Борис Климычев - Корона скифа
— Поправляйтесь, я схожу попрошу у мамы вишневого варенья для вас. Кажется, у неё баночка одна в кладовке осталась.
— Спасибо мой юный друг, мы еще будем купаться в золоте.
11. ЦВЕТЫ И ФЛЕЙТА
Адам Флориан Верхрадский имел зимние теплицы на окраине Томска у Дальних ключей. Здесь никогда не застывал ручей у Большого ключа, вода кипела в ключе, как в котле, люди носили водицу на коромыслах, возили на санках, приезжали к ключу водовозы с бочками. Не было более сладкой в городе воды, более тихого места. Березы поднимались по косогорам, свистели синицы, щеглы, чечетки. В теплице топилась печь, дымоход был хитроумно пущен наподобие китайского кана вдоль всей теплицы, возле грядок. Здесь созревали тыквы, расцветали розы и тюльпаны, и прочие цветы. Само имя Верхрадского рождало его дела. Адам — первый человек на земле. И он был первым в Томске, кто открыл магазины цветов в Томске. Флориан… А разве не любовью к флоре диктуются его дела?
Угрюмый поляк, со шрамом во всю щеку, встречал гостей, проверял у них медальоны. Поляки знали: жандармский полковник Герман Иванович Плюквельдер — пьяница. Но зато роют землю зубами — начальник охранки Евгений Аристархович и полицмейстер Шершпинский. Как бы не пронюхали про теплицу. Вот почему каждый приходящий должен был предъявить треугольный жестяной медальон, в который было вделан кусочек зеленого стекла.
Флориан, усатый красавец, хлопотал возле стола, поставленного посреди теплицы, две работницы-польки, в национальных костюмах, украшали стол вазами с цветами. Молодой поляк подошел к зеркалу, надел на русые кудри конфедератку, и спросил:
— Ну, как, Войтек?
Приятель, к которому он обращался, вздохнул:
— Уж сколько на базаре смотрел, не продают конфедераток. А жаль.
Адам Флориан Верхрадский обернулся к парням:
— Не грусти, Войтек! Мы договорились с Эттой Рабиновичевой, содержательницей бани с Мухинской улицы. У ней при бане есть сторож, старый еврей, который умеет шить конфедератки, он у любого поляка примет заказ, посмотри-ка какую мне сшил!
С этими словами Адам-Флориан надел конфедератку на свои светлые кудри и расправил усы.
— Жолнеж, свободы! — разом вскричали поляки. У входа в теплицу послышался шум. Могучий привратник позвал Верхрадского:
— Хозяин! Тут какие-то господа пришли, тебя спрашивают. Я им говорю, что в теплицу посторонним ходить не разрешается, они не хотят слушать!
Встревоженный, Адам-Флориан направился к дверям, увидев пришедших, расплылся в улыбке:
— Друзья! Я так рад! Да пропусти ты их, Юзек! Свои!
— Сами же говорили, что без зеленого медальона никому нет ходу, — недовольно сказал Юзек, пропуская мужчин.
Прошли к столу, и Верхрадский представил всем собравшимся новых
гостей:
— Григорий Николаевич Потанин, Николай Михайлович Ядринцев!
Ядринцев, протирая круглые очечки в простой оправе, улыбнулся:
— Вот, где аромат свободы ощущается! Я восхищен Вами, дорогой Адам! Мне рассказали о вашей изумительной находчивости. Ведь это ж надо было додуматься, заставить полицейских в буквальном смысле выкашивать крамолу! Вот уж попотели с косами в руках! Жаль, что меня тогда не было в Томске, с великим удовольствием полюбовался бы этим действом.
Ядринцев имел ввиду нашумевшую в Томске историю. Крутой откос на спуске от костела каждое лето покрывался травой и клеверами. И вот однажды летом томичи вдруг увидели на этом откосе алую надпись на голубом фоне: " ПОЛЬСКА НЕ СГИНЕЛА "
Надпись полыхала, завораживала, влекла, составлена была из цветов. И фон голубой тоже был из цветов. Никто не видел, когда и кто их высевал. Приходила потом полиция к Флориану, но он показал им вроде бы все свои семена. У него де таких цветов и в помине нет! Отстали. И потом полицейские чины, с косами в руках, ползали по косогору. Не доверили важную работу простолюдинам.
Адам Флориан сказал Ядринцеву:
— Не очень-то грустите! В нынешнем году летом надпись возникнет вновь, только уже на склоне Юрточной горы, и там еще будет герб и флаг Польши, и это будет видно всему городу. Это будет прекрасно, и вы сможете увидеть, как шпики работают косами. Пусть еще попотеют! Прошу за стол!
Потанин предложил первый тост за свободу.
