Алистер Маклин - Золотое рандеву
— Врач сейчас придет, сэр, — выпалил он, запыхавшись. — Только возьмет в лазарете свой чемоданчик.
— Спасибо. Сходи теперь и вызови боцмана. И не носись так, Рыжик, надорвешься. Кончилась спешка. Он ушел.
— Что произошло? Что с ним случилось? — тихим голосом спросила Сьюзен Бересфорд.
— Вам не следует здесь находиться, мисс.
— Что с ним случилось? — повторила она.
— Дело корабельного врача определить причину. На мой взгляд, смерть настигла его внезапно. Сердечный приступ, кровоизлияние в мозг или что-нибудь в этом роде.
Она вздрогнула и ничего не ответила. Мне самому покойник был не в диковинку, и все же какие-то мелкие мурашки и у меня поползли с шеи вниз по спине, и я ощутил нечто вроде озноба. Теплый ветерок всего за несколько секунд отчего-то стал значительно прохладнее.
Появился доктор Марстон. Ни беготни, ни даже поспешности от него ожидать не приходилось: это был неторопливый, размеренный человек с неторопливой, размеренной походкой. Великолепная седая шевелюра, аккуратно подстриженные седые усы, гладкое лицо без морщин, на удивление для его почтенного возраста, спокойные, внимательные, ясные голубые глаза, заглядывавшие вам прямо в душу. Каждому инстинктивно становилось ясно: вот врач, которому можно всецело довериться. Очередное свидетельство того, что инстинкты — вещь опасная, и лучше всего их всегда слушать… и поступать наоборот. Признаю, что уже первый взгляд на сего эскулапа приносил пациенту облегчение — тут все хорошо. Хуже могло получиться дальше: поддаться очарованию и вручить ему в руки свою жизнь. Смею заверить, что шанс не получить ее обратно был весьма реален. Эти проникновенные глаза не заглядывали под обложку «Ланцета», мимо них прошли все новинки медицины, начиная с довоенных лет. Да и не нужно им это было. Их обладатель и лорд Декстер вместе ходили в школу, воспитывались в закрытом интернате, учились в университете. Покуда рука его держала стетоскоп, о работе доктор Марстон мог не беспокоиться. Да и сказать по правде, когда дело доходило до лечения состоятельных старух, страдающих ипохондрией, ему не было равных на всех морях.
— Итак, Джон, — прогудел он. За исключением капитана Буллена, ко всем офицерам корабля он обращался только по имени, как строгий классный наставник обращается к способному ученику, за которым тем не менее нужен глаз да глаз. — В чем дело? Красавчик Броунелл захандрил?
— Боюсь, что дело хуже, доктор. Умер.
— Господи боже! Броунелл? Умер? Дай-ка мне посмотреть. Пожалуйста, прибавь свету, Джон. — Он плюхнул на стол свой чемоданчик, выудил оттуда стетоскоп, прослушал Броунелла и там, и тут, пощупал пульс и выпрямился со вздохом. — В расцвете лет, Джон. И довольно давно уже. Здесь жарко, но я бы сказал, что он скончался больше часа назад.
В дверях появился темный силуэт, который ввиду своих размеров мог принадлежать только капитану Буллену. Капитан стоял молча, прислушиваясь.
— Сердечный приступ, доктор? — осмелился предположить я. В полной некомпетентности его обвинить было нельзя, он просто устарел на четверть века.
— Дай-ка мне посмотреть, дай-ка мне посмотреть, — повторил Марстон, повернув голову Броунелла и разглядывая ее в упор. Он вынужден был смотреть в упор. На корабле каждый отлично знал, что при всей проникновенности своих голубых глаз Марстон был близорук, как крот, а очки носить отказывался. — Погляди-ка сюда. Язык, губы, глаза, цвет лица в первую очередь. Тут нет сомнения, никакого сомнения нет. Кровоизлияние в мозг. Крупное. В его-то годы. Сколько ему было, Джон?
— Сорок семь или восемь. Что-то в этом роде.
— Сорок семь. Всего сорок семь, — он покачал головой. — Все моложе и моложе люди уходят. Вот к чему приводят эти постоянные стрессы.
— А эта откинутая рука, доктор, — спросил я, — она ведь тянулась к телефону? Вы думаете…
— К сожалению, это лишь подтверждает мой диагноз. Почувствовал приближение этой пакости, пытался позвать на помощь, но все произошло слишком быстро. Бедный красавчик Броунелл! — он повернулся и заметил стоявшего в дверях Буллена. — А, вот и вы, капитан. Плохие дела, плохие дела. — Плохие дела, — угрюмо согласился Буллен. — Мисс Бересфорд, вам нельзя здесь находиться. Вы замерзли и дрожите. Сейчас же идите к себе в каюту, — когда капитан Буллен говорил таким тоном, все бересфордовские миллионы переставали что-нибудь значить. — Доктор Марстон позднее даст вам снотворное.
