Данил Корецкий - Оперативный псевдоним
– Посмотрите! Обязательно посмотрите! Вы сразу поймете, что я говорю правду! Это официальный документ...
Мария Петровна усмехнулась, но все же пролистнула страницы.
– Благодарность за рационализаторское предложение, грамота за добросовестный труд, награжден знаком «Ударник коммунистического труда»...
Все правильно, молодец. Но чего вы хотите от меня?
– Кто «вы»?
– Не надо ловить меня на слове, оставь эти штучки... Чего ты хочешь от меня?
– Ничего! Я просто зашел повидаться... Совершенно случайно...
– Случайно? – Директриса протянула книжку обратно. – Что мне надо сделать? Уволиться? До пенсии еще три года, но я уволюсь... Уехать из города? У меня семья, дети, внуки... Но я уеду! Или... Или этого мало?
Что случилось, почему вы взялись за меня через столько лет?!
Голос у Марии Петровны дрожал, лицо покрылось красными пятнами, в глазах появились слезы. Она была явно напугана.
– Успокойтесь, Мария Петровна, прошу вас, успокойтесь... Вам ничего не угрожает, и я не представляю для вас никакой опасности... Честное слово!
Директриса зарыдала.
– Я боялась допустить ошибку тогда, целых десять лет жила в напряжении, но потом все закончилось, прошло девятнадцать лет, я уже забыла и Алексея Ивановича, и тебя, я действительно все забыла! И вдруг приезжает этот человек из Москвы со своими расспросами, через полгода появляешься ты... Это случайности?! Или вы проверяете меня, чтобы решить, что со мной делать? Но никаких новых инструкций у меня нет! Ведь это раньше я должна была сообщать о проявленном к тебе интересе! Правильно ведь? Ты ушел от нас девятнадцать лет назад, разве я все еще в ответе за тебя? Я, конечно, поняла, что это проверка, и позвонила, но никакого Алексея Ивановича там уже нет, что я должна была делать дальше? Ну что?!
Звон в голове прошел, осталось только немое дрожание, как в колоколе, когда язык уже остановлен.
– Давно у вас эта ручка?
– Что?!
– Ах да... – Лапин потер виски. – Меня никто не мог искать! – твердо сказал он. – И из Москвы никто приезжать не мог!
Директриса вытерла тем же платочком глаза, сдавила пальцами переносицу, останавливая слезы. Потом тяжело поднялась, отперла сейф, почти сразу отыскала то, что хотела, и протянула Лапину твердый глянцевый прямоугольник визитной карточки.
«Бачурин Евгений Петрович», – прочел он ничего не говорящую ему фамилию. Ни должности, ни учреждения, только пять номеров телефона, возле каждого в скобочках дополнение: «служ.», «дом.», «деж.», «моб.», «факс».
– Как видишь, это мне не приснилось, – сухо проговорила женщина. – Он сказал позвонить, если мне станет что-нибудь о тебе известно. Теперь ты пришел, и вы пронаблюдаете – позвоню я или нет. Так? И что потом? Как я должна поступать?
Новый, сегодняшний, Лапин сунул карточку в карман.
– Можете жить спокойно. Вас никто не испытывает. Я сам позвоню и узнаю, что он хочет. Кстати, у вас далеко телефон Алексея Ивановича?
Мария Петровна порылась в настольном календаре, вырвала страницу с криво написанным номером. Лапин сунул ее вслед за карточкой.
Дверь в кабинет распахнулась, девушка в белом халате внесла поднос с чайником, стаканами и вазочкой печенья.
– Извините, что долго, пока нашли хороший чай и заварили как следует... – следом влетела Тамара Ивановна. – Не поить же гостя обычным брандахлыстом...
Наткнувшись взглядом на заплаканное лицо начальницы, она осеклась.
– Я там, внизу, если что, позвоните... – быстро проговорила Тамара Ивановна и исчезла. Девушка поставила поднос на приставной столик и тоже вышла. Лапину очень хотелось пить, но обстановка для чаепития была неподходящей.
– Спасибо, я пойду... – Он поднялся, набросил дубленку. – А как фамилия Алексея Ивановича?
Мария Петровна пожала плечами. Лицо у нее было совершенно опустошенным.
– Впрочем, любая фамилия, как и имя-отчество, могут быть просто псевдонимами, – вслух подумал он. – Даже если они напечатаны на визитной карточке.
– Для простого работяги вы неплохо разбираетесь в подобных вещах, – горько усмехнулась женщина. – И словарный запас побогаче, чем у заводского парня...
– Почему-то пришло в голову, – невнятно пробормотал Лапин. – До свидания.
– Не знаю, имела ли я право давать вам эти телефоны... Но ведь у меня нет абсолютно никаких инструкций. Как действовать, кого слушать... – мертвенным тоном сказала Мария Петровна. – Но передайте там, у себя, что я ничего не знаю и не представляю никакой опасности.