Разговор за столом пошел откровенный. Сибиряки угнетены не меньше братьев-поляков. Империя всех держит за горло железной лапой. Погрязли в коррупции, в разбое, Хотя бы нынешние губернские власти взять… Разбои среди бела дня, никто не уверен, что проживет еще один год, или даже месяц. Уже днем на улицах убивают, и раздевают. И это творится в те самые дни, когда Томск уже соединен телеграфом с Москвой и Петербургом! Ведь буквально на днях открылась на Почтамтской телеграфная контора!
Войтек сказал:
— Нас, поляков, ни за грош садят в тюремный замок. А знаете, кого я встретил недавно в центре Томска? Был такой главарь банды, по кличке Рак. Он бесчинствовал прежде и в Польше. Когда он бежал из Краковской тюрьмы, о том писали все газеты. Он сам маленький, как ребенок, спер в тюрьме у одного надзирателя зонт, и спрыгнул с ним из окна с пятого этажа. Высота там огромная, но он спустился на зонте, как на парашюте. Веса-то в нём почти никакого, голова одна, а тела-то, можно сказать, и нет.
Да… и вот этот Рак проехал мимо меня в шикарном экипаже, пара каурых жеребцов такая, что и графу какому было бы не стыдно. Разве полиция не знает о его делах? Да его личность такая приметная, что ни с кем не спутаешь. Но бандиты всегда откупятся, и церберы эти ловят людей жаждущих свободы, и мучают их.
Адам Флориан нажал пальцем на сучок в стене, она раздвинулась. Обнажился тайник.
— Смотрите! — сказал Флориан, — вот это портрет графа Августа-Мориса-Беневского!
Все посмотрели на двухметровый потрет красавца в польской военной форме. Он был в рыцарских доспехах и с большим бантом на груди.
Граф Беневский поднял восстание в ссылке на Камчатке, увел корабль со ссыльными на Мадагаскар. После он был в Париже любимцем французского короля. Свободолюбивый граф был одарен чинами и орденами.
Затем Адам-Флориан вынул из тайника саблю с серебряной рукоятью, и поляки стали по очереди благоговейно целовать лезвие. Это была сабля самого Тадеуша Костюшко, бережно здесь сохраняемая. А, может, кому-то хотелось верить, что это сабля самого Костюшко. Вера ведь всегда помогает.
Одна из стен тайника была украшена резьбой по дереву. Барельеф изображал кандальника за решеткой. На столе — одинокое распятие, а под столом — крупные тюремные мыши.
— Кто это изваял? — спросил Ядринцев.
— Это работа моего недавно умершего в Иркутске друга, гениального скульптора Игнатия Цезиха. В Вильно по просьбе патриотов он сделал формы для печатания денег. И попал в каторгу. Многие замечательные надгробия над умершими в чужбине поляками соорудил он. Только ему самому памятник изваять было некому.
И звучали песни и стихи, и русские, и польские. Была и сатира. Ядринцев прочел памфлет, в котором узнавался красавчик-губернатор, гоняющийся за каждой юбкой.
— Нам надо всегда быть вместе! — сказал Адам Флориан.
— Вы совершенно правы, дорогой друг! — воскликнул Потанин, — на земле есть всего две национальности: честные люди и негодяи. Вот и всё. И две эти национальности всегда будут враждовать. И победят честные, я в этом уверен, рано или поздно, но победят!
Когда гости собрались расходиться, Адам Флориан предложил Потанину:
— У нас в теплице есть славные тайники, ни одна собака не разнюхает.
— Спасибо! — рассмеялся тот, — мы воспользуемся вашим приглашением, если наши собственные тайники будут раскрыты. А пока что у нас есть укромное местечко. Так что спасибо, и до свидания! Будем вместе приближать победу разума! Главное — просвещение нужно народу! Тогда и революционеров будет больше. Безграмотного проще опутать, обмануть.
Покинув теплицу, единомышленники дружно направилась к большому ключу. В воздухе пахло весной, хотя еще и лежал снег. От воды поднимался пар, и клочьями проплывал в свете луны. Матово серебрились березы. Ядринцев достал из внутреннего кармана пальто флейту, протер платком её мундштук, и заиграл чарующую мелодию.
— Что это? — спросил Потанин.
— Немецкая народная песенка, когда был в Германии, услышал и записал. В песенке говорится, что жизнь и со всеми лишениями всё равно прекрасна. И мелодия вроде простая, но сколько в ней милого очарования.
— Отчего же в теплице не сыграл?
— Это может привлечь филеров. А так я играю возле ключа, если кто и услышит, кому какое дело? Захотелось человеку поиграть возле ключа и все тут. У флейты высокий звук и она слышна далеко.
— Дай бог, чтобы нас было слышно всегда далеко! — сказал чувствительный и импульсивный Григорий Николаевич Потанин.
