Сергей Зверев - Свинцовый шторм
Моя там чего-то вякала про дачу, но грядки подождут – делать мне больше нечего, как только про клубнику ее думать. Один хрен ни черта с утра до вечера не делает, так села бы в свою таратайку и съездила! И рылась бы там до посинения, или вообще до белых мух… Нет, это вечная загадка: как и когда юные веселые девчонки превращаются в вечно недовольных и склочных баб? Ведь вроде вот только что ты, молодой дурак, ее в ЗАГС водил и шампанским на радостях упивался, а глядишь – и вот уже рядом с тобой ворчит что-то непонятное и вообще на женщину мало похожее. Хотя, бабки они, заразы, в любом возрасте за сто верст чуют! Да так чуют, что служебные собаки обзавидуются…
Сейчас к Ларке приеду, сразу в душ, потом романтический ужин при свечах – кажется, так вся эта прелюдия называется. И что в ней такого уж пошлого умники находят? Нормально! Красиво. А не то что водяры паленой стаканюгу засосал, килькой томатной прямо из банки зажевал и в койку – тьфу! Мы ж не быдло какое…»
Полковник открыл дверь и нырнул в душное, припахивающее синтетикой нутро салона. Уселся на неприятно жаркое сиденье и, отдуваясь и недовольно поерзывая, вставил ключ в замок зажигания. Сейчас движок заурчит, кондиционер салон остудит и можно будет ехать…
– Руки на руль положи. – В сумрачной тишине салона чей-то чужой голос прозвучал неестественно громко, отчего Сидоров судорожно дернулся, но тут же и замер, поскольку почувствовал, как под ухо больно ткнулось что-то жесткое – нетрудно было догадаться, что это, скорее всего, ствол пистолета. Полковник непроизвольно вскинул взгляд к зеркалу заднего вида, но оно оказалось заклеенным куском пластыря и что-либо увидеть в нем, ясное дело, было невозможно. – И не шуми. Дергаться тоже не надо – я все равно выстрелю быстрее…
– Вы… кто? – Сидоров попытался осторожно скосить глаза, но смог лишь краем глаза увидеть нечто в черной маске наподобие тех, что надевают спецназовцы, после чего тут же получил сильный тычок стволом и, сдавленно взвыв от боли, стал смотреть строго вперед.
– И что нам надо, да? Из профсоюза бывших прапорщиков я. А надо мне, чтобы ты, гнида, шепнул, где держат похищенную девчонку.
– Я не знаю, детьми клянусь! – заторопился полковник, чувствуя, как противные горячие струйки бегут по взмокшей спине. – Я вообще не знал, что эти придурки ее похитили!
– Тебе не доложили? Или вообще даже не посоветовались? Нехорошо… Не уважают, значит. Но на твой статус мне тоже плевать. Даю тебе ровно два часа. Потом я звоню, и ты сообщаешь мне точный адрес и точное число охранников – если ее там кто-то стережет.
– Но я… А если они мне не скажут? – Сидоров откровенно растерялся, поскольку был почти уверен, что проклятый Посредник, затеявший всю эту историю с киднепингом, просто посмеется над ним и ничего не скажет – не твое, мол, собачье дело…
– Так ты у нас полковник или дерьмо на палочке? Уж постарайся. Деваться тебе некуда. Ты будешь очень стараться, можешь поверить мне на слово. – В голосе незнакомца промелькнули какие-то не то издевательские, не то насмешливые нотки, и у Сидорова сразу больно защемило в груди – появилось стойкое убеждение, что незнакомец знает гораздо больше, чем говорит. Да наверняка знает! ФСБ? А если они его давно пасут и, действительно, знают все? И про того якобы застрелившегося капитана со складов и… про все остальные дела и «гешефты»… А может быть, он просто нанятый бандит? По-любому, надо соглашаться на все, иначе грохнут сейчас прямо в машине, и концов никто и никогда не найдет!
– Я постараюсь. Сделаю все, что смогу. Слово офицера!
– Да по мне хоть здоровьем тещи клянись, только дело сделай! А сейчас смотришь прямо перед собой, закрываешь глаза и считаешь до ста. Медленно считаешь. Потом езжай домой. Через два часа я позвоню…
Сидоров послушно прикрыл глаза и, перемежая цифры ругательствами, тем не менее, досчитал до положенной сотни. Еще на первом десятке он услышал, как чуть слышно открылась и вновь захлопнулась задняя дверь, но попробовать оглянуться так и не решился – искушать судьбу было неразумно.
До дома полковник добрался гораздо быстрее, чем рассчитывал, хотя и старался лишний раз не наглеть и правил не нарушать – еще не хватало в разборки с гаишниками влезть! Сейчас время работало против него, и Сидоров это прекрасно понимал, стараясь даже не смотреть на стрелки часов, бесшумно делавших свою работу…
Что имел в виду незнакомец, говоря свое «ты будешь очень стараться», полковник понял, едва переступив порог своей квартиры: такой свою жену он не видел, пожалуй, никогда. Вера, вся встрепанная и какая-то невероятно жалкая, встретила его с посеревшим, залитым слезами лицом и, заикаясь и путая слова, сообщила, что около часа назад ей кто-то позвонил и сказал буквально следующее: «Ваш ненаглядный сыночек у нас. Передай муженьку, что у него на все про все есть два часа. Два! Мы очень надеемся на его благоразумие…»
– Витенька, я хочу знать, что происходит? Надо же что-то делать! В полицию звонить или еще куда… Господи, ну за что, за что? Наш мальчик… Ну что ты молчишь?!
