Олег Маркеев - Угроза вторжения
Максимов присел на корточки, уперевшись спиной в темные трухлявые доски сарайчика. Достал из кармана сигарету, прикурил, закрыв зажигалку ладонью от резкого ветра.
«Гости будут непременно, в этом я не сомневаюсь. Все сроки вышли, давно пора нас гасить. Не Самвел, так те, кто подсылал сюда девочку с фотографом. И морпех со своей бригадой их не остановит. Если Гаврилов не дурак, а он далеко не дурак, то откупится, на время налета сняв охрану дачи. Ему, кстати, давно пора уносить ноги. Так, хватит мерзнуть, не фиг себя обманывать, в одиночку дачу не удержать». — Он последний раз затянулся и бросил окурок в траву.
В сарайчике послышалось сопение и какая-то непонятная возня. Максимов вскочил, выхватил из-под куртки пистолет. Бесшумно обогнул угол сарайчика.
Дверь, едва держащаяся на петлях, была приоткрыта.
Максимов медленно выдохнул, палец сам собой скользнул вниз, сняв предохранитель. Рванул дверь и резко присел, вскинув руку, держащую пистолет.
В полумраке, прошитом острыми лучиками света, врывающегося сквозь щели в стенах, едва разглядел груду хлама и султанчики сухой земли, ритмично вылетающие из-за ржавой бочки с продавленным боком.
— Не понял. — Максимов опустил руку. — Конвой, это ты?
Из-за бочки высунулась перемазанная землей морда. Пес рыкнул, но, узнав Максимова, радостно Заскулил, хвост забарабанил по железному боку бочки.
— Ты что тут окапываешься, а? — Максимов вошел в сарайчик, заглянул за бочку. — Ни фига себе! Подкоп был глубокий. Пес сам продемонстрировал это, нырнув в яму, скрылся в ней до хвоста, потом вылез, еще больше перемазанный землей.
Максимов на секунду задумался, вспомнил, что Стас закрывал Конвоя в сарае за то, что тот чуть не разорвал на куски Самвела. Очевидно, пес, наученный горьким опытом, решил заблаговременно оборудовать тюрьму подкопом.
— Ах ты умница! — Максимов потрепал пса по холке. — Только дурак входит туда, выхода откуда не знает.
Он вышел из сарайчика. Посмотрел на тыльную стену дачи. На эту часть участка выходило только одно окно — Ингино.
«Второй этаж, спрыгнуть труда не представляет. Рывком к сарайчику, переждать в подкопе, пока будут штурмовать дом, — и в лес. Галопом к железной дороге, прыгать на первый же товарняк. — Он еще раз осмотрел участок, вычисляя вероятные сектора обстрела. — Похоже, вариант! Если дадут шанс, я им воспользуюсь».
Максимов пошел вокруг дома, Конвой увязался следом, оставляя на побитой, инеем траве отпечатки перемазанных землей лап.
— Конвой, сторожи! — Максимов, повозившись с замком, открыл дверь в тир. — Сиди здесь. — Он оттолкнул морду пса, попытавшегося сунуть нос внутрь.
Стас, само собой, не успел сдать по описи свое хозяйство, слишком быстро приговорили и привели приговор в исполнение. Максимов в тот же день обшарил весь тир и сейчас не стал тратить время зря. Распахнул стальные дверцы шкафа. В ряд стояли три помповых ружья, карабин «Тайга» и обычная тульская двустволка. Выше на полке лежали семь пистолетов.
Максимов просунул палец в дырку от сучка на боковой доске, нажал на невидимую кнопку. Полка с ружьями отошла вперед, скрипнув несмазанными петлями. В нише за шкафом лежали более солидные средства: два автомата «Кедр», «Стечкин» с глушителем и АКМС-У, за укороченный ствол и бестолковость прозванный армейскими юмористами «мухобойкой».
Максимов взял «Кедр» и пару снаряженных магазинов и вернул полку на место.
* * *На даче еще спали, только внизу, в полуподвале журчала вода.
«По Инге можно часы проверять». — Максимов посмотрел на часы. Половина восьмого. Дверь на кухню была открыта. На плите медленно закипал чайник.
Положил автомат в кротовское кресло, прикрыл сверху курткой. Встал на пороге кухни, прислушался, внизу в сауне загудел нагреватель.
Максимов закусил губу, постоял, в нерешительности, потом выключил конфорку под зазвеневшим крышкой чайником. Стянул через голову свитер.
«Все еще дрыхнут, конспирации мы не нарушим. Да и до приезда Гаврилова нас вряд ли штурмовать начнут», — подумал он и стал спускаться в полуподвал.
Инга вздрогнула от испуга, когда он открыл дверь в сауну. Потом в ее глазах вспыхнул огонек, губы тронула улыбка победительницы.
— Учти, Максим, оставишь народ без завтрака, — сказала она, протягивая навстречу ему руки.
