Иван Черных - Тот, кому за державу обидно
Продвижение по селу было приостановлено, бойцы, рассредоточившись, били очередями по чердакам, по крышам, где разместились снайперы, не давали боевикам высунуться, чтобы вести прицельный огонь.
В горячке боя не заметили, как наступил вечер. В горах быстро темнеет, и тут Дубровину стали докладывать, что кончаются боеприпасы.
Никто не предполагал, что бой в Самашках затянется надолго: ведь в других, более крупных населенных пунктах и даже городах зачистки проходили без особых осложнений, боевики, видя превосходство российских войск, уходили либо в леса, либо в горы. А здесь разыгралось целое сражение…
Постоянно по радиосети шла информация о раненых и погибших сотрудниках, которых под прикрытием отправляли в тыл, на КП.
Плохо дело. Если боевики почувствуют, что патроны и гранаты у омоновцев кончаются, устроят Варфоломеевскую ночь. Надо срочно что-то предпринимать. И Николай Васильевич, оставив за себя майора полиции Тарасова Валерия, командира подмосковного омона, вместе с помощником и другом капитаном Смирновым перебежками от дома к дому пробрались к околице, где у крайнего дома приткнулся БТР, прикрывавший бойцов для отхода в безопасные места.
Вышедшие из-под удара бойцы заняли круговую оборону в трех точках. Дубровин приказал водителю объездными дорогами мчаться к штабу, до которого было километров пятнадцать. Информацию по радиосвязи о том, что заканчиваются боеприпасы, давать было нельзя: радиосвязь прослушивалась бандитами.
Прибыв на КП, Николай Васильевич доложил обстановку и, получив разрешение на боеприпасы, загрузил целый кузов «Камаза», рванул обратно.
Подъезжали к Самашкам с другой стороны, где находились бойцы. Над селом будто висело солнце – так было светло; и глазам Николая Васильевича представилась холодящая спину картина: в свете спускающихся на парашютах огней хорошо видны были поднимающиеся ввысь клубы черного дыма и красных языков пламени. Всполохи разрывов тут и там метались по селу. Пунктирные трассы автоматных очередей перекрещивались на улицах. В небе гудели самолеты. Оттуда, видимо, сбрасывали не только осветительные бомбы – на другой окраине села взметались ввысь крупные всполохи, – но и фугасные.
«Эх, сейчас бы микрофон в руки да радиостанцию, чтобы связаться с летчиком, подсказать ему, куда бросать бомбы и куда стрелять», – подумал подполковник Дубровин. О том, как важна связь в бою, он уже не раз размышлял и сожалел, что не все наши командиры, даже высокого ранга, придают должное значение хорошей радиосвязи. А полевые командиры боевиков оснащены превосходными импортными радиостанциями, сканирующими устройствами, которым ни горы, ни помехи нипочем…
Летчики, несомненно, видят и БТР и «КамАЗ». Не примут ли их за вражеские, не шарахнут ли бомбами или из пушек?
Не шарахнули.
Водители бронетранспортера и «КамАЗа» при подъезде к селу стали сбавлять скорость. Понятно, при таком освещении машина как на ладони.
– Не сбавляй! – крикнул подполковник водителю бэтээра. – Наоборот, дай газу! Проскочим на скорости.
Двигатель взревел, и шофер, проскочив освещенное место, приткнул броневик к кирпичному дому. Рядом остановился и «КамАЗ». Николай Васильевич спрыгнул с брони бэтээра, за ним – капитан Смирнов, его друг и надежный помощник.
Невдалеке раздался хлопок, будто вверху лопнула осветительная ракета, но Дубровин тут же понял, что это выстрел из снайперской винтовки. Только так подумал, как Смирнов, словно споткнувшись, стал падать на землю. Николай Васильевич подхватил его на руки и увидел, как из-под пилотки по лицу разливается кровь…
Да, нет ничего печальнее терять близких людей. И права Вероника: несчастья сближают. Он искоса посмотрел на лицо попутчицы, оно оставалось все еще печальным. И, чтобы развеять грустные воспоминания, спросил, меняя тему:
– Олег не звонил, не хвастался уловом?
– Звонил. Про улов не говорил, но настроение было хорошее. Значит, уха была наваристая, – и мило улыбнулась.
Водитель припарковал «Волгу» среди иномарок разных цветов и моделей. Похоже, прав губернатор – зажиточно живут ставропольчане, аншлаг концерту обеспечен.
До концерта оставалось пятнадцать минут: упреждение Николай Васильевич взял на то, что Вероника, как и все женщины, предпочтет, чтобы ее подождали, но приятно ошибся.
Фойе было уже заполнено. Женщины, наряженные, надушенные так, что непонятные запахи парфюмерии всех стран и народов вытеснили остатки кислорода, и дышать было трудно. Даже Вероника поморщилась и потянула Николая Васильевича к буфету.
