Сергей Зверев - День курка
Кажется, это тот мужик, которого вор называл начальником своей охраны.
Надо бы его запомнить. Пригодится на будущее. Смуглая рожа, чуток раскосые глаза, густые черные волосы… Явно из Закавказья.
«Ладно, Автоген Автовазович, — проговариваю про себя. — Попозже мы с тобой побеседуем…»
Глава шестая
Тяжело поднявшись с кресла, вор подхватил со столика открытую бутылку дорогого коньяка, плеснул в два бокала и, подойдя ко мне, предложил выпить.
— Держи. Как твое имя?
— А ваше? — опрокинул я в рот обжигающий алкоголь.
— Можешь называть меня Аристархом Петровичем.
— Евгений Арнольдович, — представился я, не видя смысла скрывать элементарное. Все, что этому товарищу было нужно, он наверняка давно выяснил.
— Позволь узнать, Евгений Арнольдович, кто ты такой?
Пожимаю плечами:
— Обыкновенный человек. Пенсионер.
— Слишком молодой для пенсионера. Значит, бывший военный. Я примерно так и думал.
— А вы?
— Что я?
— Кто вы такой?
Прихлебывая коньяк, он посмеивается. Похоже, моя наглость его забавляет.
— Я вор в законе, — самодовольно говорит он, подливая в опустевший бокал алкоголь. — Свои люди кличут меня Ариком. Но для тебя я — Аристарх Петрович. Если поведешь себя правильно, разрешу называть просто по имени.
«Польщен. И буду стараться, — ворчу про себя. — Странный ты вор в законе. Разговариваешь правильно — почти не используя фени. Живешь открыто, не таясь, — видно, давно нашел общий язык со всеми местными администрациями, депутатами, ментами и прочим «товаром на продажу»…»
— Так что, Евгений Арнольдович, — продолжает он, — по-хорошему договоримся?
— О чем?
— Золотая цепь с вкраплением бриллиантов, в принципе, меня почти не интересует. Так… самую малость… Ценность этой вещицы для меня в другом — в маленьком и простеньком крестике из алюминия. Надеюсь, заметил такой? Золото высшей пробы глаз не замутило?..
Данное уточнение меняло дело. Если, конечно, стоящий передо мной грузный мужичок не врал, пытаясь выяснить главное: в моих ли руках находится ценная вещица. В пользу правдивости озвученной им версии говорил весь окружавший антураж. Огромная вилла на ухоженном участке, великолепная обстановка, обилие дорогой техники, вышколенная охрана… Что для владельца этих апартаментов стоимостью в несколько миллионов долларов значит какая-то старенькая цепь, хоть и с вкраплением бриллиантов? Ровным счетом ничего. Так… дешевая безделушка. К тому же в углу огромной залы я заметил пару икон с ликами святых.
— Да, — ответил я, — крестик действительно имеется.
— Он цел? — оживился вор.
— А куда ему деться? Вы верующий?
Одна из его куцых бровей вновь слегка изогнулась.
— Да, верующий. Я помог местной епархии построить храм и продолжаю жертвовать им деньги. А ты разве не веруешь в бога?
— Насчет бога — не уверен. Я верю в порядочных людей.
— О как. Ну-ка изложи подробнее. Может, и я приму твою веру?..
— Пожалуйста. В прошлом веке в сорок первом году польский священник Максимилиан Кольбе оказался в концлагере Освенцим. После побега одного из заключенных заместитель коменданта лагеря отобрал десятерых узников, которые должны были за этот побег умереть голодной смертью. Один из обреченных — польский сержант — стал рыдать, выкрикивая имена своей жены и детей. Кольбе вышел и предложил себя вместо сержанта. Комендант принял его жертву. В камере, куда бросили умирать десятерых заключенных, священник продолжал поддерживать собратьев по несчастью — молитвой и песнями. Спустя три недели он оставался жив, и нацисты решили ввести ему смертельную инъекцию. В восьмидесятых годах Максимилиана Кольбе причислили к лику святых. В таких священников я верю.
— И много ты встречал таких по жизни?
— Бывало, — уверенно ответил я.
— Ты интересный собеседник. А это в наше время большая редкость, — улыбнулся он. И вернул разговор в прежнее русло: — Так что с ценной находкой? Мы договоримся?
— Каким образом?
— Ты приносишь цепь. Крестик я забираю себе — это память о моих предках. Единственная вещица, оставшаяся от них… царство им небесное, — перекрестился он, глядя в угол с иконостасом. — Кстати, цепь мне придется тоже забрать. Извини, но операция по твоей поимке отняла много средств и времени — все это требует компенсации.