– Вера, пожалуйста, успокойся и помолчи. – Полковник стиснул зубы и даже зажмурился, пытаясь удержаться от безобразного и совершенно бесполезного в данной ситуации крика, хотя желание наорать на жену и хотя бы частично сбросить неимоверное напряжение было почти непреодолимым. – Все потом. Сейчас просто помолчи и не мешай мне – времени и так в обрез… Ты вот что: иди на кухню и сделай мне чай… покрепче.
«Наверное, именно так чувствуют себя подводники, когда на глубине в лодке открывается сильная течь. Хлещет вода, и ты понимаешь, что надо куда-то бежать, заделывать пробоину или хватать спасательные средства и по-быстрому уматывать с обреченного корабля… Думай, Витя, думай! Как и волка накормить, и самому потом в пасть крокодилу не угодить. Точно как в детской книжке про Мюнхгаузена: между крокодилом и львом…» Сидоров, кусая губы, листал свою записную книжку, прикидывая, с чего же ему начать, но мысли путались и как-то все равно получалось так, что ни один из вариантов не подходил. При любом раскладе он, Виктор Сидоров, попадал если и не под топор, то под серьезное подозрение, а любые подозрения в двурушничестве, в конце концов, все равно могли швырнуть его все под тот же топор, что в переводе с иносказательного означало самую обыкновенную пулю.
«Бочкину звонить нельзя категорически – он далеко не дурак и потом вмиг сложит два и два… Остаются его боевики. Он думает, я ничего не знаю про группу отставников, которая решает для него некоторые вопросы и разруливает щекотливые ситуации вроде той, что возникла с капитаном… Не-ет, брат, мы тоже не лаптем щи хлебаем, у Вити все записано и номерочки телефонов кое-какие есть! Ага, вот он… Так, успокоились, выдохнули и звоним…»
– Юрок? Приветствую тебя, друг мой. Кто?.. Ну, брат, начальство не узнавать грех, но я тебя прощаю, – полковник все-таки умел собраться в нужный момент. Голос Виктора звучал, как ему и положено во время разговора вальяжного шефа с мелкой сошкой: слегка насмешливо и добродушно-снисходительно. – Вот именно, богатым обязательно буду и тогда, вполне возможно, и тебя не забуду, ха-ха. Слушай, я чего звоню-то… Есть дельце одно небольшое. Ты про должок не забыл? Вот и ладушки! Короче, слушай…
10.
Цепочка была стальной, серебристо-блестящей, чуть больше метра длиной. Ее можно было бы назвать даже изящной и вполне симпатичной, если бы не одна маленькая, перечеркивающая все красоты деталь: одним своим концом цепочка крепилась к стальному же браслету-наручнику, а другим – к кольцу, подсунутому под ножку старого тяжеленного дивана. Дивана, который Елена вряд ли смогла бы приподнять даже в том случае, если бы ей решили помочь обе ее подружки с факультета журналистики.
Девушка устало вздохнула и, отложив в сторону книгу, без особых эмоций посмотрела на мелодично звякнувшую цепочку и расслабленно откинулась на спинку дивана. Некоторое время молча наблюдала, как охранник, восседавший за столом, продолжает, не обращая на пленницу ни малейшего внимания, читать очередную газету, затем не выдержала и язвительно произнесла:
– А говорят, в России никто сегодня не читает! Оказывается, еще как читают, блин… Слышь, ты бы мне хоть газетку дал бы свою – я бы посмотрела, кому там наши футболисты-кальянщики в очередной раз продули. Молчишь… Тебя, случаем, не Гримо зовут, а?
Спрашивала Елена без особой надежды на ответ, поскольку сегодня ее охранял бандит «молчаливый». Был еще второй, «разговорчивый», но его туповатые и сальные шуточки девушку откровенно бесили, и то, что нынче выпала смена именно «Гримо», Елену пусть немного, но все же радовало и успокаивало. Сидит бандит за столом, культурненько этак читает, не издевается, не пристает – много ли для счастья надо пленнику… Пожаловалась, что скучно, – принес несколько каких-то идиотских женских журналов, а в придачу книжку с полки снял и молча сунул. Правда, книга оказалась чуть моложе церковно-славянских рукописей и повествовала о жизни в каком-то занюханном колхозе семидесятых, но факт почти заботливого отношения к заложнице был, что называется, налицо. Хотя кормить могли бы и получше, а не одной лишь пиццей, которую к тому же приходилось запивать мерзким растворимым пойлом, которое назвать кофе язык не поворачивался.