– Идемте, освежимся. Сразу в горле запершило и пить захотелось.
– Минералки или кофе? – спросил Дубровин, отодвигая стул от стола для Вероники.
Она, глядя ему в глаза, лукаво улыбнулась:
– А не лучше ли холодного шампанского?
– Извините, не догадался. Пожалуй, лучше.
Через минуту он поставил на стол два бокала с янтарным напитком, играющим мириадами лопающихся пузырьков.
– Спасибо, – поблагодарила Вероника. – Не посчитайте меня алкоголичкой, но в такой жаркий день шампанское – самое благостное утоление жажды.
Она отхлебнула напиток. Николай Васильевич невольно залюбовался красивым рисунком ее чуть пухловатых губ маленького рта. Сквозь загар на щеках с ямочками выступил румянец.
«Она совсем еще девчушка, – мелькнула у него мысль. – Сколько же ей лет? Двадцать, двадцать пять? Или умеющие следить за собой женщины и в сорок могут с помощью макияжа представить себя восемнадцатилетними? Нет, Вероника не из тех лицедеек, которым требуются пудра и помада; ни одной морщинки, первых признаков увядания, ни под глазами, ни на шее нет, кожа будто шелковая, ровная, эластичная. Губа у Олега не дура. И здесь он обошел Николая… Любит ли она его? – мелькнул в голове назойливый вопрос. – Хотя какая разница, соперничать с ним он не собирается».
Она подняла на него глаза, и он отвел взгляд.
– У вас слишком озабоченный вид. Скучаете по столице?
– Как раз наоборот. Здесь климат здоровее, и, поверьте, меня туда нисколько не тянет. – Он отхлебнул шампанское. – Вы любите свою педагогическую профессию?
– Временами, – усмехнулась она. – Хотя другого ничего не умею и не хочу. Страшно не люблю домашние заботы, особенно готовку, потому мой благоверный предпочитает обедать и ужинать на службе. А на завтрак мы с ним довольствуемся яичницей и бутербродом с кофе. А вас жена, наверное, балует? Вы с Олегом одногодки, а выглядите моложе.
– Это потому, что я чаще бываю один. Жена – журналистка, то она уезжает в командировку, то я. Вот и теперь второй месяц я холостякую.
– И еще никакая ставропольчанка не положила на вас глаз?
– Вот здесь с нас обоих одна дамочка действительно не сводит глаз. Может, ваша знакомая? Вон слева, недалеко от двери.
Вероника обернулась и, улыбнувшись, приветливо помахала женщине рукой.
– Наша математичка. И тоже жена полицейского. Знаете капитана Галенчика? Он в СОБРе служит.
– Может, и видел. Но близко не довелось знакомиться.
– Теперь познакомитесь. Завтра весь СОБР, если не вся полиция, будет рассуждать, с кем это начальник УВД распивал шампанское. А если узнают, что с женой губернатора, и до Москвы молва дойдет.
Вероника весело рассмеялась и снова приложилась к фужеру с шампанским.
– Вас это беспокоит?
– Нисколько. Послушайте, Николай Васильевич, мы второй раз пьем с вами шампанское, а все «вы» да «вы». Не пора ли нам перейти от этого надоевшего на работе официального тона?
– Вполне согласен. За доверительность и открытость. – Он звякнул своим бокалом о ее бокал и выпил до дна.
Если быть откровенным, Николай Васильевич давненько не посещал театры, тем более концерты. С год назад смотрели с Татьяной в театре Российской армии «Последний пылко влюбленный», а потом служба так его закрутила, что было не до театров. Спектакль тогда не очень ему понравился, хотя Зельдин и Голубкина играли великолепно – настроение было не для восприятия смешных сцен: снова в их ведомстве шла перетасовка кадров, которая могла коснуться и его. Да и публика в малом зале была довольно жиденькая. Ныне же, к его удивлению, зал был заполнен.
Он с Вероникой заняли кресла во втором ряду, и пока на сцене шло приготовление, зрительно знакомились с публикой. В основном это была молодежь, и больше слабого пола – студентки, школьницы старших классов. А когда на сцену вышел долговязый конферансье в помятых, с дырками на коленях джинсах и стал рассказывать пошленькие, затасканные анекдоты, у Николая Васильевича снова испортилось настроение – потерян вечер. Не подняла его и певица из ансамбля «Ночная звезда» Алла Пичугина со своей надоевшей песенкой «Ах, целуй меня слаще». Глянул искоса на Веронику. Она чуть наклонилась вперед, то ли разглядывая экстравагантный наряд певицы, прикрывавший лишь интимные места, то ли еще что, но по искривленным в насмешке губам понял, что Вероника не в восторге от заезжей шансонетки.
