Андрей Воронин - Число власти
— Ладно, — вслух сказал Глеб, — шутить так шутить.
Он сделал несколько неожиданных и совершенно ненужных поворотов — просто так, для очистки совести, чтобы окончательно убедиться в том, что и без доказательств было ясно, как божий день. “Мазда”, чуть поотстав, повторила все его маневры. Тогда Слепой увеличил скорость и, больше никуда не сворачивая, поехал за город, чтобы там без помех довести затеянную Казаковым забаву до логического завершения.
Водитель “Мазды” оказался настоящим профессионалом. Движок у него был слабоват для навязанной Глебом гонки, да и необходимость оставаться незамеченным наверняка связывала руки. Однако он ухитрился не отстать от машины Слепого и при этом продолжал мастерски делать вид, что не гонится за объектом слежки, а просто едет по своим делам, хотя и немного торопится. Наблюдая за его маневрами в зеркальце заднего вида, Глеб то и дело одобрительно кивал. От комментариев вслух он решил воздержаться: не было никакой гарантии, что, пока он сидел у Казакова, в его машину не всадили “жучка”. Во всяком случае, если бы Глеб Сиверов действительно намеревался возглавить службу безопасности “Казбанка”, работать с водителем висевшей у него на хвосте “Мазды” было бы приятно — он уважал профессионализм. Похоже, генерал Потапчук не зря хвалил предыдущего начальника охраны Казакова: покойный явно умел подбирать и муштровать людей.
Эта мысль навела Глеба на кое-какие подозрения, и, когда “Мазда” вдруг куда-то исчезла, подозрения эти превратились в уверенность. Убедившись, что за ним никто не едет, Глеб свернул в первую попавшуюся подворотню, остановил машину и, как мог, исследовал днище. Оснащенная магнитной присоской пуговка радиомаяка обнаружилась под задним бампером. Глеб посмотрел на мусоровоз, который урчал и вонял соляркой во дворе, метрах в двадцати от него, но передумал: он вовсе не хотел ускользать от наблюдения. Шутить так шутить!
Он положил радиомаяк в нагрудный карман испачканной пылью с автомобильного днища белой рубашки, рассеянно вытер руки взятой в багажнике тряпкой, сел за руль и снова выехал на улицу. Вторая машина наружного наблюдения обнаружилась уже на подъезде к Кольцевой. Это был мощный японский джип — совсем новый, очень быстроходный и с отличной проходимостью. Все было правильно: водитель “Мазды” понял, что его засекли, понял, что на загородном шоссе неминуемо потеряет объект наблюдения из вида, и передал его напарнику на джипе. “Что ж, господин банкир, — весело подумал Глеб, проскакивая под эстакадой и косясь в зеркало, — тем хуже для вас. Дороже обойдется, только и всего”.
Он увеличил скорость, а когда по сторонам дороги зазеленел лес, резко свернул на первую попавшуюся проселочную дорогу. Здесь он выбросил прямо на дорогу радиомаяк, проехал еще метров двести, резко затормозил и задним ходом, морщась от скрежета по бортам и треска под колесами, загнал машину в какие-то кусты. Он еще успел выйти наружу и убедиться в том, что с дороги машина не видна, как через несколько мгновений вдали, у поворота на шоссе, послышался нарастающий злобный рев мощного автомобильного двигателя.
Потом резко завизжали тормоза. Глеб осторожно выглянул из кустов и увидел то, что ожидал увидеть: окутанный медленно оседающим облаком пыли черный джип замер на том самом месте, где он выбросил из машины радиомаяк. Дверцы машины распахнулись, и на дорогу выбрались четверо крепких ребят, одетых, как личная охрана президента во время дипломатического приема. Один из них наклонился и что-то поднял с дороги. Не нужно было долго ломать голову, чтобы догадаться, что именно нашел на лесном проселке охранник банкира Казакова. Раздавшийся вслед за этой находкой возглас “Вот сука!” был таким громким и прочувствованным, что его расслышал даже находившийся на приличном удалении Глеб.
— Что сука, то сука, — пробормотал он и стал навинчивать длинный черный глушитель на ствол извлеченного из тайника в машине “глока”.
Охранники поспешно заняли свои места в машине, двигатель натужно взревел, и огромный внедорожник рванул с места так резко, словно намеревался взлететь. Водитель жал на газ, торопясь нагнать ускользнувший объект наблюдения; сидя на корточках за кустом, Глеб слушал, как тот переключает передачи: вторая, третья и почти сразу — четвертая. Когда машина поравнялась с устроенной Слепым засадой, скорость ее приближалась уже к девяноста километрам в час, и в этот момент Глеб открыл прицельный огонь по колесам.