Крылья Орла
Запомни, Олаф, только сила, дарующая жизнь, может дать бессмертие. Когда твои силы на исходе, когда раны не дают спать, единственное, что вернет тебя к жизни, — любовь женщины. Сумей разбудить дремлющие в каждой могучие первородные силы, и они омоют тебя животворным бальзамом. Разбудить силу женщины — великое искусство. Но совладать с ней, направив ее себе во благо, — истинная магия. Научись отдавать ровно столько, сколько надо отдать, и брать столько, сколько тебе требуется. Разбуженная сила женщины подобна солнечному свету: она согревает и врачует, но может испепелить. Бессмертие лежит посредине. Не удержишься на тонкой, как волос, грани, погибнешь сразу или навеки станешь рабом.
* * *…Сначала она следила за ним сквозь опущенные веки. Потом взгляд замутился, веки плотно, безжизненно легли на глаза, губы раскрылись. Пальцы, сжимавшие его поясницу, ослабли, безвольно скользнули вниз, чиркнув по высушенной жаром коже острыми ноготками.
* * *…А он вел ее все дальше и дальше. Выше и выше. Поднимал на самую вершину, останавливался, давая захлебнуться высотой, и сталкивал в бездну. Но тут же подхватывал и вел еще выше. К новой вершине. И так сотни раз, пока она не поняла, что нет вершин, есть только безбрежное небо. Бездонное, как бездна, и пьянящее, как высота.
Он уже видел, как в ней ожило и забурлило красно-золотое свечение. Оно тугими горячими волнами билось в его бедра. Он ждал, когда исчезнут красные тона и волны станут цвета морской воды за мгновение до рассвета, и лишь тогда позволил горячей волне устремиться внутрь себя. Золотистый, прозрачный свет хлынул в поясницу. Он, выгнув спину, помогал свету подняться по позвоночнику вверх, к дрожащим от напряжения плечам. Вскрикнул, когда свет взорвался тысячей золотых искр в голове. Свечение схлынуло вниз, превратившись в нежно-розовое, в нем вскипали и тут же гасли красные водоворотики. Острая боль буравчиками колола тело, выдавливая все, что накопилось в нем за долгие, изнуряющие дни и ночи. Он со стоном упал на ее горячее тело, прижался губами к выемке под острой ключицей. Золотисто-розовое свечение, переливаясь перламутровыми волнами, затопило все вокруг. На бесконечное мгновение мир исчез, остались лишь гулкие удары двух сердец…
* * *Инга пришла в себя первой. Села, встряхнула головой, рассыпав по плечам влажные волосы.
— Максим, ты жив? — Голос ее стал глубоким.
— Больной скорее жив, чем мертв, — прошептал Максимов, не открывая глаз.
— И я. — Инга провела ладонью по его груди. — Сердце вот-вот выпрыгнет. — Она вздохнула и опять тряхнула головой, словно пытаясь прогнать наваждение. — Зверь ты, Максимушка. Я о таком только читала.
— Знания, полученные вне чувственного опыта, для женщины — смертельный яд, — пробормотал Максимов.
— Ладно, чревовещатель, не добивай несчастную. — Она встала, подхватила с пола полотенце. — Моя бы воля, я бы этих охламонов не только без завтрака, но и без обеда оставила бы.
Он повернул голову и посмотрел на стоящую у дверей Ингу. Полотенце осталось в руке, свободная, раскованная поза женщины, уверенной в красоте своего тела. На плечах еще алели следы его пальцев.
— Инга, спроси то, что хотела спросить.
Она облизнула прикушенную губу и улыбнулась.
— Максимушка, а можно так всегда?
— Можно.
Искорки в ее глазах неожиданно погасли.
— Наверно, только в твоем городе в маленькой зеленой долине, — вздохнула она. — Только там любовь не причиняет боли.
Сейчас она напомнила ему прирученную тигрицу. Остались грациозная сила и завораживающая опасность, скрытые в каждом изгибе тела. Но глаза уже не высматривали жертву, а щурились от разливавшегося по телу умиротворения.
— Не знаю, Инга. Я там еще не был.
Дверь захлопнулась. Холодная волна донесла до него полынный запах ее волос и неповторимый аромат здорового женского тела.
Максимов сел на полке, встряхнул плечами. Усталость и боль исчезли без следа. Он знал, что теперь ссадины и синяки пройдут сами собой за день. Он прижался затылком к горячим доскам стены. Тепло приятно жгло кожу. Сердце мерно стучало в груди, тугими волнами толкая по венам кровь.
Он заставил себя вспомнить, кто он, кто Инга и как они оказались рядом в этой точке пространства и времени.
«Врага можно и должно любить, иначе победить невозможно. Но никогда не забывай, что он — враг», — вспомнил он старое правило и тяжело вздохнул.
