Фридрих Незнанский - Цена любви
— Успокойся, — сказала она как можно ласковее. — Что бы у тебя ни случилось, как сказал один мудрец, и это пройдет…
— Да?! — Девица вновь завелась. — Да кто ты такая, чтоб ко мне тут вязаться?! Как же, пройдет… Эта гадина теперь всех обзвонит, всем скажет… Меня никуда не возьмут!
И, вновь расплакавшись, на этот раз потише, она отвернулась от Гали и совершенно по-детски уткнулась лицом в свежевыбеленную стену особняка. Романовой сделалось жаль скандалистку и плаксу по-настоящему. Оглядевшись и заметив в глубине довольно зеленого и уютного двора пустую детскую площадку со скамейками, она решительно отклеила рыдающую незнакомку от стены и повлекла в ту сторону. Хорошо, что ветер разогнал наконец тучи и хоть ненадолго, но выглянуло солнце. Да и деревья, несмотря на конец сентября, почему-то в нынешнем году не спешили сбрасывать листву.
— Пойдем туда, там нас никто не увидит, — проворковала Галочка. — Кто бы тебя ни обидел, нечего радовать его еще и слезами!
— Обидел? — Девчонка, не слишком упираясь, все-таки подчинилась Романовой и пошла за ней, как коза на веревочке. — Это называется «обидел»?! Да она меня куска хлеба лишила! Навсегда!
— Может, ты преувеличиваешь? — осторожно возразила Галя, помогая неожиданной собеседнице опуститься на скамью.
— Ну да, если бы… Я ж говорю, теперь эта стерва всех обзвонит и никто меня больше к подиуму и на версту не подпустит! У-у-у… сука!
Спустя пятнадцать минут Романовой наконец удалось вытянуть из девчонки, отрекомендовавшейся Соней, ее грустную историю. Впрочем, никакой оригинальностью не блещущую.
Стать моделью она, как водится, мечтала чуть ли не с детского садика. Начиная с шестого класса моталась по кастингам по всей столице, но ей, несмотря на подходящий рост, почему-то не везло. И вот только год назад — как выяснилось, Соне было всего шестнадцать, но в модельном бизнесе это почти что много — наконец случился первый успех. Девочку взяли в довольно крупное агентство; прежде чем допустить к подиуму, натаскивали целых два месяца: учили ходить, двигаться, жить по расписанию, не нарушая диету… Она готова была на все, лишь бы овладеть профессией. Даже школу бросила…
Все бы ничего, но условия ее контракта, заключенного на полгода, были рабскими, после вычетов за обучение, не оставалось в смысле денег почти ничего: мать «дармоедку» только что из дома не гнала, поскольку семья у нее бедная, еще двое сестер моложе Сони, а отца нет… Словом, когда оговоренные полгода миновали и появилась возможность зарабатывать чуть больше, тут-то и объявилась Лида-Гнида, как ее, оказывается, звали остальные модельки, с куда лучшим контрактом.
Правда, и она требовала жесткого соблюдения дисциплины и диет, но платила неплохо. Однако предупредила: если хотя бы раз сотрудница попадется на серьезном нарушении условий соглашения, последует немедленное увольнение. Ждать второго раза хозяйка не станет.
— И ты попалась? — уверенно спросила Романова.
— Я д-думала, что эта гнида просто пугает… — пробормотала Соня. — Я ж просто так попробовала, для интереса, откуда ж я знала, что мне… что со мной…
Лицо девчонки снова искривилось в плаксивой гримасе. Но Гале все-таки удалось вытянуть из нее грустный финал банальной истории. Конечно, Соня должна была рано или поздно в кого-нибудь влюбиться, возраст такой! Но весь вопрос в том — в кого. Парень в первый же вечер потащил ее на тусовку — во времена Галочкиного шестнадцатилетия это называлось вечеринкой. И под завязку предложил ей понюхать… Никогда в жизни не употреблявшая наркоты, Соня не могла отказать понравившемуся бою, тем более что и дорожка-то была совсем маленькая… Кто ж знал, что ее организм так среагирует?!
Повезло еще, что кто-то, не участвовавший в упомянутом «развлечении», не побоялся вызвать «неотложку»… А когда спустя четыре дня Соня вышла из больницы (это было вчера) и заявилась на работу (это было только что, Галя видела!), выяснилось, что она здесь больше не работает, а деньги — почти ползарплаты — платить ей никто не собирается! Мало того, Лида-Гнида назвала ее наркоманкой и предупредила, что сделает все, чтоб об этом узнали Гнидины коллеги!
— Действительно грустная история, — вздохнула Галочка. — Может, тебе, пока все это забудется, в школу вернуться?
