Игорь Хрусталев - Делец включается в игру
Вроде бы, не в Уголовном кодексе, но что-то очень похожее… Ах да, в Евангелии…
Немаловажным плюсом во время гонки являлся тот факт, что мы бежали в нежилых помещениях, почти не заставленных мебелью. Пустота рождала эхо и я мог ориентироваться на местонахождение объекта по дробному стуку каблуков. Но и преследуемая мерзавка тоже слышала мой топот и могла ориентироваться в разделяющем нас расстоянии.
Наконец, впереди снова мелькнуло белое пятно ее кофты. Этот цвет подействовал на меня, словно красный – на обреченного быка на испанской корриде, и я поддал газу. В смысле – поднажал.
Что такое «второе дыхание» людям более-менее связанным со спортом или криминалом объяснять не надо, так что можете представить, как я воспарил духом, когда до этой бабы оставалось всего-ничего метров десять.
Я увеличил длину полупрыжков, которыми я передвигался последние несколько минут, сделал отчаянный рывок и, вытянув вперед лапу, попытался ухватить эту стервь сзади за воротник.
Рука скользнула, и оказалось, что я стискиваю в кулаке ее кофту.
Раздался страшный треск – словно два выстрела грянули одновременно.
Это разошлись по шву мои английские брюки, не предназначенные для такого рода спортивных упражнений, и порвалась ее батистовая кофточка.
Я судорожно дернул рукой и ухватился за ее лифчик, понимая, что сейчас упаду.
Впереди вновь замаячили высокие ведра с какими-то застарелыми помоями и я вынужден был резво взять в сторону, чтобы не рухнуть мордой в пластмассовые емкости с начертанным на них красной краской словом «полдник».
Девка, не будь дура, рванулась в другую сторону, лифчик, понятное дело, не выдержал и мы оба рухнули в разные углы комнаты – я поближе к двери, она напротив меня, упрятав голову в колени и закрыв ее руками сверху.
Я подскочил к ней и, не без труда разжав руки, схватил ее за подбородок и повернул лицом к свету, падавшему из-за приоткрытой двери.
Тут мне стало совсем плохо, потому что я ожидал увидеть все, что угодно, только не это.
Передо мной была София Ротару.
В эту минуту я не знал, что мне делать и позволил себе на секунду потерять ясность рассудка – то бишь впасть в прострацию.
Наверное, в тот момент я представлял собой довольно дурацкое зрелище – с вытаращенными глазами и полуоткрытым ртом.
Скорее всего я даже слегка высунул язык – а иначе как бы я смог прикусить его до крови, когда меня сзади ударили по голове?
…Я снова был маленьким мальчиком, который лишен полдника в пионерлагере. Я бродил возле столовой и сшибал сучковатой палкой головки у одуванчиков.
Сквозь мутные стекла я видел, как мои ровесники оттягиваются за столами, поливая друг друга компотом и кроша друг дружке печенье за шиворот. В холодном компоте наверняка плавают полуразложившиеся сухофрукты, а от печенья потом першит в горле.
Ну и пусть их, я лучше тут поброжу. Не больно то и хотелось вашего компота.
Тем паче, что радистка из радиорубки тайком показывала мне книжку, которая называется Мопассан и обещала дать ее мне сегодня вечером. При этом она смотрела мне прямо в глаза и у меня начинала чесаться шея – почему-то сразу становилось душно.
Из одноэтажного хозблока пахнет подгоревшей кашей… С танцплощадки расположенного поблизости дома отдыха доносится отдаленная музыка… Я порезался бутылочным осколком… Но почему кровь у меня во рту?..
Или мне уже двадцать?.. И я спьяну полоснул стеклом по губе, когда уже через силу высасывал на спор десятую бутылку жигулевского из ствола, перед этим неловко отбив у ней горлышко?..
Но тогда почему я лежу на холодной земле и кто-то теребит меня за рукав?.. Я заснул, добредая домой от друзей в сугробе и теперь меня повезут в трезвяк?.. Есть ли деньги, чтобы откупиться?.. Дадут ли позвонить знакомым по телефону?..
Господи, как болит голова!..
Стараясь не делать резких движений головой, я оперся на руки и, неловко перевернувшись, уселся на полу.
Наконец-то я окончательно очухался и врубился в окружающую действительность.
Пару раз фыркнув, словно купающаяся возле берега собака, которую неожиданно накрыло волной от проезжающегося вдалеке катера, я выплюнул изо рта какие-то шерстяные лоскутки, перемешанные с опилочками (на вкус – сосна) и произвел первоначальное сканирование ситуации.
