Гарольд Койл - Крещение огнем
Льюиса по-прежнему тревожил тот факт, что никто не предвидел грядущего переворота. Так же было с падением режима на Кубе в 1969 году, с вторжением в Чехословакию в 1968 году и в Афганистан в 1979-ом, с воссоединением Германии в 1989-ом, с вторжением в Кувейт в 1990-ом, с попыткой переворота в России в 1991 году. Можно было припомнить еще с десяток случаев, когда гром тоже "грянул среди ясного неба". Американские лидеры каждый раз оказывались лицом к лицу с кризисом, которого не понимали, и поэтому им приходилось пускаться на разные политические ухищрения. Вдвойне досадной нынешнюю неудачу делало то, что США разместили и в самой Мексике, и на границе с ней немало военнослужащих — то была часть операции, организованной с целью не допустить проникновения в страну наркотиков. "Наверняка, — думал Эд, — кто-то из тех, кто работал с мексиканским правительством или военными, должен был почуять неладное. Скрыть от всех столь серьезный заговор, сумевший в считанные часы покончить с правительством, да еще так, чтобы никто не заметил, — нет, такого быть не могло".
Просматривая выпуск новостей, Льюис обдумывал свои дальнейшие действия. Прежде всего, он даст председателю Комитета Палаты по делам разведки время до полудня, чтобы тот начал задавать вопросы своим сотрудникам. Если этого не произойдет, Эд сумеет испортить кое-кому настроение и начнет "трясти" людей, чтобы получить от них конкретные ответы. Конгресс всадил в разведку такую уйму денег, что у них не может быть никаких оправданий для своей неосведомленности. Почему страна теперь должна зависеть от какой-то девчонки вроде Джен Филдс, которая стала единственным источником информации о том, что творится в Мексике?!
И тут, как по мановению волшебной палочки, на телеэкране возникла Джен, которая вела репортаж из самого центра Мехико, стоя на фоне Паласио Насиональ. В окружении вооруженных до зубов, ухмыляющихся солдат журналистка непринужденно рассказывала о том, что ей удалось увидеть. Упомянула она и о встрече, которую ей назначил один из членов Совета тринадцати. По ее словам, эта организация состояла из офицеров сухопутных и военно-воздушных сил, взявших на себя функции правительства.
Льюис почувствовал, как в нем закипает гнев. Он отвернулся и пробормотал:
— Боже милосердный! За несколько часов ей удалось узнать о происшедшем больше, чем всему ЦРУ! Что за фарс! Что за дурацкий фарс!
29 июня, 12.35 Паласио Насиональ, МехикоСвдя напротив полковника-мексиканца, Джен Филдс была, как никогда, довольна собой. Всего за несколько часов ей удалось отснять много материала, установить контакт с находящимся у власти Советом, договориться об интервью с одним из членов этого Совета и даже получить помощь мексиканских военных для передачи ее первого репортажа в штаб-квартиру WNN в Вашингтоне!
А теперь прямо перед ней сидит — так ей, во всяком случае, сказали — один из инициаторов переворота, "который положил конец корыстному правлению президента Монтальво, представлявшему интересы меньшинства". Хотя форма мексиканского полковника была порядком помята, и на ней виднелись следы пыли и грязи, держался он как заправский военный. И это, вместе с его безупречным английским языком и положением, занимаемым в Совете тринадцати, давало Джен шанс сделать отличный репортаж — он будет гораздо лучше любого материала, который другие агентства новостей могут надеяться получить в ближайшее время. Теперь ей необходимо одно: вытянуть из полковника несколько интересных фактов, чтобы добавить их к той основе из официального материала, которая у нее уже есть.
— Скажите, полковник, что именно убедило вас в том, что законно избранное правительство Мексики больше не выражает интересы народа?
Вопрос американской журналистки не понравился Гуахардо, но он ничем не выдал своего недовольства. Глядя Джен прямо в глаза, он мысленно сформулировал ответ, переводя его в уме с испанского на английский. Затем наклонился к ней:
— Боюсь, на этот вопрос нельзя дать однозначный ответ. За последние несколько недель я сам не раз задавал его себе. — Альфредо помолчал и откинулся в кресле. Продолжая говорить, он жестикулировал правой рукой: то отводил ее в сторону ладонью вверх, то, желая подчеркнуть свои слова, наставлял указательный палец на журналистку. — Я много раз спрашивал себя: неужели никак не обойтись без насильственных мер? Неужели нет лучшего выхода? Не проходило дня, когла бы я не говорил себе: надо дать режиму шанс. Может бцть, все-таки дела изменятся к лучшему. — Гуахардо замолчал и, со вздохом опустив правую ладонь, склонил голову, будто разглядывая свою руку. — Но, увы, ничего не менялось. Одни политики приходили, другие уходили. Под звуки фанфар и пламенных речей вводились в действие все новые программы уменьшения национального долга, создания новых рабочих мест и решения социальных проблем. На какое-то время дела в той области, на которую была направлена конкретная программа, начинали улучшаться...
