Михаил Серегин - Черноморский Клондайк
– Знакомьтесь, – сделала попытку непринужденно улыбнуться Галина, – Валентин. Иннокентий. Валентин – мой брат, – обернулась она к Иннокентию, – Иннокентий – мой приятель, – объяснила она брату. – Он поживет у нас немного. Кстати, он повздорил с Лехой.
Выше среднего роста, угловатый, с темными вьющимися у шеи волосами, Валентин выглядел враждебно настроенным по отношению к миру подростком.
На его худом лице со впалыми щеками застыло напряженное выражение.
Черные глаза и нос с горбинкой добавляли его физиономии мрачной выразительности.
– Ну, – завернувшись в полотенце, Галина направилась к дому, – вы здесь пообщайтесь немного, мне нужно переодеться.
Оставив их, она ушла. На площадке перед ванной воцарилось напряженное молчание. Иннокентий не знал, что на уме у Валентина, и поэтому положение свое воспринимал как не вполне уместное. Он голый сидел в ванне, наполненной водой с базиликовыми листьями, а брат Галины стоял над ним, нервно поигрывая желваками. Он вдруг опустил взгляд на штаны и майку, валявшиеся перед ванной, которые Галина предложила пока поносить Иннокентию.
Снова поднял голову и пристально поглядел на развитые плечи Иннокентия, торчащие из воды.
– Галина дала мне твои вещички, – пояснил Иннокентий. – Леха всю мою одежду покромсал.
– Было за что? – как бы между прочим поинтересовался Валентин.
– Как сказать, – Иннокентий пожал плечами.
– Говори уж как есть.
Пришлось снова все рассказывать, теперь брату. Интересно, думал Иннокентий, он правда ее брат? Что-то не слишком похож. Собственно, какое ему дело? Даже если и не брат.
– Ты с ней спал? – кивнул Валентин в сторону дома, когда Иннокентий закончил рассказ.
– Она уже большая девочка, – Иннокентий поднялся и вылез из ванны, – сама может решать, с кем ей спать.
Оставляя на дощатом настиле мокрые следы, он натянул одежду прямо на влажное тело. Вот теперь легче. Теперь они были в равном положении, если что.
– Вот что, Иннокентий… – холодно произнес Валентин.
– Можно просто – Кеша…
– Значит, так, Кеша, – Валентин задумчиво глядел куда-то сквозь Иннокентия, – думаю, тебе лучше отсюда убраться подобру-поздорову.
– Ты что, выгоняешь меня? Это же неблагородно. Подумай сам, куда я пойду? У меня нет даже палатки.
– Это твое дело, – щуря глаза на заходящее солнце, покачал головой Валентин, – меня это не касается.
– Ну что, мальчики, поговорили? – У ванны появилась Галина.
В ситцевом платье в мелкий цветочек на тонких бретельках и мокрыми распущенными волосами, она напоминала теперь дриаду.
– Поговорили, – медленно сказал Иннокентий.
– Ты что, Валя, – она недовольно посмотрела на брата, – что-нибудь сказал ему?
– Если все, что он рассказал, правда, ему лучше отсюда уйти, и как можно скорее. Леха таких вещей не прощает. Если он или Хазар узнают, что этот, – Валентин кивнул в сторону Иннокентия, – у нас, будет плохо и нам, и ему.
– Никто ничего не узнает, – Галина покачала головой и взяла брата под руку. – И потом, где я еще найду такого жильца?
В наш район даже дикари не забредают. Все, решено, – она отпустила Валентина и, обняв Иннокентия за талию, увлекла в дом.
Иннокентию ничего не оставалось, как подчиниться. Тем более что он был не против.
– Чем он будет тебе платить? – Валентин тащился сзади. – У него же ничего нет. Он гол как сокол.
– Заработает, – не оборачиваясь, ответила дриада.
– А Леха? – не успокаивался брат.
– Леха ничего не узнает, если, конечно, ты ему не накапаешь.
В доме был накрыт стол. Розовато-красные помидоры, зеленые пупырчатые огурчики, редиска, переложенная веточками сизовато-зеленой кинзы и кудрявой петрушки, нарезанный толстыми кусками сулугуни, из которого сочилась белесоватая влага, пара колец домашней колбасы и ломти белого хлеба.
– Не хватает только вина, – Галина весело посмотрела на брата и протянула ему глиняный кувшин.
– Не волнуйся, – ободряюще взглянула она на Иннокентия, когда Валентин вышел из комнаты, – Валька только с виду такой суровый.
– Может, вам действительно лучше не рисковать? Ведь Леха, как я понимаю…
Она не дала ему договорить.
– Не хочу ничего слышать, – Галина притворно зажала уши, – ты остаешься, и все.
После таких уговоров пришлось остаться.
* * *
Пеньков недовольно покачал головой и спустился в гостиную, располагавшуюся в другом крыле П-образного здания. Провалившись в мягкое кожаное кресло, он стал поджидать авторитета. Тот вошел в сопровождении профессора.
