Время ацтеков - Лорченков Владимир Владимирович

– И у берущего возьми, – говорит он.

– И да не оттолкни руку дающего, – с удовольствием меняет он библейские фразы.

– Кстати, вам никогда не приходило в голову… – спрашивает он священника без всякого расчета на ответ.

– Как вы понимаете, я не рассчитываю на ответ! – хохочет он.

– Но это неважно. Так вот, вам никогда не приходило в голову, что, не приди мы в Латинскую Америку, они создали бы нечто, что потрясло бы мир?

– Я часто думаю, – присаживается на корточки он.

– Что было бы, не открой мы Америку, а наоборот, открой они нас… – грустит он.

– Представляю себе, как океан пересекают сотни тысяч огромных плотов, таких, на которых еще Инка путешествовал к Огненной Земле… – мечтает он.

– Сотни тысяч плотов, усеянных воинами с булавами в роскошных нарядах из птичьих перьев, – на глаз его набегает слеза.

– Воинов, поющих гимн Солнцу, воинов, которые при приближении земли соскакивают с плотов и по мелководью бредут к суше…

– И вся Европа становится огромным жертвенным камнем, – говорит он.

– Не правда ли, величественная картина? – спрашивает он.

– Выпейте, прошу вас, – мягко говорит он.

Священник тихо плачет, но пьет. Для этого ему приходится задрать голову, потому что руки у него связаны за спиной, да и сам он привязан к стулу. Священник сидит в углу церкви рядом со статуей Мадонны. Он выпивает все, что в чашке, и его лицо становится румяным.

– Не плачьте, прошу вас, – просит он священника.

– Сейчас вам станет хорошо, – обещает он.

– Это специальное зелье, пальчики оближешь, – смеется он.

– Если я расскажу вам, из чего я сварил его, вас стошнит, – предостерегает он.

– Впрочем, если хотите, могу прочитать вам небольшую лекцию, – говорит он.

– Лекцию на эту тему, – говорит он.

– Использование животных компонентов в зельях и магических обрядах уходит корнями… – пародирует он манеру лектора.

– …во времена ацтеков, – продолжает он.

– Именно в этих племенах получило широкое распространение человеческое жертвоприношение, – говорит он.

– То самое, которое из индейцев вытравила церковь вашего преосвященства, – говорит он.

– Каждый день на алтарь бога Уицилопочтли укладывали от пяти до десяти человек, – рассказывает он.

– Каждому из которых вырывали сердце, – говорит он.

– Сердце, вырванное у еще живого человека, должно было обагрить своей кровью каменную статую бога, – говорит он.

– Но что с вами? Вам дурно? – смеется он.

Священник мычит, потому что ему снова заклеили рот, и кивает. Ему и в самом деле дурно.

– Ерунда, – машет рукой он, – сейчас пройдет.

– У вас тут прохладно, – одобрительно кивает он.

– Так вот, заканчивая рассказ о жертвоприношениях, – вспоминает он.

– Дело в том, что они не были жестокими людьми, – объясняет он.

– Вся фишка в крови, – говорит он.

– Кровь – это магическая субстанция, и вот ее-то и нужно было ацтекам, – говорит он.

– А как достать ее из человека иначе, чем убив его? – спрашивает он.

– Увы, никак, – вздыхает он.

– Я понимаю, о чем вы думаете, – говорит он.

– Считаете меня психом, – грустно говорит он.

– Поверьте, это и правда, и неправда.

– Вы стали, отец, в некотором роде жертвой обстоятельств, – объясняет он.

– Ваша смерть станет Знаком для одного человека, – говорит он.

– Ну, а вдобавок Солнце получит вашу кровь, – ужасающе спокойно говорит он.

– Я вовсе не ретроград, который верит в каменных божков и считает, что можно возродить культ, погибший тысячу лет назад, – говорит он.

– В моем поклонении ацтекам есть здравое зерно, – пытается объяснить он.

– Меня устраивает подход, – объясняет он.

– Их подход, – уточняет он.

– Ацтеки были людьми, которые сами, добровольно – я бы хотел это подчеркнуть – шли на то, чтобы пожертвовать себя Солнцу. Понимаете? Можно не верить в Солнце, но нельзя не верить в самопожертвование этих людей, – задумывается он.

– Сейчас люди не такие, – разводит он руками.

– Вы можете представить себе современного человека, который пожертвует собой? – спрашивает он.

– А ведь этому учит и ваша религия, – подмигивает он.

– Так что никакой разницы между вашим богом, который сам полез на доски, к которым его приколотили, и ацтеками, ложившимися на камень, чтобы на нем им вырезали сердце, – нет совершенно! – говорит он.

– Больше того, – торжественно говорит он.

– Открою вам тайну, – шепчет он.

– Великую тайну, которую скрывали от всех нас сотни и тысячи лет, – говорит он.

– Иисус был ацтек, – медленно и отчетливо произносит он.

– И принес себя в жертву он именно как ацтек – не колеблясь, без размышлений и рефлексии, – говорит он.

– Но этот факт замолчали, – злится он.

Священник засыпает.

– Это зелье, – кивает он.

– Так и должно быть, – объясняет он.

– Это чтобы не было боли, – говорит он.

– Ацтеки не были садистами, – качает он головой.

– Иисус был ацтек, – повторяет он.

– Это замолчали его так называемые ученики, – кривится он.

– Петр и Павел, – презрительно хмыкает он.

– Конечно, они переругались, – хохочет он.

Священник моргает.

– Больше всего в Деяниях апостолов мне нравится ругань Павла с Петром, – смакует он.

– И если первый – этакий изнеженный глобалист с накрашенными ногтями, мечтающий о господстве над миром, то второй – типичный колхозник, которого вполне устроит контроль над Баварией и местной пивной, – снова смеется он.

– И знаете, мне иногда кажется… – присаживается он на лавку.

– Кстати, удобная штука, – смеется он, – вы молодцы, что придумали ставить скамейки в храме.

– Так о чем я? – морщит он лоб.

– Ах, да. Мне кажется иногда… – вспоминает он.

– …что если мы сделаем что-то экстраординарное, в духе ацтеков, – говорит он.

– …то эпоха прекрасной юности человечества вернется, – говорит он.

– …и мы будем жить, не зная ни сомнений, ни страха, – говорит он.

– …в раю, – поджимает он губы.

– …если каждый из нас станет лучше и чище… – грустит он.

– …то наступит великое время! – кричит он.

– …время ацтеков! – голос его гремит.

Он переводит дух и достает из дипломата кривой, остро отточенный нож. Священник всхрапывает и все же засыпает.

– Время ацтеков, – печально и торжественно произносит он. – Приди же, о время ацтеков.

Под крышей церкви раздается шум: это голуби.

– Приступим? – спрашивает он их.