Валерий Рощин - Глубинная ловушка
В ногах лежит довольный Босс: матросы его балуют – кормят макаронами по-флотски.
Я не спешу делиться впечатлениями от увиденного на глубине. Более того, пришлось до поры заставить молчать и Фурцева. Нет, своим друзьям я абсолютно доверяю, просто хотелось бы самому разобраться в деталях.
Толком разобраться не выходит – слишком много неясностей. Потому вызываю по телефону старлея.
– Разрешите? – заглядывает он в каюту.
– Заходи. Присаживайся…
Старший лейтенант в брюках от комбинезона и форменном свитере; на шее висит полотенце, лицо раскраснелось, волосы взъерошены – видно, только вышел из душа. Он замечательно сложен; высок, широкоплеч, подтянут; имеет отличную физическую подготовку – мышцы ног накачаны покруче, чем у конькобежца.
Наливаю в стакан граммов пятьдесят коньяку.
– Выпей. Тебе надо немного расслабиться.
– Благодарю, – принимает Игорь стакан.
Влив в себя алкоголь, он закидывает в рот дольку апельсина. И виновато шмыгает носом, предчувствуя нелегкий разговор.
– Ну что, старлей, здорово струхнул на глубине?
– Да так… – мнется он и хорохорится, – в принципе, не очень.
Усмехаюсь.
– Знаешь, что такое несправедливость?
– Ну, так… в общих чертах.
– Я тебе не в общих скажу, а в конкретных. Несправедливость – это когда слабый обманывает сильного. Понял?
– Так точно. Испугался, товарищ капитан второго ранга.
– Отставить официоз.
– Испугался, – почти шепотом повторяет Фурцев. – Почти как в этой… как ее?..
– В чем? Где?
– Ну, мы в том местечке в прошлом году были, и вы меня впервые на глубину взяли. Вылетело из головы название… Что-то среднее между «коктейль» и «колыбель»…
– В Коктебеле?
– Точно!..
Мы тихо ржем, а Фурцев продолжает. Робкий голос, да и смысл признания не вяжутся с внушительными габаритами молодого человека. И тем трагичнее выглядит ситуация.
– Да, испугался, Евгений Арнольдович, – мелко кивает он, избегая смотреть нам в глаза. – Думал, конец…
Эх, Игорек-Игорек… Большой ты у нас, но какой-то… китайский. Ладно, не дрейфь – прорвемся! И не таких азиатов боевыми пловцами делали.
– Рассказывай, – перехожу я к делу.
– С чего начать?
– Давай со стрельбы. С этого момента я тебя не видел.
– Старался делать все, как вы сказали. Когда у вас пошла заварушка, парочка норвежцев двинулась на глубину. Ну, я и дал короткую очередь.
– Сколько раз?
– Дважды. С первого раза они не поняли.
Устюжанин разливает по стаканам коньяк, поднимает свой и переглядывается с Белецким…
Друзья не въезжают, зачем я по горячим следам пытаю Фурцева. Обычно после тяжелой работы на глубине молодым пловцам дают возможность прийти в себя, отдохнуть, самостоятельно проанализировать ошибки. И через день-другой производят детальный «разбор полетов». Но мои друзья находились далековато и не видели того, что довелось увидеть Игорю и мне.
– Дальше.
– А дальше, товарищ командир, – теребит край полотенца старший лейтенант. – Даже не знаю, поверите ли…
– Говори – чего мямлишь?! Прокололся, что ли? Упустил норвежцев?.. – смеется Устюжанин.
– Поверим, – подбадриваю парня, – я тоже кое-что успел заметить.
Он воодушевляется:
– И вы видели?! Вы видели этого урода, напавшего на меня снизу?
Друзья опять переглядываются, но теперь на лицах недоумение.
– Если бы я это видел, то оказал бы помощь, – беру стакан и согреваю в кулаке его донышко. – Но я нашел тебя позже – когда ты перестал отвечать на запросы. Так кто же это был?
– Один из британских водолазов. Я узнал его по желто-черному костюму. Он, гад, появился неожиданно и снизу. Кстати, без кабель-шланговой связки.
Делаю маленький глоток коньяка.
– Все правильно – он дышал смесью из резервного баллона. Стало быть, британец схватился за твой автомат и помог разрядить в никуда весь магазин. Так?
– Так точно, – смущенно кивает Игорь. – Только не пойму, зачем ему это понадобилось…
– Это самый легкий вопрос из длинного списка. Отвечаю: он разрядил твой автомат, чтобы ты его не прикончил.
– Но он… Но тогда…
– Ты хочешь спросить: почему британец не поступил проще? Почему не всадил в тебя нож?
– Да. Почему?
– Чтобы мы посчитали его погибшим, а тебя приняли за лишившегося рассудка идиота. Ясно?
– Так точно.
– Идем дальше. С панелью разобрались: ты выронил ее в процессе борьбы. А куда, позволь спросить, подевался твой приемопередатчик?
