Александр Шувалов - Притворщик
Меня действительно ждали. Двое в милицейской форме мирно сидели на скамеечке перед входом в мой подъезд и тщательно пережевывали котлетки на булочках с кунжутом, как поется в рекламной песенке о «Макдоналдсе». Предусмотрительно надетые мной хитрые очочки настолько визуально приближали их изображение, что, казалось, достаточно протянуть руку, и тоже можно было угоститься котлеткой из бумажного пакета. Только вряд ли стоило это делать, уж больно угрожающе выглядела эта пара здоровяков с бычьими шеями. Даже страшно было подумать, что они способны сотворить с любым, покусившимся на их корм.
Их машина, светло-серый «Форд» с гордой надписью на боку «УВД Юго-Западного административного округа» стояла рядом. Водитель задумчиво курил, пуская колечки дыма через раскрытое окошко. Его милое прыщавое личико показалось мне знакомым, конечно же, это один из первой троицы, навестившей меня в городе невест. Судя по всему, горлышко его больше не беспокоит.
Перебравшись в соседний двор, я добрых десять минут приводил одежку в порядок, потому что обтер собой все стены. Пришлось даже сменить курточку. Напоследок с чувством глубокого удовлетворения исполнил свой гражданский долг.
– Дежурный по управлению, майор...
– Але, – старческим дребезжащим голосом обеспокоился я, – вас беспокоит жилец дома номер... по улице Шверника. В нашем дворе у подъезда номер четыре находятся трое в милицейской форме, прибывшие на автомобиле иностранной марки, номерной знак... Настоятельно прошу прислать наряд.
– Это еще зачем? – судя по всему, перед тем как поднять трубку, дежурный сладко дремал на боевом посту, и ему снилось грядущее повышение зарплаты.
– А затем, – тут мой голос налился строгостью, – что я, мил человек, тридцать семь лет отслужил в органах, и своего от чужого отличу сразу. Эти трое – ряженые, к гадалке не ходи.
– Какой, вы сказали, номер?
– Номерной знак.., автомобиль серого цвета, иностранный, на капоте овальная эмблема синего цвета.
– Спасибо за информацию. Представьтесь, пожалуйста.
– Я же сказал, жилец дома, а фамилию называть не буду, потому что опасаюсь.
И отключился. Теперь ребята, жующие и курящие в моем дворе, кого-нибудь точно дождутся.
После восьми вечера поток желающих выехать в Подмосковье заметно редеет. Я устроился у окна в вагоне Посадской электрички. Специально выбрал именно эту, «длинную» электричку, чтобы спокойно часик поразмышлять, мне всегда хорошо думалось под стук колес. Но не сложилось. Сначала идущие друг за другом коробейники жестяными голосами настоятельно советовали приобрести у них множество жизненно необходимых товаров, следом за ними прошла группа товарищей алкогольного вида «Сами мы нездешние...», а потом в вагон вошел невысокий парнишка с гитарой и запел песню Анчарова, кстати, автора той, любимой песни моей юности:
...Про детей, и про витязей, и про невест...
Вы когда-нибудь видели сабельный блеск?
Поднимается на небо топот и храп.
Вы видали когда-нибудь сабельный шрам?
Видал и не далее как сегодня утром, когда брился перед зеркалом. Косой тонкий шрамик через дельтовидную мышцу левой руки. Как ни старались наши хирурги, свести его на нет не получилось. Меня полоснул не пожелавший представиться всадник в середине девяностых в одной из стран Арабского Востока. Из-за этого я провалил задание, второй раз за всю службу. Не хочу об этом вспоминать. А песня-то, между прочим, классная, и пел тот парень здорово, гораздо лучше тут и там мелькающих по ящику «полуфабрикатов».
После Лосинки напротив меня на сиденье шмякнулась толстуха в светлом брючном костюме, тут же достала телефон и завела бесконечный разговор с каким-то Ромой. Сначала она поведала ему о своих нечеловечески высоких достижениях в сфере продаж, потом театральным шепотом на весь вагон начала предлагать какие-то замороженные офисные обеды на реализацию и свое нежное тело в лизинг с перспективой дальнейших отношений. Первая часть коммерческого предложения явно заинтересовала того самого Рому гораздо больше, нежели вторая, потому что, закончив разговор на подъезде к Пушкино, дамочка молвила на весь вагон: «Коз-з-зел!» и в скорби нас покинула.
Я вышел на следующей после Пушкино станции с романтическим названием Заветы Ильича. Купил кое-что из съестного в близлежащем магазинчике и через пятнадцать минут уже вовсю хозяйствовал на кухне.