– Давно у вас эта ручка? Я мог ее помнить?
– Ты что, издеваешься?
– До свидания, – повторил Сергей и вышел в широкий, со стертым паркетом коридор.
Несколько кварталов Лапин шел на автопилоте, машинально переставляя ноги и пытаясь переварить неожиданную информацию. Ему казалось, что он вышел из душного прокуренного кинотеатра после длинного, двухсерийного сеанса, когда одуревший от духоты, дыма и впечатлений мозг еще не разобрался, где проходит грань между фильмом и жизнью. Так с ним случалось в детстве, которое, оказывается, окутывал ореол большой и строгой тайны.
Была ли тайна в действительности? В отличие от других детей он никогда не задумывался о родителях, приняв сиротское положение как данность, но к дяде Леше его тянуло, он расспрашивал того о доме и семье и мечтал, что когда-нибудь попадет к нему в гости, а может, чем черт не шутит, дядя Леша его и усыновит. О таких чудесных случаях в детдоме ходило много баек.
Если рассказанное Марией Петровной – правда, значит, все дело в родителях: ведь каждому ясно, что обычный пятилетний мальчик не может отличаться от других детей настолько, чтобы вокруг него наверчивали столько событий. Но если были родители и он жил с ними до пяти лет, то почему в памяти ничего не осталось? Вон Вовка Игонин попал в детдом трехлетним, а вспоминал, как мать однажды накормила его мандаринами и как отец бил ее длинным красным ножом...
Хотелось пить, да и голод давал о себе знать, напоминая, что есть надо несколько раз в день. Он выкарабкался из мешанины кинематографических впечатлений в реальность и осмотрелся. Было семнадцать часов, сгустились сумерки, он двигался по проспекту Маркса к Богатому спуску, ярко светились витрины, сновали озабоченные, оживленные, самодовольные и просто довольные люди, словом, все было как вчера. И совсем по-другому. Этот день был долгим как год, а может, как целая жизнь.
Совсем близко неоновые буквы складывались в многообещающее название «Маленький Париж». Года полтора назад, проходя мимо. Лапин ощутил тонкий аромат хорошего кофе и как загипнотизированный забрел внутрь. Там работали два молодых армянина – беженцы то ли из Баку, то ли из Еревана.
Ашот варил настоящий кофе в песке, и его запах будоражил все существо Лапина, будил какие-то глубоко скрытые воспоминания, вызывал волнение и тревогу, но эти волнение и тревога притягивали с неотвратимой силой. Он наскреб пять тысяч на крохотную чашку и, забившись в угол, смаковал густой горьковатый напиток, отрешившись от гнусностей окружающей жизни и перейдя в состояние блаженной прострации. Наверное, так убегает от действительности курильщик опиума. И потом еще несколько часов, пока сохранялись во рту тонкие вкусовые оттенки, он испытывал прилив бодрости и хорошего настроения.
С тех пор, как только удавалось выкроить деньги, Лапин нырял в уютный полумрак и наслаждался чашкой кофе, а если получалось, то и рюмкой влитого в черную жидкость коньяка. Выходящим отсюда его однажды застукал Кружок, и он имел глупость рассказать про кофе и коньяк, после чего по Богатяновке пошла гулять история об очередной выходке Чокнутого, и Тонька, конечно же, узнала и закатила грандиозный скандал, но все это не отбило порочной тяги к шикарной жизни.
Сейчас неоновая вывеска сработала словно маяк. Как получивший пеленг летчик. Лапин скорректировал курс и через пару минут поднялся на две ступеньки и нырнул в уютный зальчик с пятью небольшими столиками на два-три человека и тремя кабинетами для компаний побольше. Это было спокойное местечко, вокруг не бычились крутые тачки – верный признак того, что точка облюбована под штабквартиру одной из многочисленных криминальных группировок, сюда заходили обычные, «с улицы», люди, ценящие покой, хорошую кухню и тишину. И, разумеется, не испытывающие недостатка в средствах.
Лапин не торопясь разделся, повесил дубленку и шапку на треногую никелированную вешалку у искрящейся крошкой новомодной отделки стены, похозяйски прошел к дальнему столику и сел вполоборота к зашторенному окну и лицом к входу. На зеленой скатерти стоял стеклянный подсвечник с зеленой же ароматизированной свечой, пока не горевшей. Кроме него, в зале сидели две молодые пары за фруктами и шампанским, из-за тяжелой портьеры кабинета доносились голоса еще нескольких человек.
– Добрый вечер.
Рядом бесшумно возник официант – парень лет двадцати трех, характерной кавказской внешности, в черных лаковых туфлях, черных отглаженных брюках, белой рубашке и черной бабочке. Чиркнув по коробку, зашипела спичка, а через пару секунд желтый огонек расцвел на зеленом столбике, добавив в уютную атмосферу зала умиротворяющий аромат плавленого воска.