Передняя покрышка лопнула со звуком, похожим на выстрел из охотничьего ружья, джип резко накренился, и его неудержимо повело вправо, прямо на стену деревьев и кустов. Титановый диск колеса оставлял в грунтовом покрытии безобразную борозду; водитель попытался выровнять машину, но тут заднее колесо подпрыгнуло на сосновом корне, автомобиль потерял управление и, медленно опрокидываясь, с треском, скрежетом, грохотом и звоном бьющегося стекла завалился в кусты.
Потом стало тихо, и в этой тишине Глеб услышал, как где-то поблизости шумно сорвалась с ветки и со стрекотом, напоминающим саркастический хохот, улетела прочь напуганная сорока. Тогда он выпрямился и не спеша пошел к перевернутой машине, держа в опущенной руке пистолет.
* * *— Алексей Иванович, с вас сто пятьдесят, — медовым голосом пропела Алевтина Олеговна, останавливаясь возле его стола.
Мансуров оторвал взгляд от монитора и уставился на нее, ничего не понимая. Алевтина Олеговна высилась над его столом этаким мясным Эверестом, задрапированным в какую-то развевающуюся при малейшем движении синтетику чрезвычайно легкомысленной расцветки. Широкое прямоугольное лицо с выщипанными в ниточку бровями венчал короткий, чуть ниже ушей, парик модного цвета “баклажан”, в ушах покачивались золотые сережки, и жирные, как сардельки, пальцы с выкрашенными в серебристый цвет ногтями тоже были унизаны золотом. Тонкий золотой браслет часов глубоко врезался в жирное запястье, неприятно напоминая медицинский жгут; в правой руке Алевтина Олеговна держала шариковую ручку, а в левой — какой-то влажный от прикосновений потных пальцев список. От нее густо тянуло косметикой. Запах был какой-то знакомый, Мансуров слышал его совсем недавно, но вот когда именно, где и при каких обстоятельствах, припомнить не мог, хоть убей. От этого запаха его опять замутило, и он щелкнул клавишей напольного вентилятора, нимало не заботясь о том, что это может быть воспринято как очень невежливая демонстрация.
Наверное, так его поступок и был воспринят, зато Мансурову сразу стало легче.
— Простите? — сказал он, с трудом разлепив запекшиеся губы.
— Я говорю, с вас сто пятьдесят рублей, — повторила Алевтина Олеговна. — За вчерашний вечер.
— А что было вчера вечером? — удивился Мансуров.
— Вчера провожали на пенсию Бахтина, — сообщила Алевтина Олеговна с легким неодобрением в голосе. — Все сдали, только вы... Кстати, а почему вас не было на банкете?
“Так тебе все и скажи”, — подумал Мансуров.
— Я что-то неважно себя чувствовал вчера, — сказал он, через силу улыбнувшись, и полез в карман висевшего на спинке стула пиджака за своим портмоне. — Видите, даже деньги сдать забыл, хотя, как я сейчас припоминаю, вы мне еще вчера утром говорили... А что вы ему подарили?
— Да, выглядите вы неважно, — озабоченным тоном произнесла Алевтина Олеговна. Впрочем, ее озабоченность тут же прошла. — Что подарили? Ну, цветы, конечно, — роскошный такой букет, знаете, розы с длинными стеблями, прямо до пола... Вазу подарили — кисловодскую, фарфоровую, такую, знаете... — она показала руками, обведя ими в воздухе некую сложную форму наподобие женской фигуры в представлении сексуального маньяка. — С завитушками, в общем, красивую. И еще настенные часы. Знаете, как сейчас модно: настенные часы в форме наручных, и даже браслет есть. Чудо, что за прелесть!
— М-да, — промямлил Мансуров, копаясь в портмоне. Он уже забыл, сколько с него причитается, а спрашивать в третий раз было неловко. Кроме того, наличных в портмоне было — кот наплакал, а демонстрировать в родном банке свою золотую кредитку “Америкэн Экспресс” он не собирался. — И что Бахтин?
— Ну как что? Обрадовался, конечно. Даже прослезился.
— А может, это он от огорчения? — предположил Мансуров. — Может, он ожидал, что ему просто вручат конвертик?
— Шутки у вас, Алексей Иванович! Ну что такое деньги? Заплатил за квартиру, за свет, воду, вот и нет их. А ваза — это память. И потом, конвертик он получил от администрации. Андрей Васильевич лично поднялся из-за стола и вручил. Получилось очень торжественно, солидно.
— М-да, — повторил Мансуров. — Андрей Васильевич это умеет — торжественно, солидно... А частушки он, случайно, не исполнял?
— Какие частушки?! — возмутилась Алевтина Олеговна. Возмутилась она, на взгляд Мансурова, чересчур старательно, из чего следовало, что банкир Казаков таки принял лишнего на банкете и опять развлекал подчиненных пением матерных частушек, которые он просто обожал и которых знал неисчислимое множество. — Что вы такое говорите, Алексей Иванович! Сколько можно припоминать? Подумаешь, случилось разок, так с кем не бывает?