— Возможно, мистер Каррерас будет так любезен, — начал я.
— Конечно, — Каррерас понял меня с полуслова. — Для меня большая честь проводить юную леди до ее каюты, — он с легким поклоном предложил ей руку. Она ухватилась за нее, не скрывая радости, и они удалились. Спустя пять минут в радиорубке все было приведено в порядок. Питерc сел на место покойника, доктор Марстон вернулся к своим миллионершам, светскую болтовню с которыми он регулярно перемежал принятием дозы забористого напитка, капитан отдал мне распоряжения, я сплавил их боцману, и Броунелл, обернутый в холстину, перекочевал в кладовую плотника.
На несколько минут я задержался в радиорубке и, болтая с насмерть перепуганным Питерсом, бегло просмотрел последние радиограммы. Все радиограммы записывались в двух экземплярах, оригинал шел на мостик, копия подшивалась в журнал.
Верхний листок не содержал ничего особо важного, просто предупреждение об ухудшении погоды к юго-востоку от Кубы: то ли намечался циклон, то ли нет. Обычное дело, да и слишком далеко, чтобы нас тревожить. Я поднял блокнот с бланками, лежавший около локтя Питерса.
— Можно я возьму это?
— Берите, — он был все еще слишком расстроен, чтобы хоть поинтересоваться, зачем он мне понадобился. — Тут в столе таких навалом.
Я вышел, погулял некоторое время туда-сюда по палубе и направился в каюту капитана, куда мне велено было прийти по завершении своих дел. Капитан сидел за столом в кресле, а на диванчике пристроились Каммингс и старший механик. Присутствие Макилроя, короткого, толстого ирландца, прической и выражением лица смахивавшего на веселого забулдыгу-монаха, означало, что капитан очень озабочен и собрал военный совет. Способности Макилроя не ограничивались машинами возвратно-поступательного действия. За пухлым, вечно смеющимся лицом скрывался ум, наверно самый проницательный на «Кампари». Тут я учитываю и мистера Джулиуса Бересфорда, который наверняка обладал достаточно проницательным умом, чтобы сколотить свои три сотни миллионов или сколько там у него было.
— Садитесь, мистер, садитесь, — проворчал Буллен. «Мистер» не означал, что я в черных списках, просто еще одно свидетельство озабоченности капитана. — Никаких пока следов Бенсона?
— Совершенно никаких.
— Чертов рейс! — Буллен махнул рукой на поднос с бутылкой виски и стаканами. — Угощайтесь, мистер, — непривычная щедрость и либеральность — лишнее доказательство, как он озабочен.
— Благодарю, сэр, — я угостился от души — когда еще такой случай представится? — и спросил: — Что мы будем делать с Броунеллом?
— Какого черта вы это спрашиваете? Что мы будем делать с Броунеллом?
У него нет родственников, уведомлять некого, никаких разрешений испрашивать не нужно. В главную контору сообщили. Погребение в море, на рассвете, пока не поднялись и не пронюхали пассажиры. Чтобы не испортить им их проклятый рейс.
— Не лучше ли доставить его в Нассау, сэр?
— Нассау? — он уставился на меня поверх своего стакана, потом осторожно поставил его на стол. — Разве из-за того, что один парень отдал концы, мы все теперь должны с ума посходить?
— Нассау или любая другая британская территория. Или Майами. Любое место, где компетентные власти, полицейские то бишь, смогут разобраться в деле.
— В каком деле, Джонни? — осведомился Макилрой, склонив на бок круглую, как мяч, голову.
— Вот именно, в каком деле? — тон Буллена был совершенно иной, нежели у Макилроя. — Просто потому, что поисковая партия до сих пор не нашла Бенсона, вы…
— Я распустил поисковую партию, сэр. Буллен откинулся назад на своем кресле, упершись о стол ладонями выпрямившихся рук.
— Вы распустили поисковую партию, — ласково сказал он. — А кто, черт возьми, дал вам право делать что-нибудь подобное?
— Никто, сэр. Но я…
— Зачем ты это сделал, Джонни? — снова вмешался Макилрой очень спокойно.
— Потому что мы никогда уже не увидим Бенсона. Живым то есть. Потому что он мертв. Убит.
Секунд десять никто ничего не говорил. Холодный воздух с необычно громким шумом вырывался из решетки кондиционера. Наконец, капитан спросил охрипшим голосом:
— Бенсон убит? Что вы хотите сказать этим «убит»?
— Хочу сказать, что его прикончили.
— Прикончили? Прикончили? — Макилрой беспокойно заерзал на своем диванчике. — Ты его видел? У тебя есть доказательства? Откуда ты можешь знать, что его прикончили?