В следующий момент Гуахардо изменился, и столь внезапное преображение застало Джен врасплох. Она встретилась с холодным, отчужденным взглядом полковника; правая рука Альфредо теперь была стиснута в кулак, и он, размеренно ударяя себя по бедру, хрипло и отрывисто продолжал:
— Но как только все переставали обращать внимание на данный вопрос, политики Извращались в свои великолепные виллы, а о выполнении программ и думать забывали. Единственное, что оставалось неизменным, — это лица людей. Мы видели, как надежда в их глазах медленно умирает под гнетом суровой реальности: жизнь в Мексике становится все невыносимее.
Выслушав ответ полковника, Джен на миг растерялась и замолчала. Более получаса ей потребовалось, чтобы расшевелить его, и наконец-то это удалось. Чувствуя, что такую возможность упускать нельзя, она продолжала задавать вопросы:
— Так, значит, вы и ваши товарищи решили,, что пришла пора действовать. Но, скажите, неужели это требовало устранения всего правительства и руководства ИРП и других политических партий? Ведь наверняка не было необходимости преследовать ОСПМ и ПНД. И разве не лучше иметь их соратниками, а не противниками, когда вы начнете формировать новое правительство?
И снова Альфредо ответил не сразу. Размышляя, он продолжал смотреть журналистке в глаза. Она пытается его спровоцировать. У него возникло такое ощущение, будто американка вонзила ему в грудь нож и теперь медленно его поворачивает. "Ну что ж, — подумал он, — ты хочешь от меня реакции? Сейчас ты ее получишь!".
И все же Гуахардо, профессиональный солдат до мозга костей, всеми силами старался сохранить самообладание.
— ИРП, как огромная раковая опухоль, расползлась по всей стране. Ее метастазы есть везде и всюду. И тот, кого они затрагивают, тоже становится жертвой болезни. Люди, подобные моему отцу, десятилетиями пытались бороться с этой опухолью изнутри. Отец был предан своей партии, и выполнял все, что ему приказывали, веря, что действует на благо Мексики. И все это время закрывал глаза на взяточничество, на коррупцию, на фальсифицированные результаты выборов, на растрату денежных средств. Я слышал, как он по ночам говорил матери, что если у него будет власть, он сделает все, как нужно. Он выступит вперед, как рыцарь на белом коне, и все изменит.
Сделав паузу, полковник повернулся в кресле и взглянул на огромную фреску, с изображением героев первой революции. Не глядя на Джен, он продолжал:
— Думаю, что в глубине души он действительно считал, что поступает правильно. Я искренне верю, что он, как и лидеры ОСПМ и ПНД, делал все от него зависящее. Но опухоль поразила и отца. Ее метастазы постепенно разъели его, лишив остатков сострадания. В конце жизни он походил на человека, который так долго смотрел на солнце, что стал слеп к окружающему его миру. Он не понимал, что вокруг него — мрак, грозящий уничтожить все, что олицетворяла собой революция.
— А вы сами, полковник, видите себя спасителем на белом коне, явившимся, чтобы казнями и террором избавить Мексику ото всех зол?
Гуахардо почувствовал, как кровь бросилась ему в голову. Он весь подобрался и повернулся к американке. Альфредо в упор смотрел на Филдс, изо всех сил стараясь сохранить выдержку. "Какая самоуверенность, — думал он. — Как может она, сидя здесь в этом костюме и туфлях, за которые заплатила больше, чем средняя мексиканская семья может заработать за полгода, понять, чего мы добиваемся? Что ей известно о нищете, о разбитых мечтах, о мертворожденных надеждах? Как посмела она явиться в мою страну и навязывать свою мораль моему народу, даже понятия не имея, что это значит — быть мексиканцем?".
Молчание затянулось. Джен чувствовала на себе тяжелый взгляд собеседника. "Пожалуй, я хватила через край", — пожалела она.