– Его сорвал этот гад…
– Да как ты мог?! – взвивается Белецкий. – У тебя же на боку висит нож – наше основное оружие! И ты позволяешь какому-то вонючему британскому кладоискателю вытворять с собой ТАКОЕ?!
– Не горячись, – останавливаю Костю. – Похоже, в команде «Одиссея», кроме кладоискателей, были и боевые пловцы высочайшего класса. Так что наш дебютант легко отделался. Скажи… – снова поворачиваюсь к Фурцеву, – он забрал приемопередатчик с собой?
– Н-не знаю, командир. Почему вы так решили? – хлопает он бычьими глазами и мнет в громадном кулачище полотенце.
Черт, нет страшнее зрелища, чем знак «У» на стекле «БелАЗа»!
– Потому, юноша, что на дне мной найдены все потерянные тобой вещи, кроме передатчика.
– Выходит, забрал. Сука…
– Слушайте, да объясните же, в конце концов!.. – опять взрывается Белецкий.
– Терпение, Боря. Итак, Игорек, получается, что тебя ловко обчистил тот британец, которого наверху все посчитали погибшим. Куда же он делся на самом деле?
Старлей мнется, не решаясь сказать самого главного.
Наливаю очередные пятьдесят граммов, подаю стакан. Выпив и бряцнув донышком об стол, он выдыхает:
– Лодка!
– Небольшая, – смотрю в его ясные глаза.
– Да. Но не сверхмалого класса, – соглашается он, – тонн на пятьдесят-шестьдесят.
– Кормой в нашу сторону, носом на северо-восток.
– Точно. И не у самого дна, а почти вровень с нами. Метров на пять пониже.
Друзья застыли со стаканами в руках. В глазах любопытство. А я с облегчением вздыхаю. Значит, не померещилось и с головой у меня все в порядке.
– Вы не шутите? Под нами лазила чья-то лодка? – оживляется всегда спокойный Устюжанин.
– Да какие шутки?! – хмыкаю я и подхватываю лежащую на постели панель.
Включив, вывожу на экран сохраненную в памяти картинку с ускользающей подводной целью. Покуда я не услышал о лодке от Фурцева – не верилось даже в показания умного прибора. Мало ли? Иной раз и техника глючит…
– Почему же молчали гидроакустики? – негодует Белецкий. – Почему на корабле не объявили боевую тревогу?
Устюжанин кривится:
– Гидроакустики не святые. А новейшие лодки малого класса вообще хрен услышишь.
– Я заглядывал к гидроакустикам, интересовался, – я выключаю и откладываю панель. – Они ничего не слышали.
– Немудрено, – соглашаются друзья, – слишком сильный был фоновый шум: наверху два норвежца, «Одиссей», наша машина; внизу – помпа. Разве в этой какофонии услышишь маленькую лодку?..
* * *
Непродолжительная командировка закончена.
В Москву нас возвращают тем же путем; на аэродроме пути-дорожки расходятся: отряд грузится в автобус и едет отдыхать в один из подмосковных профилакториев, закрепленных за «конторой», а меня приглашают в «черный воронок» и везут на Лубянку.
Шеф в кабинете встречает недобрым взглядом поверх тонкой оправы очков. Не пригласив присесть и роясь в лежащих на столе бумагах, он долго ворчит:
– Стареешь, Черенков, стареешь. Хватка ослабла, нюх не тот, достойной замены вырастить не можешь. Дожили! Наш доблестный «Фрегат-22» не в состоянии выполнить простейшую задачу по охране водолазов!.. Я вот что думаю: а не перевести ли твою команду на Каспий или в другую лужу? А что?.. Ты у нас целый капитан второго ранга, один из опытнейших боевых пловцов в стране, орденов – полна грудь. Как говорится, большому кораблю – большая торпеда. Судя по результатам – самое время на покой; тренером в лягушатнике поработать…
М-да. Профессионально он меня обламывает. Это товарищ генерал-лейтенант умеет. Правда, со своим Каспием он уже прилично достал – каждый раз заводит речь о ссылке, когда в моем отряде случается какой-нибудь прокол.
Старик невысокого роста, щупловат; седые волосы обрамляют лицо с правильными чертами. Его кожа тонка и почти не имеет цвета – наверное, от большого количества ежедневно выкуриваемых сигарет. Однако это внешность, не имеющая никакого отношения к внутреннему содержанию. Мой шеф при некоторых недостатках характера был, есть и будет хорошим профессионалом, получившим навыки и опыт в старой доброй контрразведке КГБ. О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: Сергей Сергеевич не имеет ничего общего с армейским служакой, для которого существуют лишь два мнения – свое и неправильное. Иногда он может наорать, вспылить и даже влепить взыскание – в девяти из десяти случаев это произойдет заслуженно; а в десятом, осознав свою ошибку, он не побрезгует извиниться и пожать руку.