На сей раз настал мой черед удивляться.
— А что же останется мне?
— Как что?.. Жизнь.
— Жизнь?
— Да. И согласись, это не так уж и мало.
— А если не соглашусь?
— У тебя нет выбора, — сухо отрезал он. — Если мы не договоримся — живым ты отсюда не выйдешь.
Последнюю фразу сопроводил двойной щелчок пистолетного затвора, прозвучавший за моей спиной.
«Доходчиво. И недвусмысленно, — с грустью подумал я, мысленно прощаясь с самой ценной находкой, которую посчастливилось найти на местных пляжах за целый год изысканий. — Как говорится: бог дал, бог взял. И вообще… такое впечатление, словно я когда-то все это пережил. И вот опять…»
* * *Покинув миниатюрный дворец, мы уселись в солидный лимузин с мигалкой на крыше. Водитель с Автогеном Автовазовичем — на передние сиденья; Аристарх Петрович и я — на роскошный задний диван.
— Адрес? — коротко изрек вор.
Я назвал улицу и номер дома.
Начальник охраны тут же передал по миниатюрной радиостанции данные в головной автомобиль с четырьмя телохранителями. К слову, два таких же автомобиля выехали из открывшихся чугунных ворот следом за нами.
«Внушительное сопровождение, — подумалось мне. — И что за жизнь у этих нуворишей? Наворуют, а потом чахнут над своим златом, трясутся от страха…»
Кортеж неспешно прокатил по кривым улочкам местной «Рублевки», вырулил на Курортный проспект, включил мигалку с сиреной и помчался вдоль побережья на северо-запад — в направлении моего дома.
Ехали молча, глядя в разные стороны. Не знаю, о чем думал переодевшийся из халата в нормальную одежду вор в законе. Полагаю, радовался тому, что нашлась утерянная цепь с заветным алюминиевым крестиком. Или строил планы, как и где урвать очередной кусок из бюджета.
Мне же приходилось думать о другом…
«Стоит ли верить прожженному негодяю? Сдержит ли он слово? Отпустит ли? Что-то сомнительно…»
Ближе к центру на Курортном проспекте движение стало плотнее. Водитель лидирующего автомобиля постоянно крякал громким сигналом, нагло оттирал попутный транспорт ближе к обочине, регулярно вылетал на встречную полосу. Ну еще бы! Ведь сзади ехал членовоз с боссом, мигая синим проблесковым маяком и оглашая округу сиреной.
На крутом повороте трассы, огибающей стадион, наш кортеж слишком жестко оттеснил вправо пару легковушек, отчего первая задела боковое ограждение в виде высокого бордюра, а ехавшая следом врезалась в ее корму.
Никто из пассажиров лимузина даже не повел ухом. Кортеж мчался дальше, словно подобная езда была обыденным делом, нормой.
— Да-а, — вздохнул я, оглядываясь на дорожно-транспортное происшествие. — Всей мрази по мигалке, а рядовым гражданам — санузел, телевизор и библиотеку в машину, чтобы не скучали в пробках.
— Что-что ты там провякал? — неохотно отозвался сидящий рядом вор.
— Не провякал, а сказал. О том, что в свой последний путь великий старик Лев Толстой отправился в вагоне третьего класса вместе с разночинным людом. Видимо, посчитал неприличным ехать в комфорте первого.
Аристарх Петрович с интересом посмотрел на меня и даже слегка развернул в мою сторону грузное тело.
Я же с язвительной улыбочкой закончил:
— Деньги наверняка у него были — и на первый класс, и на карету с мигалкой. Просто в те времена еще существовали понятия совести, чести, порядочности.
— Да ты, оказывается, якобинец! Гладко вещаешь. Сам придумал?
— Нет. Книжки читаю.
Перед очередным мостом сворачиваем вправо — в царство частного сектора.
Прошу безо всякой надежды:
— Нельзя ли выключить «гирлянду» с «балалайкой»?
Водитель с начальником охраны проигнорировали мою просьбу. Зато вор с улыбкой спросил:
— Раздражает?
— Да. И не хочу позориться перед соседями.
— Выключи, — распорядился Аристарх Петрович.
До дома, где располагалась моя скромная комнатушка, мы ехали в тишине. Как простые смертные…
* * *Машины останавливаются напротив знакомой калитки. Появление столь представительного кортежа, составленного из дорогих иномарок, вызывает естественный интерес соседей и, разумеется, моей квартирной хозяйки.
— Тебя проводят мои люди, — предупреждает вор. — И без глупостей, Евгений Арнольдович. Иначе ты просто умрешь…