Соня бурно запротестовала, и Галя поспешно внесла другое предложение:
— Не может быть, чтоб эта ваша Гнида была такой властной, вряд ли ее все послушают… Ты много о ней знаешь?
— А что о ней знать-то? — вздохнула несколько поутихшая Соня. — У нее муж всем особняком владеет, из певичек всяких разных звезд делает…
В голосе девчонки прозвучала зависть.
— Продюсер, что ли?
— Ну… Важный, говорят, мужик, любовниц куча… А с Гнидой они давно не живут, зато дружат… Работает она на него, за деньги!
— Как это?
— Ну, не то чтобы работает… Но костюмы своим шалавам он у Гниды заказывает, а она с него то ли вообще денег не берет, то ли берет мало, точно не знаю… У него связи серьезные! — совсем по-взрослому вздохнула опять девчонка. — И Лидка ими пользуется на равных с ним… Спелись! Два сапога пара…
Галя задумалась: слова Сони подтверждали те выводы, которые сделала она сама из подслушанного разговора супругов, и те, что сделал в свое время Агеев. Действительно, хорошо налаженное деловое партнерство… Шантажом тут, по крайней мере на первый взгляд, похоже, не пахнет…
Осторожно порасспросив Соню еще минут десять, Романова выяснила, что у Лидии Ильиничны (во всяком случае, по сведениям моделек) по-прежнему никаких «любовей» на стороне не водилось. Зато своего отца она, по словам девчонки, обожала, часто привозила с собой сюда, показывала ему свои модели, разработанные лично ею. Вообще, возилась с ним, как с младенцем каким…
— Старикашка-то как раз ничего был, — признала Соня. — Добрый, на показах цветочки всегда кому-нибудь дарил… Однажды огромную такую коробку шоколадных конфет привез и уговорил Гниду дать нам по одной штуке! Говорят, он чем-то болел, но потом вылечился.
— Почему думаешь, что вылечился? — рассеянно спросила Галя, думая о своем.
— Он месяца два к нам не появлялся, когда заболел, а потом снова приехал, веселый и здоровый совсем… А через пару недель под машину попал… Лидка с тех пор совсем ведьмой стала!
Посидев еще немного с Соней и поутешав ее, как могла, Галя решила, что сегодня в агентство идти не стоит. А может, и вообще не стоит. Это уж как Александр Борисович решит. Завтра с утра она отправится в «Глорию» и доложится Турецкому: его ведь в первую очередь интересовали отношения супругов. О них она узнала достаточно. Если же понадобится дополнительная информация, для драгоценного Сан Борисыча капитан Романова сделает все, что в ее силах.
Из многочисленных знакомых Николая Щербака мало кто знал, что он очень любит детей: своих ему Бог не дал… Но он их не просто любил, но еще и умел с ними общаться: наверное, потому, что ребятишки отлично чувствовали, что этот взрослый дяденька интересуется ими искренне.
Восьмилетняя Машенька, с которой Щербак предпочел познакомиться в ее дворе, когда девочка вышла погулять после школы, тоже моментально поняла, что он восхищается тем, как она ловко, ни разу не уронив, целых пять минут отбивала мячик о стену соседнего гаража, искренне, а не для того, чтобы к ней пристать с дурными намерениями! Девочку ему издали показали приподъездные бабульки, после того как Николай продемонстрировал им свое удостоверение: о происшествии с наездом все они хорошо помнили и ничуть не удивились его интересу к девочке.
— Классно играешь в отбивалки! — произнес Николай, подойдя к Машеньке. — И сколько раз так можешь?
— Пятнадцать пока, — пояснила та и, подхватив мяч, повернулась к нему.
— А я к тебе по делу, — серьезно сказал Николай. — Говорят, ты кое-что видела? Не очень давно.
Девочка внимательно оглядела незнакомца серьезными серыми глазами и продемонстрировала догадливость:
— Вы из милиции? Насчет того дедушки, которого толкнули?
— А его точно толкнули? — спросил Щербак. Маша пожала плечами:
— Не хотите — не верьте, но я сама видела… Тетенька, которая с ним ехала, поверила…
— И ты видела, кто его толкнул, можешь описать?
— В лицо — нет, — мотнула головой девочка. — А куртка на нем темно-синяя была… И он немного лысый, вот тут…
Девчушка подняла руку и ткнула себя в затылок.
— Точно, с лысиной… — раздался за спиной Щербака старушечий голосок, заставивший его вздрогнуть от неожиданности и обернуться. — И зря ты, милок, Машке не веришь, она тут самая востроглазая… А насчет мужика-то и я видела, как раз из молочки шла…
Перед Николаем стояла сухонькая, словно веточка, старушенция в потертом плаще из искусственной кожи и забавном, тоже далеко не новом, берете, с клетчатой хозяйственной сумкой в руках.