При этом я не вертел шеей, а слегка поворачивался всем корпусом, потому что голова при малейшем же движении швыряла по всему организму огненные сгустки боли – казалось, будто мозги трутся о черепную коробку, которая ни с того ни с сего обросла изнутри наждаком. Более того, каждый бум-бум ударника отдавался в моей поврежденной тыкве пронзительным эхом, от которого хотелось зарыдать.
Надо мной наклонились двое – парень с красной повязкой на рукаве и какой-то тип, судя по остроносому рылу – из дискотечной администрации.
Я, очевидно, представлял из себя довольно любопытную картину – плотного сложения хорошо одетый мэн, сидящий на полу вонючей кладовки.
На морде у меня налипли опилочки-лоскуточки, брюки были частью в краске, частью в каком-то хозяйственном говне; из нагрудного кармана торчали мелкие долларовые купюры, сам пиджак был порван в нескольких местах, брюки разошлись по шву, так что пах вентилировался. С башки на лицо стекала кровь, а в правой руке был зажат кружевной лифчик – мой единственный трофей.
В двери уже заглядывали любопытные, так что я вынужден был пресечь появление посторонних.
– Вон! – рявкнул я в сторону двери, тотчас же вскакивая на ноги и приказным тоном обращаясь к обнаружившим меня людям. – Никого не впускать!
Эти двое просекли, что раз человек так себя ведет, то у него для этого есть кой-какие основания, и блокировали дверь своими телами.
Я проворно спрятал лифчик в карман и заявил:
– Тут у вас черт-те что творится! Охрана, называется!
– Сейчас… сейчас мы скорую… милицию… – бормотал администратор.
– Один здесь, один со мной на двор, – скомандовал я. – К черту скорую, и тем более милицию.
Ошеломленный таким напором администратор под руку отвел меня на задний двор, где некоторое время назад и разыгралась трагедия.
Здесь меня поджидал очень неприятный сюрприз – наверняка еще не остывший труп Сони Швыдковой исчез в неизвестном направлении.
Хотя, почему же в неизвестном? Я прошелся возле мусорных баков и, восстановив в уме здешний пейзаж получасовой давности, установил, что одного не хватает.
– Прощу прощения, – сунулся ко мне администратор, – такой инцидент… Мы обязаны как-то зафиксировать…
– Черта с два! – я так на него посмотрел, что остроносый тотчас же смешался.
Я показал ему свою визитку, сунул ему в руки смятую долларовую мелочь и настоятельным тоном потребовал:
– Никакого шума. Никакой информации. Никаких газет. Дело государственное. Вам ясно?
Тот послушно кивнул.
Когда мы вернулись, оказалось, что насмерть перепуганный дружинник все же вызвал «скорую», которая, действительно, приехала очень быстро. Хотя, не исключено, что она просто дежурила возле Ледового дворца, дожидаясь окончания дискотеки – в последнее время местные власти обязывали организаторов подобных мероприятий обеспечивать (и оплачивать) не только охрану, но и «карету».
Суетившийся около меня распорядитель дискотеки нагнулся и проговорил:
– Так вы будете писать заявление?
– Нет! – рявкнул я на него так, что у самого в башке забили свинцовые колокола. – Я не буду писать заявление. Оказывайте мне первую помощь и дело с концом.
Меня погрузили в «скорую» и через десять минут мне уже бинтовали голову в окрашенном белой краской кабинете травмпункта.
– Я выписываю вам больничный на четыре дня, – заявил доктор, – потом придете снимать швы. До этого времени вам необходимо соблюдать полный покой, иначе возможны осложнения.
– Домой отвезите, – устало попросил я, сминая больничный на глазах у врача и забрасывая его в урну с кровавыми харкотинами.
– А здесь вам не такси, – улыбнулся врач. – Здесь оказание первой помощи. Думаете, вы один у нас такой за выходные?
– Ну так вызовите мне скорую, или отнесите на руках, – предложил я. – Оплачу как за такси плюс двести процентов.
Врач не понес, но быстренько договорился с шофером из соседнего корпуса и через пятнадцать минут я уже валялся у себя на диване, мрачно глядя в зеркало.
Телефон, между тем, звонил, не прерываясь. Судьба мне слегка подгадила: я был замечен не кем иным, как Максом Треневым, главой транспортного подразделения фирмы, который направлялся с верной супругой за город для столь же неизбежных, сколь и ненавистных для него садово-огородных работ. Не совсем понятно, зачем при такой зарплате копаться в земле, очевидно, у его жены это сидело в генах. А не подчиниться ей Максим мог только в одном случае – если это затрагивало дела фирмы.
Это был как раз такой случай – увидев шефа, выводимого из травмпункта и усаживающегося в попутную машину, Максим немедленно бросил раздосадованную жену и связался по мобильнику с вице-президентом «Ледокола» Аркадием Гессеном.
