кто-то заметил, что Хэкман и Салливан сидят белые как полотно и вроде как тоже в отключке. Остановились. Точно: Салливан без сознания, Хэкман едва языком ворочает. Пока Руни бегал со своими ватками и тонометром, Хэкмана стало рвать, а Фил Шарки, который пошел отлить на обочину, вдруг скрутился винтом и рухнул на месте, будто его саддамовский снайпер снял. Фила отволокли в тенек, по дороге его тоже вырвало. Руни всем им вогнал декстрозы, а капитану сказал, что по инструкции в таких случаях взвод должен возвратиться на базу и сесть в карантинный бокс для выяснения причин. Мако объявил общее построение и сказал:
– Морпехи! Кто чувствует себя плохо, сделайте шаг вперед!
Никто не вышел, понятное дело, даже Смит, у которого до сих пор в голове стучал перфоратор и постоянно тянуло блевать. Что такое головная боль для морпеха? Какой морпех сознается в том, что у него кружится голова и тошнит? То-то и оно. Правда, сразу после построения Мако велел интендант-сержанту раздать каждому бойцу по четыре унции виски. Руни что-то смекнул, сделал страшные глаза и заткнулся.
Но самая неприятность заключалась в том, что из-за всех этих остановок и задержек взвод прибыл на отметку 55 на два часа позже запланированного срока. Да и насчет самой отметки 55 не было никакой уверенности – высчитывали-то ее по обычной бумажной карте, так как связь со спутниками навигации и наведения пропала. То есть совсем пропала, как ножом отрезало. Попутно выяснилось, что связи нет ни с десантниками в Аль-Бааре, ни с дивизионной рубкой, находящейся на пути в Фаллуджу, ни с Багдадом, где вторую неделю полощет ближневосточный эфир мощная штабная станция...