На Хазаре были легкие светлые штаны и ярко-красная гавайская рубаха навыпуск. В руках он держал какой-то объемистый сверток. Профессор, как обычно, был во всем сером: серый костюм, светло-серая сорочка и темно-серый галстук.
– Не можешь ты без показухи, – нравоучительно сказал Пеньков, обменявшись с Хазаром рукопожатием.
– Не понял, – вскинул тот на него недоуменный взгляд.
– Ты же меня компрометируешь, Эдик. Для чего вся эта помпа:
«Мерседес», джип сопровождения? Тебя же вычислят как дважды два. Пронюхают журналисты – я ведь не отмажусь. И так у меня проблемы, да еще ты. Больше ко мне с таким кортежем не приезжай. И вообще, нужно встречаться где-то на нейтральной территории.
На яхте, например.
– Как скажешь, Сергей Кузьмич, – льстиво улыбнулся Хазар, – только ерунда все это. Кто докажет, что это я к тебе приезжал? Стекла же тонированные.
– При чем здесь стекла? Твои номера на всем побережье знают.
– Ладно, успокойся, Сергей Кузьмич, – заискивающе заглянул в лицо Пенькову Хазар, – посмотри лучше на это.
Он шагнул к свертку и сдернул с него покрывало. Под покрывалом оказалась деревянная статуя, выполненная в абстракционистской манере. Стройные ноги и чрезмерно узкая талия как бы подчеркивали огромные полушария грудей, отполированных и покрытых лаком. Каждая из них была в несколько раз больше головы, торчавшей над узкими остроугольными плечами. Ручки, одна из которых была закинута за голову, а другая опиралась на откляченную ягодичную мышцу, напоминали угловатые палки.
– Что это? – Пеньков, продолжавший до этого сидеть в кресле, выбрался из него и недоуменно уставился на скульптуру.
– Условное название «Памелла», – сказал Хазар, любовно оглядывая скульптуру. – Это подарок, – добавил он после некоторой паузы, – у тебя же завтра день рождения.
Хотя ты меня и не приглашаешь, а я все равно тебя поздравляю.
– Чего ты несешь, Хазар? – Пеньков возвел очи горе. – Ты же знаешь, у меня будут серьезные люди.
– А я, значит, не серьезный? – в голосе Хазара блеснули металлические нотки.
– Я не в том смысле, – поморщился Пеньков, – мероприятие почти официальное. Будут представители прессы. Подумай, что будет, если тебя здесь увидят. Да я после этого и недели на своем месте не продержусь. Господи, ну что за люди! – с досадой воскликнул он и снова плюхнулся в кресло.
– Ладно, Кузьмич, замяли, – отчаянно зажестикулировал Хазар, – дело твое. Только от подарка не отказывайся. Если не понравился, так и скажи.
Пеньков еще раз окинул быстрым взглядом скульптуру.
– Занятно, – он пожевал губами, стараясь не показать своего разочарования.
– Правильный пацан резал, – сказал Хазар, – он и Пашке надгробие сварганил. По моим указаниям, естественно.
– Спасибо за подарок, – кивнул Пеньков. – Кстати, насчет Пашки, – перевел он разговор в другую плоскость, – милиция работает в полную силу. Так что ты не дергайся, чтобы не травмировать общественность.
Лицо Хазара вдруг сделалось каменным, а глаза, напротив, забегали, словно пузырьки в газированной воде.
– Я Пашкиного киллера сам найду и на куски порву, – расширяя ноздри, сказал он.
– А я сказал, не суетись! – заорал Пеньков, подскакивая в кресле. – Мне и без тебя забот хватает! Все должно быть по закону, – снизив тон, добавил он.
– Как же, по закону, – Хазар расплылся в масленой улыбке, – кому ты говоришь? Короче, будешь смотреть, что я тебе принес?
Не дожидаясь ответа, он взглянул на профессора, все еще стоявшего у входа с чемоданчиком в руках.
– Покажите, Арсений Адольфович, – официальным тоном сказал он.
Профессор осторожно положил чемоданчик на мраморный стол рядом с креслом Пенькова и, щелкнув замками, дрожащими руками поднял крышку. Внутри чемоданчика на мягкой подстилке лежала небольшая скульптура. Бюст.
Женская голова, украшенная диадемой, с волосами, расчесанными на прямой пробор и собранными сзади в пучок. Покатые плечи, прикрытые хитоном, капризно сложенные губки, нежный овал лица… Арсений Адольфович бережно поднял бюстик и поставил его на стол, словно драгоценность. Впрочем, она и была драгоценностью. Чтобы получше рассмотреть скульптурное изображение, Пеньков поднялся со своего места.
– Золото? – Он с видом знатока обошел стол вокруг, внимательно глядя на старинное изображение.