Не успел я приступить к ужину, как раздался стук в дверь.
Глава 19
– Бога ради, извините за поздний визит. Могу я видеть Виктора Геннадиевича? – всклокоченный человечек в дверях, сжимающий в руке старый журнал «Юность», встав на цыпочки, заглядывал мне через плечо.
– Виктора нет, я его товарищ, мы, кстати, виделись с вами в позапрошлом году.
– Жалко, – наступила пауза. Мой собеседник явно не собирался уходить. Он, судя по всему, остро нуждался в беседе и некоторой дозе алкоголя.
– Я как раз собрался поужинать, может быть, составите компанию?
– Э-э-э, мне, право, неудобно, – и быстренько просочился на кухню.
– Не возражаете? – я достал из холодильника початую бутылку водки.
– Не знаю, я обычно не пью на ночь, – его лицо в этот момент выражало острое желание выпить на ночь, с утра пораньше и даже быть разбуженным для этого посреди ночи.
Я налил ему полную рюмку, плеснул на донышко себе и пригласил гостя дорогого и незваного к столу. Он не стал отказываться и заглотил содержимое своей рюмки, садясь. И требовательно посмотрел на меня, Я тут же налил ему вторую, которую ждала та же участь.
– Закусывайте.
– Спасибо, я на диете, – он все-таки положил себе на тарелку маленький огурчик и стал манерно разделывать его с помощью вилки и ножа.
К своей рюмке я так и не прикоснулся, да мой собутыльник и не настаивал.
– Простите, не помню вашего имени, – нанизав на вилку крошечный кусочек огурца, он требовательно посмотрел на меня.
– Станислав, можно Стас, – и поспешил наполнить его рюмку.
– Очень приятно. Я – Велимир Волченков-Рохальский, честь имею, – наклонив голову, он, казалось, щелкнул под столом каблуками. Получилось не очень, потому что мой гость был в тапочках. – Монархист, русский патриот, писатель, дворянин.
Вот так вот. Именно этого мне для полного счастья и не хватало. Не, что-то надо срочно делать, а то остаток вечера и половина ночи пройдут в распевании «Боже царя храни» и плачу по отечеству, которое мы потеряли и никак не можем отыскать.
– Вам, конечно же, интересно, над чем я сейчас работаю, – по мере опьянения самооценка моего собеседника росла как на дрожжах. – Повесть. Повесть о трагической судьбе русских офицеров, рыцарей белого движения. Представьте, Россия на изломе, торжествующее быдло рвется к власти и... – тут мой собеседник икнул. – И они, офицеры...
«Их мало, но «они в тельняшках»«, – промелькнула в моей голове плебейская мыслишка.
– Но они герои. Попрошу налить, – потребовал он.
Я сноровисто наполнил его рюмку.
– За Русь святыя, – провозгласил мой новый благородный друг и откушал. – А я, знаете, я... Сами прочтете, – он протянул мне журнал с выглядывающими из него листками бумаги. – Честь имею. – И удалился, не забыв прихватить с собой недопитую бутылку. Уже в дверях он остановился и попытался запечатлеть на моем челе прощальный слюнявый поцелуй и получить взаимообразно двести рублей в счет будущих доходов. От поцелуя я увернулся, а деньги дал. Получив искомое, гость со словами: «Вот только не надо меня провожать!» гордо удалился в ночь.
Доев прерванный ужин, я из чистого любопытства взял в руки один из листков, исписанный четким учительским почерком.
«После допроса избитого до полусмерти поручика Ланского бросили в подвал. Утром его ждал расстрел. Русский офицер стойко перенес пытки в застенках ВЧК, молча, с невыразимым презрением глядя в глаза своим мучителям. «Ты же веришь в Бога, – с усмешкой бросил ему один из палачей. – Значит, Бог тебе и поможет!» «Бог, Русь святыя, страна моя, прощайте. Смерть за Отечество, что может быть слаще...», – он всхлипнул, по щеке пробежала скупая слеза. Вспомнились папенька с маменькой, убитые в родовом поместье под Тверью, сестра Варенька, сгинувшая в омуте всероссийской смуты. «Ну, погодите, хамы! Я еще устрою вам последний и решительный бой!» – и он начал перетирать веревку об острый выступ стены...». Я раскрыл журнал, который мой новый друг, видимо, использовал как папку для бумаг, и первое, что увидел, была фотография недавнего собеседника, тогда еще молодого и не так утомленного пьянством. Василий Волченков, потомственный крестьянин, второй секретарь Рязанского обкома комсомола представлял на суд читателей свою первую повесть «Бога нет!». Интересно...
